-Я не уверен... - начал Каракалов, но я хлопнул его по плечу:

-Не волнуйтесь, это безопасно! В палате будут постоянно находиться два санитара с инъекторами, стальные решётки не дадут больному напасть на вас.

-Решётки? - Марат Сергеевич оглянулся на далёкую дверь. - Пожалуй, я подожду вас в машине, да.

-Ну что вы, идёмте...

-Я подожду, - он сунул мне маленькую 8-и миллиметровую кассету и поспешно направился прочь. Надеюсь, не услышав моего облегчённого вздоха.

Оставшись один, я забежав в стерилизатор, вымыл руки, переоделся в рабочую одежду и наконец почувствовал себя дома. В психиатрической клинике.

***

В палате уже собрались все наши. Когда вошёл я, Женя отвернулась к стене, Виталий улыбнулся, Антон скрестил руки на груди. Взглянув на часы, я невольно выругался.

-Емеля, ты опоздал на сорок минут, - заметил профессор Капштейн, колдуя над новой гипнопедической установкой. Сегодня ей предстояло первое испытание.

-Меня задержали... - пробормотал я. Женя скептически подняла брови.

-Мужчина, с которым ты говорил в коридоре? - она всегда была холодной, но сегодня её взгляд буквально замораживал воздух в палате. - Любопытно, когда ему выписали пропуск?

Вздохнув, я прошёл к своему креслу и смахнул с него толстую кошку Дуню, служившую чем-то вроде талисмана клиники. Женя и остальные ждали ответа.

-Мадам, этого мужчину зовут Марат Каракалов, - я уселся в кресло. Таким, как он, пропуска не нужны.

-Не совсем верно... - заметил Капштейн, продолжая настраивать установку.

Виталий возразил:

-Емеля прав, профессор. С ними лучше не связываться.

-А как ты его отшил? - с интересом спросил Антон. Талантливый электронщик, он был лет на двадцать моложе любого из нас и подсознательно верил в собственную неопытность, поэтому старался казаться "своим в доску". Иногда это раздражало.

-Пригласил понаблюдать за обследованием, - усмехнулся я. Антон преувеличенно бодро рассмеялся и вернулся к прерванному занятию: заправке лазерного принтера.

Чтобы отвлечься, я уселся перед своим компьютером и вызвал на дисплей историю болезни нашего сегодняшнего пациента. Константин Владимирович Редько. Пятьдесят два года, женат, двое взрослых детей. Мастер по ремонту советских телевизоров и другой радиотехники, работает в маленькой частной мастерской вместе с сыном. Место жительства - пригород Москвы, судимостей нет, хронических заболеваний нет, отмеченных случаев помешательства среди родственников нет. Экономическое положение - за чертой бедности. Владеет автомобилем "Москвич 412" 1979 года выпуска. Состоит в коммунистической партии.

Таких, как он, на просторах России - миллионы. Едва сводящие концы с концами, люто ненавидящие "новые порядки", ветераны перестройки. Обычно их называют обывателями, но я не люблю это слово. Есть в нём что-то унизительное. Человек, любой - это гораздо больше, чем запись в анкете.

Тысячи, миллионы Константинов Редько медленно доживают свой век за границами больших городов. В городах они обычно не выживают; естественный отбор внутри вида Homo гораздо сильнее, чем в природе. Обычные люди влачат обычную жизнь - и больше о них сказать нечего.

Но изредка с ними случаются вспышки, порождённые бесчеловечными условиями в "новой России". Львиная доля таких людей гасит отчаяние и гнев в водке, некоторые - в преступлениях. Константин Владимирович Редько не попал в их число; он тихо и мирно сошёл с ума.

И словно в насмешку, когда рассудок уже покинул пожилого телемастера, ему - наверное, впервые в жизни - крупно повезло; профессор Исаак Капштейн, директор одной из самых престижных (и дорогих) мировых клиник, вытянул фамилию "Редько", когда решал, кому предоставить ежемесячную благотворительную возможность бесплатного лечения. Реклама, ничего не поделаешь. Знай мы, что Константин Владимирович Редько окажется болен совершенно новым, неизвестным науке видом психического расстройства - думаю, Капштейн сам заплатил бы ему, лишь бы начать лечение в своей клинике. Так что, в некотором роде повезло и нам.

-Виталий, - позвал я. Ассистент профессора поднял голову. - Вам удалось выяснить характер бреда Редько?

-Мы не уверены, - Виталий бросил смущённый взгляд на Капштейна. Профессор считает, что перед нами типичный резидуальный бред...

-Интерпретативный! - голосом, способным заморозить вулкан, оборвала Женя.

-У лиц, проявляющих гебефренический синдром, очень редко встречается интерпретативный бред, - заметил Капштейн, отвернувшись наконец от своей установки.

-Почему вы решили, что Редько проявляет гебефрению?

-Женя, но это же очевидно, - вмешался я. - Гебефренический синдром ярко выражен.

-Не факт, - упрямо заявила она. - У нас есть показания жены и детей. Сравнительный анализ их слов и наших записей показывает, что патоморфологические изменения коснулись не только количественного, но и качественного состава синдромов истерического расстройства, что позволяет говорить о интрасиндромальном и интерсиндромальном патоморфозе как самой клиники расстройства, так и его динамики. Это началось гораздо раньше появления первых признаков гебефрении.

Женя взглянула на нас поверх очков.

-Я полагаю, что гефебрения развилась в процессе патогенеза, а подлинным источником расстройства явилось какое-то событие, оставившее на личности Редько незаживающий шрам.

-Женя, - профессор Капштейн обернулся к ней. - На сегодняшний день описано более четырёхсот видов обсессий, сотни видов рецепторных, менто- и конфабулярных расстройств, которые в той или иной форме встречаются у большинства людей. История психиатрии как науки, насчитывает уже два века. И тем не менее, мы не можем определить, чем болен Редько. Если источником его расстройства было какое-то реальное явление, то я думаю, за двести лет нам бы встретился хоть один похожий случай.

-Не обязательно! - Женя подалась вперёд. - Гипотетическое событие могло сыграть роль катализатора, резко ускорив течение болезни... - она запнулась. Капштейн с улыбкой кивнул.

-Безусловно, так всё и было. И сейчас мы пытаемся узнать, что за болезнь таилась в недрах его сознания.

Смущённая Женя уткнулась в монитор. Профессор вздохнул.

-Установка настроена. Емеля, у тебя всё готово?

-Да, Исаак Абрамович.

-Что ж, - Капштейн откинулся в кресле. - Начинаем. Надеюсь, сегодня нам улыбнётся удача.

Кивнув, я открыл толстую стальную дверь и вошёл в бокс для особо опасных помешанных. Редько не представлял опасности; он сам потребовал вести беседы в закрытой стальной комнате.

***

Константин Редько был низеньким, щуплым человеком с изрытым морщинами лицом и водянистыми голубыми глазами. Волос у него осталось очень мало, а те, что сохранились, давно покрылись инеем.

Двигался он удивительно. Раньше я бы никогда не поверил, что обычный человек, не обученный с детства ниндзюцу, способен на такое. Маленький, растрёпанный телемастер буквально плыл над полом, едва касаясь его носками. Каждое его движение завершалось не моментально, а с чуть заметным запаздыванием, формировавшим поразительное ощущение могучей, тяжёлой машины, способной просто смять любое препятствие.

Всякий раз, видя Редько, я вспоминал, почему его упрятали в лечебницу. Соседи и жена просто боялись этого человека, хотя он ещё никому не причинил вреда. Вокруг щуплого пожилого мастера растекалась аура, свойственная разве что сытому, довольному тигру, который милостиво позволяет людям гладить себя. Он не был опасен; но вам ведь не пришло бы в голову, взглянув на спящего хищника, решить что он мирный и добрый зверёк, которому можно жить в соседней квартире? Вот-вот, соседям Редько это тоже не пришло в головы.

-Здравствуйте, Константин Владимирович, - я встал из-за стола и вышел ему навстречу. Редько быстро, по-кошачьи огляделся.

-Здесь только вы? - спросил он напряжённо. - Нет камер? Нет микрофонов? Они не должны слышать мои слова. Они не должны слышать мои слова. Они не должны знать про меня. Они не должны. Не должны, вы понимаете? Не должны!