Мало-помалу осажденные сдавались; те, кто еще продолжал сопротивляться, один за другим падали, обагряя землю кровью.

Мечи египтян разрубали шлемы, кромсали бока и плечи, разрезали сухожилия, вспарывали животы.

Когда все было кончено, в воздухе повисла жуткая тишина. Женщины умоляли победителей пощадить оставшихся в живых.

В захваченную крепость въехала колесница Рамзеса.

— Кто здесь главный? — спросил царь.

Вперед вышел пятидесятилетний воин, у него не было левой руки.

— Я самый старый воин... — сказал он, — я взываю к состраданию властелина Двух Земель.

— Как можно простить тех, кто не держит свое слово?

— Пусть, по крайней мере, Фараон дарует нам скорую смерть.

— Вот мое решение, ханаанец: деревья в твоей провинции будут вырублены и древесина перевезена в Египет; пленные, мужчины, женщины и дети, будут отправлены в Дельту и использованы на строительных работах; стада и лошади Ханаана станут нашей собственностью. Что же касается оставшихся в живых воинов, они будут зачислены в мою армию и сражаться под моим командованием.

Побежденные пали ниц, счастливые, что им даровали жизнь.

Сетау был вполне доволен. Число тяжелораненых было незначительным, а крепость располагала достаточным количеством свежего мяса и меда, так что можно было делать медовые повязки, а также прикладывать куски мяса к ранам, чтобы остановить нагноение. Своими умелыми и ловкими руками Лотос соединяла края ран тугими повязками, наложенными крестообразно. Улыбка прекрасной нубийки чудодейственно смягчала страдания. Помощники Сетау переносили раненых в большой шатер, где их лечили мазями, притирками и микстурами, а затем отправляли в Египет.

Рамзес обратился к воинам, которые пострадали при взятии крепости; затем он созвал полководцев, чтобы ознакомить их со своими планами. Он решил продолжать движение на север, чтобы вернуть одну за другой все крепости Ханаана, перешедшие с помощью бедуинов под власть хеттов.

Энтузиазм Фараона передался другим. Из сердец ушел страх, и все радовались возможности отдохнуть. Рамзес обедал с Сетау и Лотос.

— Куда ты рассчитываешь дойти?

— По меньшей мере, до Северной Сирии.

— До Кадеша?

— Увидим.

— Если поход продлится слишком долго, у нас закончатся снадобья.

— Реакция хеттов оказалась быстрой, наша должна быть еще быстрее.

— Когда-нибудь этой войне придет конец.

— Да, Лотос, в день полного поражения врага.

— Я терпеть не могу говорить о политике, — ворчливо заметил Сетау. — Пойдем, дорогая, займемся любовью, прежде чем отправиться на поиски змей. Я чувствую, что эта ночь будет благоприятной для сбора.

Рамзес совершал ритуалы богослужения в честь рассвета недалеко от своего шатра в центре лагеря. Алтарь, установленный специально для этой цели, был. довольно скромным, но усердие Сына Солнца оставалось таким же, как если бы он совершал ритуал в одном из храмов Пи-Рамзеса. Никогда его отец Амон не являл своего настоящего естества смертным, однако присутствие Незримого ощущалось всеми.

Когда ритуал был окончен. Фараон заметил воина, державшего на поводу орикса и едва сдерживавшего четвероногого.

В самом деле, странный воин — с длинными волосами, в разноцветной тунике, с бородкой и бегающим взглядом. И почему это дикое животное было приведено в лагерь так близко к царскому шатру?

У царя не оказалось больше времени на вопросы: бедуин спустил орикса, который бросился к Рамзесу, направив острые рога в живот безоружного Фараона.

Боец ударил антилопу в левый бок и запустил когти в загривок; удар могучей лапы оказался смертельным, антилопа рухнула наземь.

Ошеломленный бедуин выхватил из туники кинжал, но не успел воспользоваться им; резкая боль в спине, сопровождаемая ледяным туманом, ослепила его и принудила выпустить оружие. Он упал с вонзенным между лопатками клинком.

Спокойная улыбающаяся Лотос проявила поразительное проворство. Прекрасная нубийка не казалась даже взволнованной.

— Спасибо, Лотос.

Сетау вышел из шатра, последовав примеру многочисленных воинов, наблюдавших, как лев поглощал свою добычу, и обнаружил труп бедуина. Смертельно напуганный конюх распростерся в ногах Рамзеса.

— Я в отчаянии, Ваше Величество! Обещаю вам найти часовых, пропустивших убийцу в лагерь, и сурово наказать их.

— Прикажи подать сигнал к отправлению.

Все более и более злясь, в особенности на самого себя, Аша проводил дни, глядя на море из окна комнаты во дворце правителя, куда он был заключен. Как он, глава египетской дипломатии и верховный сановник Рамзеса Великого, мог попасть в ловушку, расставленную хеттами в провинции Амурру?

Единственный сын в знатной и богатой семье, Аша, блестящим образом прошедший, так же, как и Рамзес, обучение в Мемфисе, был элегантным и утонченным мужчиной, увлекающимся женщинами, которые отвечали ему взаимностью. Обладая приятной внешностью и стройной фигурой, он одевался с особой изысканностью. Но за внешностью законодателя мод скрывался человек действия и талантливый дипломат, говоривший на многих языках, прекрасно знающий жизнь и быт египетских провинций и Хеттской империи.

После победы при Кадеше, которая, казалось, окончательно остановила натиск хеттов, Аша решил как можно скорее отправиться в провинцию Амурру, томный Ливан, простирающийся вдоль Средиземного моря на восток от горы Хермон и центра торговли Дамаска. Дипломат хотел создать в этой, провинции сеть укреплений, откуда отправлялись бы отряды, способные остановить продвижение хеттов в Палестину и в Дельту.

Войдя в порт Берут на борту судна, которое доставило подарки для властителя Амурру, продажного Бентешины, египетский верховный сановник не сомневался, что будет встречен Хаттусили, братом хеттского императора, но не ожидал, что окажется пленником, хотя прекрасно знал цену своему противнику.

Маленький, тщедушный на вид, но умный и хитрый, Хаттусили был очень опасен. Он обязал египтянина написать послание Рамзесу, чтобы завлечь армию Фараона в капкан; но Аша нашел способ, как в послании предупредить Фараона об опасности.

— Как поступит Рамзес? — размышлял Аша. — Государственные интересы требуют от него оставить друга в руках врагов и продвигаться дальше на север... Но зная Фараона, он был убежден, что Рамзес, не колеблясь, нанесет последний, решительный удар по хеттам, какому бы риску он ни подвергался. Но как глава египетской дипломатии не представлял ли он превосходную разменную монету? Бентешина предпочел бы продать Аша Египту за изрядное количество благородного металла.

По правде говоря, надежда на спасение была невелика, но другой у Аша не было. Эта вынужденная бездеятельность раздражала его; с подросткового возраста он привык брать инициативу в свои руки, и ему претило быть зависимым от обстоятельств. Надо было как-то действовать. Возможно, Рамзес думает, что он мертв, возможно, Фараон предпринял широкомасштабное наступление, снабдив войска новым оружием.

Чем дольше Аша раздумывал, тем больше убеждался, что у него нет другого выхода, кроме как бежать.

Как всегда, служитель принес ему обильный завтрак; египтянин не мог пожаловаться на плохое обращение, к нему относились как к важному гостю. Аша жевал кусок хорошо прожаренной говядины, когда раздались тяжелые шаги правителя Амурру.

— Как чувствует себя наш дорогой египетский друг? — спросил Бентешина, тучный пятидесятилетний человек.

— Твой визит делает мне честь.

— Испытываю желание выпить вина с главой дипломатии Рамзеса.

— Почему тебя не сопровождает Хаттусили?

— Наш хеттский друг сейчас занят.

— Как прекрасно иметь столько друзей... Когда я вновь увижу Хаттусили?

— Этого я не знаю.

— Так значит Ливан подчиняется хеттам?

— Времена меняются, мой дорогой Аша.

— Ты не боишься рассердить Рамзеса?

— Между Фараоном и моим княжеством теперь воздвигнуты непреодолимые преграды.