В 1792 году Сюркуф сделался самостоятельным мореходом. Нуждающиеся в постоянных поставках плантаторы предоставили ему "Креола" – бриг, специально приспособленный для перевозок рабов. Правда, власти революционной Франции ликвидировали рабство и запретили торговать людьми, но Париж был далеко, а помещики с островов хорошо платили за каждую пару рабочих рук.

В заливе Иль-де-Бурбон на борт "Креола" ворвался комиссар Комитета Общественного Спасения, и хотя Сюркуф успел выгрузить ночью компрометирующий его "товар", количество отягощающих доказательств (трюмы, кандалы) было более чем достаточное. Арестованный Робер попросил небольшую отсрочку, чтобы позавтракать, и пригласил к столу пораженного сговорчивостью капитана представителя властей. Когда после вкусной еды комиссар вышел на палубу, то увидал, что корабль находится в открытом море. У берегов Черного континента Сюркуф совершенно спокойно затарился новой партией чернокожих рабов, вместе с которыми закрыл в вонючем трюме и невезучего комиссара.

– Пребывание с вашими приятелями, неграми, сделает ваше путешествие более приятным, – нагло издевался он.

И очень скоро, к всеобщей утехе экипажа, комиссар молил его выпустить, заверяя, что у него нет ни малейших претензий к поведению капитана.

Описанное событие произошло на самом деле, хотя событие это и относится к разряду "кака". Но всем известно, что к пропагандистским изображениям национальных героев гораздо сильнее подходит разряд "ляля". Поэтому, в весьма популярной во Франции беллетризированной биографии Сюркуф – король корсаров, написанной Жаном Олливье, Сюркуф, рассказывая о собственной карьере, докладывает следующее: "После этого мне доверили руководство "Креолом"… только давайте сменим тему". Смена темы – это любимый ход апологетов, наряду с подделкой исторических фактов.

Свою жизнь Робер изменил через несколько лет, когда грязная торговля ему надоела. Но не потому что торговля была грязной, но только лишь потому, что была нудной. Наш малонец ненавидел скуку точно так же, как ненавидел штиль – он мечтал сделаться корсаром и попросил власти Иль-де-Франс дать ему каперский патент. Сюркуфу отказали. У губернатора Малартика имелось достаточное количество корсаров, зато остров страдал от недостатка продовольствия, и Сюркуф, хочешь – не хочешь, вынужден был поплыть за ним в сторону Сейшел на 180-тонной, вооруженной четырьмя пушками "Эмилии". Плыл он с приказом избегать каких-либо авантюр, вступая исключительно в оборонительные бои. Оборонительные сражения Сюркуф понял настолько по-своему, что уже 19 января 1796 года исключительно "обороняясь", разгромил конвой из четырех английских судов, перевозивших рис в направлении устья Ганга, после чего перенес пушки на захваченный бриг, которому дал имя "Картье". Еще через несколько дней, он "защищался" от "Дианы", захватив при этом 6 новых ящиков риса, после чего отправился на поиски следующих приключений.

29 января 1796 года впередсмотрящий "Картье" заметил на горизонте крупное судно. Это был принадлежавший английской Восточно-Индийской компании "Тритон". Сюркуф тут же решил атаковать и предупредил экипаж, что они вступают на самую верную дорогу на английскую каторгу, но если случится чудо, и они победят – то сделаются богачами. У него было 18 человек против 150 и 4 пушки против 32! Все предприятие походило на самоубийство, но отчаянное "vaincre ou perir" было в стиле тогдашней эпохи, стиль же творили такие как Сюркуф.

Чтобы обмануть противника, французы подняли на мачте британский лоцманский вымпел и без особых проблем приблизились к "Тритону". Ничего не подозревающие англичане забросили концы на палубу "Картье", и в тот же самый момент на мачте французов появился трехцветный флаг, и шестеро смельчаков Сюркуфа запрыгнуло на корму "Тритона". Шестеро! Прежде чем корсары крепко сцепили оба судна, этим шестерым великолепным пришлось выдержать весь напор англичан. Через мгновение весь остальной экипаж "Картье" вместе с капитаном ринулся на вражеский борт, и прежде чем британцы пришли в себя от изумления, Сюркуф застрелил капитана "Тритона". Пушечные выстрелы англичан проносились над низкой палубой брига (часть бойниц корсары "ослепили" деревянными щитами), а с борта "Картье" оставшиеся там кок и корабельный хирург меткими выстрелами поражали неприятельских канониров.

Робер двоился и троился. Он был повсюду и убивал с чудовищным умением. "Боже, да это же дьявол!" – вопили удирающие от него англичане. Он покончил с более чем десятком врагов, в том числе, со слишком шустрым морячком, который, к своему несчастью, не только первый заметил, что французов всего лишь горстка, но еще и пытался обратить на этот факт внимание собственных коллег.

Всего лишь раз над экипажем "Картье" нависла смертельная опасность когда группа англичан нацелила в сторону корсаров заряженную картечью пушку. Но Сюркуфу удалось перебить их всех гранатами. Французов охватило боевое безумие. Систематически убивая врагов, они продвигались по судну. Несмотря на громадный численный перевес, англичане не были в состоянии сопротивляться эффективно – неожиданность, стремительность нападения и смерть капитана сломили их полностью. У них в руках появились белые платки, и уже через несколько дней "Courrier de Madras" мог уже сообщить о необычайной гуманности Сюркуфа в обращении с пленными. Всех их французский капитан пересадил на "Диану" и, получив от них 30 тысяч рупий выкупа и присяги, что они уже никогда не будут сражаться против Франции, отпустил на волю.

Это фантастическая и совершенно дешевая победа (в экипаже "Картье" был только один убитый и один раненный) вызвала в Англии шок, и она же принесла Сюркуфу славу "короля корсарского рейда". 10 марта 1796 года толпа радостно приветствовала его в Порт-Луи на Иль-де-Франс. Робер выполнил поверенную ему задачу – он привез рис, много риса. Но губернатор Малартик в качестве наказания за то, что Сюркуф преступил данное ему право обороны, конфисковал всю добычу (вместе с призовыми судами) в пользу Республики.

Разъяренный Сюркуф в декабре того же года отправился на генуэском корабле в Кадикс, а уже оттуда – в Париж, за справедливостью. Совет Пятисот Директории в специальном указе подчеркнул его заслуги и, исходя из основы, что "в ходе продолжающейся войны любое торговое судно имеет право вооружаться и действовать по собственному разумению против врагов Республики" и приказал вернуть Сюркуфу в качестве эквивалента добычи 1700000 ливров. Принимая во внимание финансовые сложности Французской Республики, Сюркуф удовлетворился всего лишь 660 тысячами.

В августе 1798 года Сюркуф вышел в новый рейд на только что построенной, 14-пушечной "Клариссе" с командой из 140 отборных моряков и братом Никола. В ходе рейса в Индийский Океан у него произошла встреча с английским кораблем. Подобного рода боевых встреч на счету Сюркуфа имелось уже много, и будет еще тоже много. Ничто не говорило о том, что именно этот бой будет иметь для него исключительное значение, и как никакой иной врежется в память.

Оба противника плевали друг в друга пушечным огнем, неприцельным по причине высокого волнения. Абордаж был невозможен из-за удачного маневрирования англичанина. Тогда Сюркуф приказал принести ему любимую двустволку, чудо тогдашнего оружейного искусства; ее еще называли "Посылающей Молнии". И после этого он поочередно перебил одного за другим английских канониров. Те, которые избежали смерти, боялись даже высунуться.

И вдруг Сюркуф увидал молоденького моряка, который уселся верхом на пушечном стволе и начал прочищать его, насвистывая при этом какую-то песенку. Корсар выстрелил в него и впервые промахнулся. Англичанин оглянулся и, скаля зубы в усмешке, рукой показал неприличный жест, после чего продолжил свое дело. Сюркуф прицелился тщательнее и вновь нажал на курок. Парень вздрогнул, подался вперед и падая, ухватился руками за устье ствола. Он висел так, колеблясь словно маятник, в такт движений корабля, и глядел на Сюркуфа уже без усмешки, но и без ненависти. Казалось, что он висит так целую вечность. В конце концов, руки разжались, и он рухнул в море. Сюркуф же стоял, побледнев, у него дрожали руки. До самого конца своей жизни он не мог забыть глаз этого парня.