Пора было уезжать. Я оставил себе день на прощанье. С утра ушел на лыжах. День был славный, солнечный, снег отмяк, и уже не похрустывала, а вминалась снежная корочка. И возле черных будыльев коровяка оттаяли крошечные воронки.

Но вернулся я домой засветло, успел приготовить ужин, сходил за вином для прощания с товарищем моим и Витей-парторгом.

Товарищ пришел вовремя. А вот Виктора мы ждали-ждали и дождаться не могли. Не могли дождаться и ужинали без него. Виктор приехал поздно. Он с порога узрел наше застолье и одобрил:

- Правильно! Выпьем. Ну их всех...

- Где это ты?.. - засмеялся приятель мой.

- Неважно,- сказал Виктор. - Все. Сяду за баранку, и все...

Он был не злой, а какой-то словно растерянный. Он горячился, а на меня не глядел. И я все понял.

- Уезжаю завтра,- объявил я.

- Как? Куда? - не понял Виктор.

- Домой. Хватит. Нагостился.

- Почему? Никуда не поедешь. Живи! Пошли они...

- Да что ж мне тут, вечно жить? Пора.

На простецком лице Виктора все можно было прочесть: какой-то испуг и радость.

- Тебя же из-за меня вызывали,- сказал я прямо.- Из-за меня?

- Неважно,- ответил Виктор. - Но я... - загорячился он. - Живи!

- Да нет, мне пора.

Он был хорошим мужиком, этот Виктор, совестливым. Но от "баранки" он уже ушел, и назад не было возврата. В райцентре жила его семья: жена и дочка. И они уже надеялись на иное. Да и сам он тоже. И мой отъезд все решал по-доброму.

Мы засиделись допоздна. Виктор чувствовал себя виноватым, а виноватым быть не хотел и потому говорил, говорил. Он рассказывал о директоре совхоза, о хозяине, что-то о темных его делах. Теперь я забыл. Но через много лет я помню странную фамилию директора: Купейко.

Назавтра я уехал. Домашние мои удивились. Ведь собирался на весь отпуск, а он был у меня длинный - горячий цех. Собирался надолго, а вот...

А я и теперь жалею. Десять лет уж прошло. А я как вспомню тот хутор, потерянный в снегах... Вспомню - и на душе делается нехорошо.

ЧТО СКАЖЕТ КУМ НИКОЛАЙ

К Шелухиным из деревни приехал кум Николай, кое-что для машины достать. Помыкаться, конечно, пришлось, и по магазинам, и на толчок съездить, да и по знакомым. Помыкались, но достали. Что нужно было, все достали. И по этому поводу, да и просто вроде на прощанье, вчера вечером посидели хорошо, выпили, песни попели. Культурно, без шума и крика, как положено.

Нынче с утра жена побежала в магазины: куме да ребятишкам подарков купить. А сам Шелухин за пивом сходил, прогулялся. И теперь сидели они с кумом Николаем на кухне, завтракали.

За окном стояло тусклое городское утро. Но зажигать света не стали, как-то лучше без него, глаза не режет. И тихо было в квартире и в доме - воскресенье, утро. Сидели беседовали, пивко попивали.

Яркий электрический свет вспыхнул вдруг так неожиданно, что и Шелухин, и кум Николай вздрогнули, зажмурились. А из коридора донесся радостный смех. Это Павлушка, сын Шелухина, проснулся и баловал.

- А ну, выключи сейчас же, - строго сказал Шелухин. - Здоровый, а дурак...

Павлушка свет выключил, досмеялся и ушел умываться.

Скоро он вновь объявился, на пороге кухни встал, за дверь уцепился и стал покачиваться вместе с нею вперед-назад, то являя себя, то скрываясь.

Шелухин засмеялся.

- Вот, - сказал он, - возьмите его за рубль двадцать. В пятом классе, а все на дверях висит, катается. Иди завтракай, чадо.

Чадо на приглашение отца не откликнулось, а продолжало свою игру, открывая и затворяя дверь кухни. Шелухин вздохнул.

- Говори не говори, как об стенку... Дядя Коля вон поглядит, приедет и своим скажет: Павлушка в обезьяну превращается. На чем попадя виснет, качается... как обезьяна. Хвост уже начинает расти...- И Шелухин рассмеялся. Очень ему понравилась эта мысль. - Точно, хвост! - радостно смеясь, повернулся он к куму Николаю. - Так и скажи своим.

Павлушка дверь оставил, ушел в комнату и оттуда, издали, обиженно крикнул:

- А может, у тебя у самого хвост! А не у меня.

- О! Видел?! - обрадованно воскликнул Шелухин.- Во как с отцом разговаривать надо! Понял?

- Да-а, - неопределенно ответил кум Николай.

- А чего с него дальше будет? - продолжал подсмеиваться Шелухин.

- Чего надо, то и будет, - угрюмо ответил из комнаты Павлушка.

- Вот так,- развел руками Шелухин. И тут ему стало несколько неловко. Все же чужой человек рядом сидел. Хоть и родня, но чужой. И неизвестно, как он все это примет и как потом в деревне своим рассказывать будет.

- С тобой отец ведь говорит, - уже без усмешки, ровно, рассудительно начал Шелухин, - а ты как отвечаешь. Как вот тебе не стыдно?

- Тебе не стыдно, а мне чего... - нехотя, просто чтобы не молчать, огрызнулся Павлушка.

- А чего... - изумился Шелухин.- Мне-то чего стыдиться? Здорово...

- Ну, и мне нечего, - равнодушно ответил Павлушка, снова появляясь на кухне. Он пить захотел и пил компот прямо из кастрюли; пил, а глаза его на отца глядели, настороженно глядели, невесело.

- Нахалюга ты все-таки,- огорченно вздохнул Шелухин. - Чего ты выставился?

- Напьюсь и уйду, - ответил Павлушка, сделал еще несколько глотков и ушел в дальнюю комнату. Там он уселся с ногами на диван и сидел скучный. Не по себе ему было. Вдруг дядя Николай и вправду про хвост и про обезьяну расскажет дома? Расскажет, смеяться будут. Тогда летом хоть не приезжай. Особенно если Колька Финогенов узнает. Лучше тогда не ездить. Тот все лето будет хвостатым или мартышкой какой-нибудь дразнить. Лишь бы себя выставить, а его, Павлушку, на смех поднять. Перед всеми, особенно перед девчатами. Лучше уж не ездить, не позориться.

А сам Шелухин начинал злиться. Он понимал, что спорить с сыном бессмысленно, даже смешно. Все же он взрослый, а тот - пацан. Шелухин залпом пиво выпил, закурил. И все же ему было не по себе. Получалось, что Павлушка над ним верх взял, за ним последнее слово осталось. Это было обидно. Тем более перед кумом.

И вдруг Шелухину мысль пришла хитрая.

- Конечно, - нарочно смиренным тоном начал он.- Ты грамотный, говорок, куда отцу до тебя. Вот ты бы в школе так, - со сдержанной издевкой продолжал он,- в школе бы так отвечал на уроках. А то там ты... молчишь как телок. Вот покажи дяде Николаю дневник. Похвались, какой ты умный. Отец у тебя пенек... А вот ты какой?! Покажи, чего тебе в дневник ставят, как учителя пишут, - и рассмеялся легко, заливисто и, куму Николаю подморгнув, продолжал: - Чего язык прикусил? То слова не дашь сказать! Покажи свои колы, - он даже зажмурился от удовольствия, - похвались! Дядя Коля в деревне своим расскажет. - Шелухин поднялся, к дверям подошел, выглянул. - Ну, я сам сейчас покажу, - и направился в прихожую, где у сына всегда портфель стоял.