Борис Лапин

День тринадцатый

Пока еще мимо станции Оя не грохочут поезда. Разве что раза два-три на день пропыхтит товарняк с грузами для Трассы - заранее сшитыми звеньями пути, стальными конструкциями мостов, железобетоном для жилищного строительства. Из пассажирских проползает один, в семь тридцать, привозит хлеб, газеты, командировочных, загружается дневной сменой - и дальше. Трасса ушла на восток, а вместе с нею откатилась ярость, азарт и высокое напряжение стройки, постоянная толчея молодежи и несмолкающие песни. А заодно и комитет комсомола откочевал в гущу событий, где ему и надлежит быть. В перспективе Ое уготована судьба заметной станции, поэтому здесь понастроено всего в достатке - три улицы щитовых домов, двухэтажная школа, клуб, столовая и магазин. Но в" те горячие времена все равно было предельно тесно. А теперь предельно просторно: станция с ее путями и горками существует пока только на бумаге, вот и возят сюда людей ночевать аж с Перевала, за девяносто километров. Так что тишина царит на станции Оя, особенно днем. И ничего интересного, единственная достопримечательность - маленький музей. В него-то я и забрел в ожидании открытия столовой.

Музей как музей. Красное знамя министерства. Рапорт. Серебряный костыль. Вымпел от друзей из ГДР. Новый сборник Евгения Евтушенко с автографом автора. Любительские фотографии: палатки, костры, гитары. Значок, побывавший в космосе и подаренный космонавтом Севастьяновым. Номер газеты: "Поезд прибыл на станцию Оя!" И вдруг...

Не помню уж, что прежде зацепило мое внимание: палочка с зарубками или расписка. Обыкновенный тальниковый прут, на нем зарубки перочинным ножом, если сосчитать - двенадцать. Листок бумаги в клетку. "Расписка. Я, Сычев Валентин Петрович, настоящим голову даю на отсечение, что тринадцатого дня не было". Ниже начальственная резолюция: "Подтверждаю". И подпись - то ли Куликов, то ли Кулемин, то ли Кулибин.

Согласитесь, такое не в каждом музее встретишь: "Тринадцатого дня не было"! И в доказательство - прутик с зарубками. Согласитесь, мимо такого ни один журналист не пройдет. Я заинтересовался, даже обернулся было в поисках экскурсовода. И лишь потом обнаружил фотографию: одиннадцать парней и девушка, весело глядящие в объектив. Неизбежная гитара. Кувалда. Топор, воткнутый в бревно. На девушке очки. У одного из парней прутик в руке, возможно, тот самый. У другого - письмо или телеграмма. Да, сфотографировались они, похоже, на свежем настиле автодорожного моста: в нижней трети фотографии пустота. Вот и все.

Я загорелся и принялся чуть ли не каждого встречного расспрашивать о прутике с зарубками и о тринадцатом дне, которого не было. Конечно, никто ничего толком не знал, точнее, все все знали - и окончательно меня запутали. Еще бы, произошло это давным-давно, почти два года назад, участники этого казусного случая переместились бог знает как далеко на восток, да и случай оказался из тех, что сами собой обрастают невероятнейшими подробностями и превращаются в легенды. Может, и этот когда-нибудь станет легендой из времен первых дней Трассы. Но пока я представляю его в натуральном и вполне документальном виде: факты, как говорится, проверены, свидетели установлены. Главная свидетельница, на мой взгляд, особа серьезная и вполне надежная - заведующая детяслями в Ое, как она сама разъяснила, обладательница самой дефицитной на Трассе профессии. Впрочем, некоторый налет фантастичности остался, но от него уж никуда не денешься, в нем-то и соль предлагаемой истории.

А началось все, как водится, с пустяка. Илью вызвал начальник СМП Деев и объявил:

- Кулибин, тебе задание чрезвычайной важности. Ровно за двенадцать дней поставить мост на реке Оя. Кровь из носу. Вот чертежи. Готовься, завтра утром в десант.

- На какой речке, на какой? - переспросил Илья.

- Оя. Сорок седьмой километр. За двое суток, надеюсь, доползешь? Лес там уже лежит, осенью бригаду лесорубов высаживали с вертолета. Мостик так себе, не проблема. Проблема в другом - ровно двенадцать дней. Первого августа туда придет Трасса. В лице мощного автопоезда. Бросок Усть-Борск Перевал. А в первой декаде августа синоптики затяжные дожди обещают. Сам знаешь, во что превратится тайга.

- Знаю. В трясину...

Это были первые шаги Трассы, тот знаменательный момент, когда работы переносятся с карты на местность. Через не хоженные доселе дебри пунктиром будущей железной дороги отправлялся автопоезд - бульдозеры, тягачи, экскаваторы, автомобили с грузом, - чтобы оседлать Перевал и положить начало автодороге, без которой немыслимо сооружение Трассы. А сама автодорога, естественно, нуждалась в мостах через десяток лежащих на ее пути таежных речек. Одну из них и предстояло обуздать бригаде.

- Так что не подведи, Кулибин. К первому августа. Не дойдет автопоезд до цели - не возьмем Перевал. Тогда уж только по морозу. А мне секир-башка гарантирована.

- Понял. Будет сделано, - ответил Илья, разглядывая чертежи.

Такой уж он человек, из шкуры вылезет, а сделает, и повторять ему не надо. Однако начальник СМП для верности повторил еще раз все с самого начала. Естественно, Илья завелся.

- Да что ты заладил! Первое августа, первое августа... Делать там нечего до первого августа. Честно! Пять дней еще загорать будем. Да рыбку дергать от безделья. Или ты мою братву не знаешь? На спор, куль рыбки навялим? Честно!

Начальник СМП Деев ошарашенно примолк. Он знал Илью как парня делового и такой пассаж услышал от него впервые. К тому же оба понимали: мостик через Ою хотя и не шедевр строительной техники, а повкалывать придется культурным досугом и не пахнет. Конечно, в конце концов они договорились бы, мужчины и не такие проблемы решают. На беду, при разговоре присутствовала Юлька. И, услышав про куль вяленой рыбки, дернула Илью за рукав:

- Плюнь, Илюша!

Илья посмотрел на нее, на Деева, сообразил, что сморозил ерунду, но плевать в помещении не стал, машинально повторил: "Так, значит, к первому августа", - и вышел.

Юлька повисла на его руке.

- Плюнь, Илюша! Через левое плечо. Ну что тебе стоит? Ради меня, Илюша! Нельзя же с таким настроением начинать дело! - Хотя она говорила в шутейном тоне, Илья очень хорошо понял, каким индюком и фанфароном выглядел перед начальством. Коли уж обычно невозмутимая Юлька разволновалась: - Ну пожалуйста! Умоляю тебя, Илюшенька!