И опять стеклянные двери услужливо разъехались перед ней и подождали чуток -- не двинется ли вслед провожатый.

"Пока!" -- сказал Медведев.

"Звони!" -- прикрыла глаза Оксана.

Двери съехались, и он пошел по набережной, не оборачиваясь и думая о том, что увидел героиню ближе, но не яснее, -- так сбившаяся фокусировка бинокля приближает предмет, но и делает его расплывчатым. Не хватало какой-то малости, тонкости, единого штришка, чтобы понять, что она делает на острове. Ну не ночная же она бабочка, прилетевшая на заработки? Не хитрая красавица, мечтающая раскрутить его на курортный роман с подарками и ресторанами?

На бетонной спине мола темнели фигуры рыбаков, рдели огоньки сигарет. Медведева потянуло к молчаливой мужской компании, он замедлил шаг, взошел на мол...

Само слово "любовница", имеющее в своем корне благородное существительное "любовь", ассоциировалось у Медведева с какой-то грязью, гнусью, враньем и бедой в доме. Тайные разговоры по телефону, ключи от чужой квартиры с нечистым бельем, недолгие объятия, отведенные глаза, подарки, нахальные ночные таксисты, битье посуды... Надо врать, прятать глаза, чувствовать себя предателем... Разве не стремится человек всю жизнь к тому, чтобы заниматься, чем хочется, к чему лежит душа, говорить то, что думаешь, и не врать? А спид? Хорошенький может быть подарок семье... "Наши бабушка с дедушкой умерли от спида..." Лучше не придумаешь. Ради чего?

В середине перестройки, когда часть его поколения бросилась в бизнес и многие преуспели в добывании денег, пошла мода на любовниц. Длинноногие, холеные, немногословные, пахнущие диковинной косметикой девушки сопровождали бизнесменов, и казалось, их штампуют на конвейере, как и угрюмых мальчиков с бычьими шеями в расстегнутых пиджаках. Девушки шуршали колготками, грациозно подавали кофе, любезно разговаривали по телефону, получали приличные деньги, и вчерашние инженеры, научные работники и комсомольские вожаки, неожиданно располневшие и омордатевшие, возили их с собой, как протокольное приложение, выставляли напоказ, как выставочный образец. "Это Вика, моя сотрудница". "Это Жанна, мой личный секретарь". "Личный" звучало так, что не оставалось сомнений -- если шеф перепьется и не сможет встать с горшка, Жанна подотрет его и натянет брюки. Они вовремя раскрывали папочку с документами, подавали авторучку, стучали каблучками, вежливо улыбались, приносили шефу пепельницу, пригубливали бокал с шампанским после переговоров, оставляя на нем следы помады, и успевали поддерживать уют в снятых для них квартирах. Держать при себе девушку сопровождения считалось не менее важным, чем иметь хороший автомобиль, достойный гардероб, престижный офис и крутую "крышу". Нет, увольте. Не лежала у Медведева душа к подпольным фронтовым подругам, он много лет держал в секретарях Наталию -- сдержанную, собранную, без точеной фигурки, но с понятным домашним выражением лица, которой можно было доверить и деньги, и офис, и непростой разговор с похмельным сантехником.

Он не верил в легких, доступных женщин, не верил, что есть такие, с которыми он вдруг станет счастливее, чем с Настей. Кто сможет терпеть его характер, его угрюмость, раздражительность, когда он впадает в творческий запой или запой обыкновенный -- плановый, летний, когда он открывает на даче ворота настежь, ходит босиком по газону, жарит шашлыки, принимает гостей, пьет с теми, с кем не мог выпить зимой, замотанный делами и загородившийся шлагбаумом собственного обещания -- пить раз в год. И удивительно -- Настя, похоже, любила эти летние плановые "дни открытых ворот".

...День на пятнадцатый или двадцатый пить вдруг надоедало, стрелять из пневматического ружья по тазу казалось глупым, компании утомляли, начинал раздражать мусор и пробки, проросшие в траве газона, -- откуда их столько? Медведев брал грабли, ставил сыну задачи, заводил газонокосилку, Настя считала убытки -- они всегда у нее получались фантастическими, закрывал ворота, топил баню, кряхтел, сидел в саду, потягивая "боржоми", и удивлялся мохнатой желтизне языка -- откуда она взялась, если пили чистые виноградные вина? Ну, может быть, пару раз коньяк. Коньяк, наверное, некачественный в ларьке подсунули

И если даже допустить, что он влюбится в молодую стройную девушку, которых сейчас оказалось неожиданно много -- спортивных, веселых, умеющих себя держать и слушать, с ровной матовой кожей, блестящими волосами, -- о чем ему с ними говорить? Он может рассказать им нечто интересное, хотя бы из своей жизни, но что услышит в ответ? Как они ходят на аэробику, занимаются английским, с кем были на дискотеке в последний раз и какие группы сейчас в моде? Да они, наверняка, "Записки Пиквикского клуба" не читали, и процитируй он что-нибудь, примут его за полудурка. Это поколение Мопассана мимо себя пропустило, о Стендале не слышало. Может, и Пушкина не читали... Он никогда не чувствовал себя обделенным, не тосковал по чужой женской ласке, не искал той, которая бы поняла его всего до конца, снабдила вдохновением... Может, поэтому и написал так мало? Да и что его понимать, он прост, как палка: работа, дом, снова работа, дача, семья, собака... С Настей они тоже почти не говорили о Диккенсе, Мопассане, Пушкине -- все больше о делах семейных, о работе, о том, что показывают в телевизоре. Но он знал, что Настя чувствует и воспринимает в жизни многое именно так, как воспринимает и чувствует он. За восемнадцать лет совместной жизни, как у всякого мужчины, бывало такое, о чем и вспоминать иной раз не хотелось, -- Медведев называл это пьяной цыганщиной, но никогда не было любовницы.

...Медведев вернулся в Центр, сварил себе кофе и отнес в номер. Разложил в безупречном порядке бумаги, книги и приготовился работать.

В дверь осторожно постучали. "Войдите!" -- крикнул через плечо Медведев и услышал невнятный голос Лайлы. Она была в цветастых лосинах, искрящейся кофточке, мягких домашних тапочках и не решалась переступить порог приоткрытой двери. Медведев поднялся из-за стола и сделал приглашающий жест рукой -- входите! Лайла, смущенно улыбаясь, вошла и, держась для наглядности за голову, объяснила, что ее посетила сильная головная боль, а таблеток у нее нет. Не мог бы Сергей дать ей анальгетик, если у него есть?.. О'кей, о' кей, сказал Медведев, конечно, он даст. Он протянул ей упаковку анальгина и цитрамона, Лайла выбрала анальгин и, смущенно улыбаясь, стала объяснять, что сегодня много ездила на велосипеде, было жарко, она устала, потом ходила в сауну при финском консульстве, и вот -- разболелась голова. Медведев узнал, что финский консул -- ее друг, они оба любят велосипедный спорт и уже объехали пол-острова.

"Зачем на острове финский консул?" -- поинтересовался Медведев. Лайла, отняв ладошку от головы, сказала, что летом на Родос прилетают на отдых около десяти тысяч финнов и финок. Им нужна помощь. Какая? Летом на остров съезжаются проститутки из разных стран, они обирают доверчивых финских мужчин до нитки. Некоторых мужчин подпаивают, они теряют деньги и документы. Им надо помочь вернуться домой... Страдают и женщины -- они по простодушию знакомятся с мужчинами, возникают проблемы... Им всем надо помочь добраться до родины.

На этот раз Лайла говорила медленнее, чем обычно, более внятно, и смотрела на Медведева серьезно и -- как ему показалось -- сочувственно, словно предостерегала его примером своих наивных и доверчивых соотечественников.

"Зимой у консула меньше работы, но все равно есть..." -- сказала Лайла и, кивнув на письменный стол, поинтересовалась, как идет работа. "Спасибо, -- улыбнулся Медведев. -- Медленно подхожу к главному..." -- "Русски толга сапрякает, но пыстра етет! -- улыбнулась Лайла. -- Бай! Сенкью!" -- "Бай!"

Глава 3

Медведев хмуро ел сосиски с кетчупом и слушал рассуждения Анатолии о Василии Аксенове, русском писателе, ныне преподающем в Америке. В открытые настежь под потолком столовой окошки светило утреннее солнце, врывался со склона холма теплый ветерок, но настроение складывалось поганое.