Я - конквистадор в панцире железном

Н.С. Гумилев.

И, наконец, в художественных текстах сильный эффект производят комплексы КТ - например:

И пред царевичем знакомый призрак встал,

Как воплощенный гнев, как мщение живое ...

Угрозой тайною пророчило былое:

"Не может он простить! Не для того он звал!

Нещадный, точно смерть, и грозный, как стихия,

Он не отец! Он - царь! Он - новая Россия!

П.Д. Бутурлин. Царевич Алексей Петрович в Неаполе

Этот вихрь образов передает хаос мыслей героя. Неясно, кто или даже что - царь Петр I. Это лишь сумбурные мазки, из которых слагается только намек на образ. Петр ужасен, потому что неопределим. Особая экспрессивность текста проявляется в том, что, стилизуя эстетику XVIII в., автор использует не столько метафоры, сколько аллегории. В отличие от метафоры, аллегория эмблематична, тривиальна, сравнительно бедна смыслом, а главное стабильна. Царевич Алексей, пытаясь хоть как-то осмыслить свое драматическое положение, ищет каких-то устойчивых понятий, но ясности не достигает, все рушится.

Некоторые поэты используют композиционный принцип ревю, нанизывая один образ на другой. Эти образы идут потоком, создавая впечатление детального, разностороннего, может быть, даже исчерпывающего раскрытия темы:

Не то копыт, не то лопат

Стук: о косяк - костыль.

Земля была суха, как склад,

Почуявший фитиль! (...)

Осточертевшая лазорь

(С нее-то и ослеп

Гомер!)

... была суха, как соль,

Была суха, как хлеб

Тот, не размоченный слезой

Паек: дары Кремля.

Земля была - перед грозой

Как быть должна земля (...)

Безостановочный - не тек

Пот: просыхал, как спирт.

Земля была суха, как стог,

Была суха, как скирд.

Ни листик не прошелестит

Флажок повис, как плеть.

Земля была суха, как скит,

Которому гореть.

М.И. Цветаева. Перекоп.

Цветаева максимально концентрирует семантику сухости и подводит читателей к мысли о неизбежности пожара.

КТ, близким к сравнению, является метаморфоза, то есть превращение, троп, чаще всего оформляемый творительным падежом: "глядеть орлом", "лететь стрелой", "виться ужом" и т. п. Это отголоски "мифологического мышления". По поводу таких строк А.А. Ахматовой, как:

Еще недавно ласточкой свободной

Свершала ты свой утренний полет,

В.В. Виноградов пишет: "Все эти превращения созерцаются героиней как реальность. Стало быть, здесь дело не в языковых метафорах, а в способе восприятия мира16.

Такие же рефлексы (отражения) архаического мышления и мировосприятия видны в олицетворении (прозопопее, персонификации): в метафорическом оживлении косной природы:

Взгляни, как злобно смотрит камень (..)

Он скроет жгучую обиду,

Глубокое бешенство угроз,

Он промолчит, он будет с виду

Неподвижен, как простой утес17

Н.С. Гумилев. Камень

или в одухотворении живой, но не мыслящей:

Здесь кипарис - ближайший друг березы,

Здесь льнут к рябине винограда лозы,

Здесь нам являет благородный нрав

Союз дерев, сотрудничество трав.

С.И. Липкин. Нестор и Сария.

Прозопопея - не столько троп (прием), сколько восприятие действительности (вообще или в данный момент), мировоззрение или мироощу-щуние, реализуемое различными способами, включая метафоризацию.

Последняя лежит в основе эпитета. Подчеркиваем: эпитет - не любое, а именно образное, метафорическое определение: "холодная и блестящая храбрость" (А.С. Пушкин), "черное ерничество" (А. Вознесенский).

В.П. Москвин подразделяет разновидности этой фигуры 1) по характеру номинации - на "эпитеты с прямым значением" (желтый луч, зеленый лес) [эти случаи требуют оговорок, ибо они не во всех контекстах являются эпитетами А.Ф.], метафорические (золотой луч) и метонимические (зеленый шум), 2) по семантическому параметру - на цветовые (лазурное небо, янтарный мед), оценочные (золотой, серебряный век) и др.; 3) по структурному - на простые (дремучий лес) и сложные (пшеннчно-желтые усы, черногривый конь); 4) по степени освоенности языком - на общеязыковые (белая береза, лазурное море) и индивидуально-авторские: нецензурная погода (Чехов); 5) по степени устойчивости связи с определяемым словом - на свободные (синие глаза) и постоянные (туманный Альбион, светлое будущее) и т.д. С эпитетами связаны фигура смещения (эналлага) (белый запах роз, срав. запах белых роз), антономасия и др.18

Эпитеты бывают синестетическими (синестезия - объединение различных чувств - зрения, слуха, вкуса и др.); наиболее примитивные примеры: "тяжелый взгляд", "сладкий голос"; есть образы интереснее: "эфирно-прозрачная музыка" (П.И. Чайковский о "Руслане и Людмиле"), "горячий свист" пуль (в "Тихом Доне" М.А. Шолохова), "неуютная жидкая лунность" (С.А. Есенин), "гремящая тьма" (Ф.И. Тютчев), "тихая, какая-то конфетная сладкая боль" (в "Голубых песках" Вс.Вяч. Иванов), "острый, жаркий, сухой аромат" (А.И. Куприн). Синестетический эпитет говорит о напряженности человеческих чувств, об эмоциональном подъеме, об активном восприятии мира и т.п.

Иногда эпитет весьма неудачно именуется "перенесенным"19 - потому что, эпитет - это уже перенос значения. Здесь имеется в виду эналлага - перенос определения с предмета на другое слово, которое относится к этому предмету. Например, в уже упомянутой формулировке Л.М. Гурченко "мое взрослое детство" "взрослеет", разумеется, не детство, а героиня мемуаров. Справедливости ради следует отметить, что во многих случаях эпитет и рождается при таких перенесениях. В словосочетании "взрослая Людмила Гурченко" не видно ничего иносказательного. Если мы уточним, что речь идет о девочке, возникнет смысл метафоричности и оксюморонности - очень слабый и почти неощутимый, поскольку "взрослая девочка" -дважды устойчивое выражение: как идиома и языковая метафора. Но когда мы перенесем значение "взрослости" с девочки на ее детство, метафоричность и оксюморонность этого определения резко усилятся. К этим приемам добавляется прозопопея.

В двух близких по смыслу формулировках:

Что так же трогательно-юно, Как ваша бешеная рать?

М.И. Цветаева. Генералам двенадцатого года

Дней моих безумная орда

Н.С. Тихонов

эналлага передает семантику единства и, если можно так выразиться, "сверх-единичности". Например, "ваша бешеная рать" - это не "рать бешенных" офицеров. Каждый из них по отдельности может быть сколь угодно неистов, но это качество как бы выходит за пределы личности. Оно объемлет всех, это их ореол, или "аура". Во втором примере нет конкретных "безумных" дней - есть нескончаемый поток "безумия" молодости.

Эпитет чисто базируется на энантиосемии, то есть за счет иронии приобретает противоположное значение. Когда позитивная семантика меняется на негативную, возникает антифразис:

- Отлично-с, - поспокойнее заговорил он (Преображенский - А. Ф.) (...) Итак, что говорит этот ваш прелестный домком?

- Что ж ему говорить... Да вы напрасно его прелестным ругаете. Он интересы защищает.

М. А. Булгаков. Собачье сердце

Ирония, направленная в противоположную сторону, называется астеизмом. Можно взять пример из того же "Собачьего сердца": "потаскуха была моя бабушка, царствие ей небесное, старушке".

К астеизму подходит определение "уничижение паче гордости" -например:

- Полноте, Генрих, я всего лишь бестолковая, старая женщина. Все, что я могу, - это молиться и каяться (...). Я мыслю категориями другого века. Да и что такое мудрость стариков? Это подозрительность, и только. Чтобы старая Екатерина (Медичи - А. Ф.) в своем возрасте, дала сколько-нибудь пригодный совет! Полноте, сын мой, это невозможно.

А. Дюма. Графиня де Монсоро

И в том же романе антонимическое сочетание астеизма и антифразиса:

- Вот вы, господин Шико, - сказал Келюс, - распекаете нас тут на все корки, а два часа тому назад сами (...) кричали, как мы.