Он посмотрел на Еву.

– Произошло ли это потому, что Гидеон нанял вашего босса?

  – Это стало катализатором, – согласилась она. – Но мы дошли до предела. От чего-то пришлось отказаться. Мы не могли продолжать идти по кругу с теми же аргументы.

  – И ты отстранилась. Это можно было бы считать эмоциональным шантажом. Таковы были твои намерения?

  Она поджала губы, пока она взвешивала ответ.

– Я бы назвала это отчаянием.

  – Почему?

  – Потому что Гидеон... чертил линии, чтобы определить границы наших отношений. А я не могла представить себе всю оставшуюся жизнь в пределах этих линий.

  Доктор Петерсен сделал некоторые замечания.

 – Гидеон, что вы думаете о том, решении, которое приняла Ева, чтобы справиться с этой ситуацией?

  Чтобы ответить, мне потребовалась минута.

– Это было похоже на чертово искривление времени, но в сто раз хуже.

  Он взглянул на меня.

– Я помню, когда вы впервые пришли ко мне, вы и Ева не разговаривали несколько дней.

  – Он закрылся от меня, – сказала она.

  – Она ушла, – возразил я.

  Опять же, это была та ночь, когда мы действительно открылись друг к другу.   Она рассказала мне о нападениях Натана, позволила мне увидеть источник того, что бессознательно свело нас вместе. Тогда у меня случился кошмар, и она подталкивала меня к разговору.

  Я не смог, и она оставила меня.

  Ева ощетинилась.

– Ты порвал со мной при помощи межофисной записки! Кто так делает?

  – Я не порывал с тобой, – поправил я. – Я бросил тебе вызов, чтобы ты вернулась. Ты бежишь, когда не…

  – Это эмоциональный шантаж, – она выпустила мою руку и повернулась ко мне лицом. – Ты порвал со мной с явной целью заставить меня принять твой статус-кво. Мне не нравится положение вещей? Ну, тогда закройся от меня, пока я больше не смогу  это  терпеть.

  – А ты разве не это со мной сделала? – я стиснул челюсти. – И у тебя, кажется, отлично получается. Если я не изменюсь, ты не сдвинешься с места.

  И это убило меня. Она столько раз доказывала, что может уйти и не оглядываться назад, в то время как я дышать без нее не мог. Это был фундаментальный дисбаланс в наших отношениях, который дал ей одерживать верх во всем.

  – Вы обижены, Гидеон, – вставил доктор Петерсен.

  – А я нет? – Ева скрестила руки.

  Я покачал головой.

– Это не обида. Это ... разочарование. Я не могу уйти, а она может.

  – Это не справедливо! И это не так. Единственный мой рычаг – заставить тебя скучать по мне. Я стараюсь говорить с тобой, но, в конце концов, ты делаешь то, что хочешь. Ты ничего мне не говоришь, не советуешься.

  – Я работаю над этим.

  – Только сейчас начал, но для этого мне пришлось отстраниться. Будь честен, Гидеон, я пришла, и ты понял, что заполнишь мной пустоту в своей жизни, а все остальное останется прежним.

  – Все, чего я хотел для тебя – позволить нам быть нами. Просто наслаждаться друг с другом какое-то время.

  – Мое право решать, соглашаться или нет. Это чертовски важно для меня! Ты не имеешь право отнимать у меня это или начинать злиться, если мне что-то не нравится!

  – Господи, - все и правда происходило наяву? Мне показалось я получил удар в живот. Благодаря ее рассказу, я на мгновение понял ее чувства: лишить ее права выбора было жестоко. – Ева...

  Я знал, что ей было нужно, понял с первого раза. Я дал ей стоп–слово и уважал его всегда, и на публике, и в интимные моменты. Она произносила слово, и я останавливался. Я часто напоминал ей, убеждался, что она помнит, что у нее есть выбор: продолжать или прекратить.

  Но я провалился в установлении связи, когда дело коснулось работы. Это непростительно.

  Я повернулся к ней.

– Ангел, я не хотел заставлять тебя чувствовать себя беспомощной. Я бы никогда. Никогда. Я не думал об этом под таким углом. Я ... мне очень жаль.

  Слов было недостаточно; всегда недостаточно. Я хотел, чтобы она начала новую жизнь, ее новое начало. И что мне было делать, если я в прошлом вел себя, как мудак.

  Она посмотрела на меня теми глазами, которые видели все, что я предпочел бы сохранить в тайне. На этот раз, я был благодарен, что она могла это сделать.

  Ее боевая поза ослабла. Ее взгляд смягчился с любовью.

– Вероятно, я тебе недостаточно хорошо все объяснила.

  Я сидел, не в силах выразить то, что творилось в голове. Когда мы говорили о том, что мы команда и должны разделять бремя, я не осознавал, что она нуждается во власти принятия решений: соглашаться или нет. Я думал, что смогу оградить ее от неприятностей, с которыми мы столкнулись, сгладить все углы. Ева заслужила это.

  Она ткнула в мое плечо.

– Разве не было хорошо, хоть немного, от того, что ты рассказал мне прошлой ночью о своем сне?

  – Я не знаю, – я резко выдохнул. – Я просто знаю, что ты счастлива, потому что я рассказал. Если это то, что нужно... тогда это то, что я буду делать.

  Она опустилась обратно в диванные подушки, ее губы задрожали. Она посмотрела на доктора Петерсена.

– А вот теперь я чувствую себя виноватой.

  Молчание. Я не знаю, что сказать. Доктор Петерсен просто ждал со своим невыносимым терпением.

  Ева сделала глубокий дрожащий вздох.

– Я думала, если он просто попробует поступить по-моему, то увидит, насколько улучшатся наши отношения. Но если я просто толкаю его в угол... если я просто шантажировала его ..., – по ее лицу скользнула слеза, разрезая меня, как лезвие. – Может быть, у нас разные представления о нашем браке? Что делать, если это не изменится?

  – Ева, – я обнял ее и притянул ближе, радуясь, когда она наклонилась и положила голову мне на плечо. Не сдаваться. Больше похоже на моментальное перемирие. Вполне хорошо.

  – Это очень важный вопрос, – сказал доктор Петерсен, – давайте его и рассмотрим. Что делать, если уровень откровенности, который вы требуете от Гидеона превосходит его зону комфорта?

  – Я не знаю, – она стерла слезы. – Я не знаю к чему это приведет.

  Вся надежда, которая теплилась в ней, когда мы пришли, исчезла. Поглаживая ее волосы, я пытался придумать что сказать, как вернуть все в прежнее состояние.