После всего этого, хорошо приготовленные к дороге, на следующий день после [дня] св. Варфоломея я и мои товарищи сели на большой корабль „Центурион“ (the Centurian) и прибыли благополучно, день в день спустя пять недель в Тинмус в Нортумберленде[322], там я пересел с четырьмя слугами на лошадей и прибыл в Йорк, а затем в Лондон на четвертый день, после чего явился ко двору в Ричмонде.

Стараниями лорда-казначея и м-ра Секретаря, которым в то время был сэр Фрэнсис Уолсингем, я был доставлен к королеве, предъявил при аудиенции письма царя[323] и его привилегии, пожалованные подданным ее величества в знак его братской любви к ее величеству, скрепленные печатью с золотым орлом, раскинувшим крылья. После моего отчета о порученном, который очень удовлетворил ее величество, что было точно выражено добрыми словами и милостивым видом, ее величество просила позаботиться обо мне м-ра Секретаря Уолсингема и на этом отпустила меня. Несколько недель спустя, когда письма и привилегии были переведены и прочитаны королеве, она сказала: „Действительно, лорды, это королевский подарок от Московского царя, и купцы этого не стоят“, — она была настроена против купцов в результате жалоб сэра Джерома Бауса, а также из-за их разногласий и распрей. „Но я надеюсь, они окажут хороший прием и вознаградят моего слугу Джерома Горсея, а я буду просить вас проследить за этим“, — говорила она лорду-казначею и м-ру Секретарю. Потом она приказала мне встать на колено рядом и разглядывала в грамотах [которые я привез] начертания букв, находя сходство с греческими, спрашивала, не имеют ли те или другие буквы и знаки то или иное значение, потом сказала: „Я могла бы быстро выучить [этот язык]“. Она просила лорда Эссекса выучить этот известный и самый богатый в мире язык; он, занимаясь этим, получил много удовольствия и восхищался им, уделяя этим занятиям больше времени и труда, чем он предполагал им уделять.

Корабли благополучно прибыли в Лондон; мои подарки и заказы были готовы. Я попросил новой аудиенции. Меня пригласили в Гринвич. Со мной шли двенадцать разодетых слуг и нанятых людей, несших подарки, которые по приказу королевы пронесли, вопреки моему желанию, задним ходом прямо в распоряжение м-ра Генри Сакфилда; я же прошел в приемные покои, где сидела королева и ее лорды: пэр Эссекс, лорд-казначей, сэр Христофор Гэттон, сэр Фрэнсис Уолсингем, сэр Томас Гинедж, сэр Уолтер Ралей и другие, а также леди Маркиза (Marques) [?], леди Уорвик[324] и другие дамы. Я представил письма от князя Бориса Федоровича, объяснив его титул, засвидетельствовав его дружбу и готовность к услугам, а затем дал знать ее величеству, что превыше всех государей и властелинов мира он почитает и мечтает быть полезным ее императорскому священнейшему величеству[325].

„Если этот князь столь искусен в словах, то что же говорят его письма? Откройте и дайте их прочесть, м-р Секретарь“. Он сказал: „Ваше величество, потребуется некоторое время, чтобы их перевести, я доверяю это сделать тому, кто их привез“. Тогда королева спросила о подарках. Они были выставлены в галерее. Она приказала некоторым остаться, другим уйти, боясь, что они будут просить чего-нибудь. Я показывал, а королева дотрагивалась своей рукой до каждого свертка; там было четыре куска персидской золотой парчи и два куска серебряной, большая белая мантия из штофа, на которой было выткано солнце, его золотые лучи были вышиты самыми блестящими нитками, золотые и серебряные шелка были гладко уложены, чтобы лучше было видно их красоту, еще был прекрасный большой турецкий ковер, четыре богатых связки черных соболей, шесть больших белых с пятнами рысьих шкур, две белые шубы (sfyubs or gowns) из горностая. Королева даже вспотела, устав перебирать золотые ткани и особенно соболей и меха; она приказала двум своим горничным м-с Скидмор и м-с Рэтклиф убрать все вещи в ее кладовую, а м-ру Джону Стонгоупу помочь им. Королева смотрела из окна на двух белых кречетов, свору собак, ловчих соколов и на двух ястребов; она приказала лорду Кэмберленду и сэру Генри Ли заботиться и хорошо ухаживать за ними. Ее величество указала [в окно] и сказала, что это действительно редкий и настоящий царский подарок, поблагодарила и отпустила меня.

Я просил м-ра вице-камергера принять меры, чтобы купцы Лондона оценили меха, суконщики — золотую парчу, а лорд Кэмберленд и сэр Генри Ли дали оценку птицам для охоты. Письма и привилегии были переведены. Сэр Роуленд Гейворд, сэр Джордж Барн, сэр Джон Гарт и м-р Кастомер Смит, а также другие видные старейшины и купцы получили свои привилегии вместе со строгим наставлением; они щедро наградили и дружески чествовали меня. Я заметил между ними разногласия, некоторые действовали втихомолку таким образом, что соблюдали свой личный интерес и выгоду в ущерб общему благу, их несогласие и плохое ведение дел как дома, так и за рубежом послужили препятствием к извлечению выгоды из столь больших привилегий[326].

Я устал от кропления святой воды при дворе, как мой Добрый благородный друг сэр Фрэнсис Уолсингем называл похвалы и лесть; я желал вернуться к более безопасной и тихой жизни, чем та, которую я вел в течение этих прошедших семнадцати лет, находясь в опасности, страхе, тревоге, проживая все, что зарабатывал, и гораздо больше, чем умеренный и разумный человек, заботящийся о своем будущем, мог себе позволить; я вознамерился теперь упорядочить и собрать воедино мое бедное состояние вместе с моими вкладами и доходами, находящимися в руках Компании. [Однако] ее величеству и ее совету было угодно испытать мою службу еще раз, в более трудном и опасном деле, чем все, что я делал до сих пор. Причиной [выбора меня] было [знание] языков и опыт этих семнадцати лет; лорд-казначей и м-р Секретарь Уолсингем захотели услышать и сравнить произношение и различие между языками; я написал [несколько фраз], некоторые из языков я знал хорошо, другие — персидский, греческий, польский, германский — только по общению с послами, знатью и купцами.

По-славянски: Ясик славонскому хосподь и св [?] за Христа сина божиа.

По-польски: Bozia da vashinins Coopovia malascova moia pana.

По-немецки: Der hemmell ys hoth und de erde doepaverst der h°.

По-персидски: Sollum alica. Barracalla. Shonan cardash. alica so’[sollum?].

По-ливонски: Cusha casha keil sop sull yn umaluma dobrofta[327].

Пример русского письма, приведенный Горсеем и воспроизведенный издателем 1856 г. (кириллица).

Отдаленное сходство имеется и в других языках, но менее употребляемых.

Однажды королеве было угодно завести серьезный разговор о Борисе Федоровиче, князе-правителе, о его величии и правлении, о царице и о его супруге; она задавала много вопросов, а в конце пожелала иметь один из парадных уборов, что стоило моему кошельку больше, чем я приобрел; [она расспрашивала о том], какие пути убеждения и удачной политики можно найти, чтобы этот князь, не оставлял намерения доверить ее величеству сохранность своего богатства и проч. [328] Я отвечал и просил, чтобы все это хранилось в глубокой тайне, так как некоторые другие поручения, возложенные на меня [ранее], были разглашены не мной, но достигли вскоре ушей князя и царя, что вызвало великую немилость и недовольство настолько, что было послано несколько гонцов (messingers) — Бекман, Кроу и Гарленд — узнать, как появился этот слух, кто и что говорил; это привело к большим неприятностям и большому недовольству как по отношению ко мне, так и к другим более видным лицам, все это не должно обсуждать, а тем более публиковать. Да простит бог одному из тех, кто распускал эти слухи, — сэру Джерому Баусу.