Мне было холодно, все еще полусонный, я клевал носом, безуспешно пытаясь поднять голову, чтобы рана на затылке не так сильно болела.

Рихтгофен, Беринг и я стояли вместе под развесистыми липами королевского парка. Мы ждали восхода, а я размышлял, что чувствует человек, получивший пулю в коленную чашечку.

Послышался слабый рокот приближающейся машины, и на дороге появилось неясное очертание длинного автомобиля, фары которого едва пробивали предрассветную мглу.

Глухо, едва слышно хлопнули дверцы, и на пологом склоне вырисовались три темных силуэта, постепенно приближающихся к нам.

Одна из фигур отделялась от остальных. Это, вероятно, был Бейл.

Вскоре прибыл еще один автомобиль. Врач, подумал я. В тусклом свете подфарников второго автомобиля появилась еще одна фигура. Мне показалось, что это женщина.

Я слышал приглушенные голоса, сдержанный смех. Какие долгие приготовления, подумал я.

Я вспоминал слова Беринга.

Бейл вызвал меня на дуэль в соответствии с конвенцией Тосса. Это означало, что участники дуэли не должны стремиться убить противника.

Целью поединка было причинение болезненных и унизительных ранений.

Однако в пылу схватки нелегко нанести раны, которые унизили бы соперника и при этом не были бы смертельными.

Рихтгофен заставил меня надеть черные брюки и белую рубаху, положенные по ритуалу, и легкий плащ для защиты от утренней прохлады. Я бы предпочел толстый свитер и куртку. Единственной теплой одеждой на мне был бинт на шее.

Наконец наступило время действовать. Подошли два моих секунданта, ободряюще улыбаясь, и тихо пригласили следовать за ними. Беринг взял мой плащ. Мне стало его очень недоставать.

Бейл и его люди шли к прогалине, где света было немного больше. Мы подошли к ним поближе.

– Думаю, что света вполне достаточно, не так ли, господа? – произнес один из секундантов инспектора Бейла, барон Холлендорф. Я имел счастье познакомиться с ним на том злополучном банкете в летнем дворце.

Здесь действительно было лучше видно. Да и время шло к рассвету. На востоке показались первые багровые полосы. На их фоне силуэты деревьев казались еще более черными.

Холлендорф подошел ко мне и предложил коробку с пистолетами. Я выбрал оружие, не глядя. Бейл взял второй пистолет, методично проверил его, щелкнув курком и осмотрев ствол. Рихтгофен вручил каждому из нас по обойме.

– Три раунда, – сказал он.

У меня не было возражений.

Бейл проследовал к месту, указанному Холлендорфом. Сейчас, на фоне светлеющего неба, автомобили были видны гораздо лучше. Большой, по-моему, напоминал «паккард» тридцатых годов. По жесту Беринга я встал на свое место и повернулся спиной к Бейлу.

– По сигналу, господа, – сказал Холлендорф, – делаете вперед десять шагов и останавливаетесь. По команде оборачиваетесь и стреляете. Господа, во имя чести и нашего императора, начинайте.

Белый платок выпорхнул из его рук. Я зашагал. Один, два, три…

Возле маленького автомобиля кто-то стоял. Интересно, кто… восемь, девять, десять. Я остановился, выжидая. Голос Холлендорфа был невозмутим:

– Поворачивайтесь и стреляйте!

Я обернулся.

Бейл стоял боком ко мне. Он загнал патрон в патронник. Заложив левую руку за спину, поднял пистолет. Нас разделяло чуть больше двадцати метров.

Я шагнул к нему. Никто не говорил, что я не должен сходить с места. Бейл опустил пистолет, и я увидел его бледное лицо, пристальный взгляд. Пистолет снова поднялся и в тот же миг дернулся с резким сухим треском. Стреляная гильза перелетела через голову Бейла и, сверкнув в лучах восходящего солнца, упала на траву. Промах!

Я продолжал идти. У меня не было намерения попусту стрелять в едва видимую цель. Я не собирался случайно в темноте убить человека, даже если такая мысль и была у моего противника. Я не намеревался дать себя втянуть в столь серьезно разыгрываемое Бейлом представление. Я не желал играть в его игру.

Бейл, держа пистолет в вытянутой руке, следил за моим продвижением. Он легко мог убить меня, но это было бы нарушением кодекса. Пистолет задрожал: он никак не мог решиться, куда стрелять. Его сбивало с толку мое поведение.

Пистолет замер и вновь дернулся. В туманном воздухе прозвучал негромкий выстрел. Я понял, что Бейл целится в ноги, я был достаточно близко, чтобы видеть это.

Он отступил на шаг и поднял пистолет. Я понял, что он собирается нарушить правила. Неверный выстрел, промахнулся – мало ли как можно объяснить ошибку. Поняв это, я весь напрягся.

Следующего выстрела я не услышал. Мне показалось, будто меня треснули бейсбольной битой по боку. Я споткнулся. Воздух с силой вышибло из легких, но я устоял на ногах. Сильная жгучая боль разлилась по бедру.

Оставалось всего метров шесть… Я решил передохнуть.

Мне было видно выражение лица Бейла: замешательство, искривленные, стиснутые губы. Он прицелился мне в ноги и дважды выстрелил. Одна пуля зацепила носок моего правого ботинка, другая попала в землю. Теперь уже я подошел почти вплотную к своему противнику. Мне хотелось кое-что сказать Бейлу, но я не смог. Неожиданно он отступил еще на шаг, поднял оружие на уровень моей груди и нажал на курок. Раздался слабый щелчок. Бейл недоуменно посмотрел на свой пистолет.

Я швырнул свой к его ногам. Сжал ладонь в кулак и сильно ударил его в челюсть. Он покачнулся, а я повернулся и зашагал навстречу Герману, Рихтгофену и спешащему ко мне врачу.

– Боже праведный, – Герман, задыхаясь, схватил мою руку и стал ее жать. – Никто никогда не поверит в это.

– Если вашей целью было выставить инспектора Бейла полнейшим дураком, – сказал Рихтгофен, сверкая глазами, – то вы добились непревзойденного успеха. Я думаю, что вы заставили его уважать вас!

Ко мне подошел врач.

– Господа, я должен осмотреть рану.

Возле меня поставили табурет, и я благодарно опустился на него, вытянув ногу.

Врач ворчал, разрезая одежду. Он наслаждался каждой минутой этого врачевания По-моему, док был романтиком.

В моем мозгу закопошилась одна мысль. Я открыл глаза. По траве ко мне приближалась Барбро. Лучи зари играли на ее золотых волосах. Я осознал, что я хотел сказать.