Русскую археологическую науку теперь можно поздравить с выдающимся достижением — сибирский исследователь Савенков представил конгрессу удивительные вещи несомненно палеолитического возраста. Де Бай сказал, что сибирская палеолитическая культура действительно оказалась необычной — в ней древние, нижнепалеолитические по характеру вещи соседствуют с развитыми, почти неолитическими по облику. Таким образом, сбылось второе предсказание его учителя Катрфажа, который высказал предположение о возможности открытия в Северной Азии «неолитической индустрии, соединенной с четвертичной фауной»! Каменные и костяные орудия, извлеченные Савенковым из лессов Афонтовой горы, залегали в ней вместе с костями мамонтов, носорогов и северных оленей.

— Я осматривал вчера выставку, — продолжал де Бай, — и корреспондент одной из московских газет задал мне традиционный вопрос: «Что больше всего понравилось вам в залах, что больше всего поразило вас?» Мне не хочется обижать никого из тех, кто представил на выставку свои коллекции, — все они интересны и надолго привлекают внимание. Но прошу быть снисходительным ко мне и моим слабостям к палеолиту: я ответил, что сборы господина Савенкова, выставленные в сибирском зале, стали для меня настоящим откровением! Они оказались самым неожиданным из всего, что я когда-либо видел на подобных конгрессах. Что касается доклада, то он мне кажется наиболее значительным научным событием среди представленных оценке членов настоящего конгресса!

Однако, как ни странно, выступление де Бая оказалось первым и последним, где упоминались находки Савенкова и давалась оценка значения его открытия по палеолиту. Так, в замечаниях Анучина говорилось только о скульптурных изображениях неолитического времени, обнаруженных Иваном Тимофеевичем на Енисее, но он ни словом не обмолвился об Афонтовой горе. Даже палеонтолог академик Шмидт, который с большим вниманием встречал каждую находку, связанную с древними животными Сибири, в реплике по докладу Никитина «О следах четвертичной эпохи в России как результате деятельности доисторического человека» меланхолично констатировал, что по вопросу одновременного существования человека и мамонта он не может указать точных данных для этого ни для Европейской России, «ни для Сибири».

Стоит ли после этого удивляться, что Рудольф Вирхов, решительный противник совместного и одновременного существования первобытного человека и мамонта, при ознакомлении с выставкой, где его сопровождал и давал объяснения Н. М. Ядринцев, не пожелал осмотреть стенды с находками Савенкова из карьеров кирпичных заводов. Его заинтересовали только вещи, добытые Витковским при раскопках неолитического могильника в устье реки Китой в Прибайкалье.

Не удивительно поэтому, что причин для огорчения у Ивана Тимофеевича было более чем достаточно. Сколько надежд возлагал он на поездку в Москву, с каким удовольствием и трепетом представил для выставки камни и кости Афонтовой горы, и вот результат: серьезного разговора о находках после того, как было зачитано его сообщение, по сути дела не получилось. Приятно было, конечно, слушать комплименты де Бая, но, может быть, он просто золотил горькую пилюлю провала надежд?

Де Бай, однако, и в последующие дни продолжал оказывать Савенкову знаки внимания. Он беседовал с ним об Афонтовой горе и условиях местонахождения каменных орудий, попросил разрешение сфотографировать некоторые из находок и опубликовать их для сведения западно-европейских ученых в одном из научных журналов Франции. Барой высказывал желание побывать в Сибири и в особенности на Енисее в Красноярске, где Савенков сделал удивительные открытия.

Они расстались в Москве, чтобы никогда уже больше не встретиться, хотя де Бай сдержал свое обещание и приехал в Красноярск. Савенков к этому времени покинул Сибирь и переехал на новое место работы — в Варшаву. Де Бай, однако, поддерживал с ним переписку. В середине девяностых годов он совершил свое одиннадцатое путешествие по России. Во время этой поездки де Бай посетил крайние восточные, примыкающие к Уралу, европейские губернии России, а затем проехал Сибирь вплоть до Красноярска. Это было путешествие по возможным маршрутам продвижения древнейших людей с востока, из Азии, на запад — в Европу, одним из главных стимулов которого было открытие Савенкова на Афонтовой горе.

«Цель его поездки сюда, писала газета „Енисейские губернские ведомости“, заключалась в том, чтобы окончательно рассеять зародившееся у археологов недоверие (к древностям, открытым Савенковым. — В. Л.)… осмотреть все исследованные Савенковым местности, собрать там необходимый материал и своим опубликованием его подтвердить несомненность существования палеолитической эпохи в окрестностях Красноярска».

Де Бай прибыл в Красноярск в середине августа 1896 года и сразу же после визита в музей высказал, писала та же газета, «чрезвычайную заинтересованность теми местностями, в которых И. Т. Савенков нашел весьма много предметов палеолитической эпохи». Вместе со старыми коллегами Ивана Тимофеевича по работам в окрестностях города Проскуряковым, Кибортом и Лингвальдом де Бай совершил четыре экскурсии на Афонтову гору, это, по его словам, «Эльдорадо давно исчезнувшей культуры каменного века».

К сожалению, осенью в карьерах кирпичных заводов не добывалась глина, из которой землекопы «выбрасывали массами» кости животных и каменные орудия, «не придавая им решительно никакого значения». Тем не менее находки на Афонтовой горе оказались обильными. Де Бай собрал коллекцию выразительных каменных орудий «глубокой древности» (среди них преобладали скребла) и множество костей древних животных, в том числе мамонта, носорога, аргали, первобытного быка и северного оленя.

В целом Афонтова гора произвела на барона глубокое впечатление. На этом уникальном памятнике, по его мнению, можно проследить эволюцию культур, начиная от каменного века и кончая железным. Что касается общей оценки наблюдений над палеолитом Афонтовой горы, то, как отмечалось в газетной корреспонденции, с тем «значительным к в высшей степени ценным палеолитическим материалом… барон заранее и смело мог уже торжествовать свою победу над скептицизмом своих собратьев по науке», которые не хотели принимать всерьез енисейский палеолит.

Известно, что де Бай скептически относился к палеолиту, открытому в европейской части России к девяностым годам прошлого века. Он считал недостаточно разработанными вопросы геологической и палеонтологической датировки палеолитических находок русских. Во всяком случае, открытия, о которых шла речь на конгрессе 1892 года в Москве, позволили ему «сомневаться относительно глубокой древности следов человеческой работы». Дело в том, что, по мнению де Бая, обработанные камни из Европейской России (они «представляют особый характер») сильно отличались от палеолитических изделий Западной Европы. В то же время свои сибирские сборы и находки Савенкова он сразу же безоговорочно датировал палеолитом. На него, очевидно, произвели сильное впечатление безупречные по точности геологические и палеонтологические наблюдения первооткрывателя енисейского палеолита и выразительность каменного инвентаря Афонтовой горы.

Де Бай выделил среди орудий из Сибири «формы, типичные для западно-европейских находок», и оценил это как «факт большой важности». «Они (т. е. изделия. — В. Л.) имеют форму, хорошо известную по находкам во Франции в индустриях периода палеолита». И далее уточнял: «Они представляют индустрию, которую мы обозначаем на Западе как характерную для так называемой эпохи мустье». Причем «точные формы примитивным орудиям» палеолитический человек Сибири придал, несмотря на «довольно трудное для обработки сырье» — кварцит.

Барон де Бай становится во Франции и вообще в Западной Европе популяризатором имени Савинкова и значения его выдающегося открытия на Енисее. В Музее естественной истории в Париже он организовал выставку археологических находок, обнаруженных на Афонтовой горе и на ряде других местонахождений в окрестностях Красноярска. Ее посетили видные французские ученые, в том числе члены Антропологического общества и известные археологи Л. Капитан и О. де Месниль. Первый из них констатировал затем в специальной статье, посвященной этой выставке, наличие среди каменных орудий из Сибири скребел мустьерского тина, «изделий ашельско-го вида», крупных пластинчатых отщепов «типа леваллуа» и молотка из рога благородного оленя со следами распиливания в основании и в 20 сантиметрах от основания. Молоток напоминал Л. Капитану подобного же рода инструменты из свайных поселений, шахт для добывания кремня и аналогичные изделия, встречающиеся иногда на палеолитических местонахождениях Европы. Он писал в связи с этим, что если «молоток действительно происходит из „нижних глин“ Афонтовой горы, то возраст его древнее подобных орудий, когда-либо найденных в Европе».