На вокзале Дашкевич и его молчаливые спутники пересели на поезд. То выскакивая на виадук, то ныряя в туннель, поезд понес их на север. В Аомори, уже ночью, состав вкатился на железнодорожный паром. Запахло морем, рыбой. Совсем рядом в воде пролива Цугару отражались огни кавасаки, джонок, сампанов. Откуда-то доносилась заунывная песня японских рыбаков. У Дашкевича тоскливо сжалось сердце. Куда его везут? Неужели это начало пути в Россию?

От Хакодате, переправившись на остров Хоккайдо, поезд снова побежал по рельсам. Но на этот раз недолго. На какой-то маленькой станции все вышли из вагона. У перрона уже ждал закрытый «бьюик». Дашкевич приготовился лезть в машину, но один из его спутников грубо остановил белоруса. Дашкевичу плотно завязали глаза.

Автомобиль рванулся, и через час снова запахло морем, водорослями. Дашкевич услышал торопливый плеск волн. В лицо пахнуло холодом. Где-то вблизи громко цели «гэта» — сандалии на деревянной подошве. «Носильщики», — догадался Дашкевич.

— Давай сюда! — раздался хриплый голос.

Дашкевич почувствовал, что его ведут куда-то вниз по гибким сходням. Потом под ногами загремело железо. Еще вниз — по отвесной лесенке. Вправо — по тесному проходу, влево, еще влево. Стоп!

Повязка слетела с глаз. Ослепленный ярким светом, Адам Дашкевич не сразу рассмотрел, что его окружает. В крохотной каютке — одна над другой — три койки. Привинченный к полу столик. За ним сидят трое: начальник разведывательной школы в Кауфбейрене Мартин Хорвитц, голубоглазый красивый блондин и смуглый человек, похожий на армянина либо грузина.

Хорвитц не стал тратить время на приветствия, осведомляться о самочувствии Дашкевича и прочей чепухе.

— Вот ваш начальник, Николай Иванович. Повинуйтесь ему, как богу. Все, включая вашу драгоценную жизнь, отныне принадлежит ему. Пойдете втроем в Советы. Будете делать, что прикажет Николай Иванович. И помните, что я вам говорил: по возвращении в Штаты вы — обеспеченный человек. Можете начинать свой бизнес. Надеюсь, что, став миллионером, вы не перестанете меня узнавать? — Хорвитц захохотал, обнажив широкие желтые зубы заядлого курильщика. — Желаю удачи. Такие парни, как вы, справятся с любым заданием.

Хорвитц кивнул и вышел. Почти тотчас же глухо застучали дизеля. Судно двинулось в путь. По виду каютки, с задраенным люком, ее особой расчетливой тесноте, по плеску волн у самого уха Дашкевич догадался, что он находится на подводной лодке. Значит, он не ошибся. Приближается развязка.

За все время короткого перехода через Японское море к советским берегам Дашкевич не видел никого из команды подводной лодки. Аро почти беспрерывно спал Николай Иванович решал шахматные этюды, не обращая на своих помощников никакого внимания.

…Скрип засова оборвал воспоминания Дашкевича.

— Выходите!

Лазарев сел рядом с шофером. Дашкевич поместился между двумя сопровождавшими его сотрудниками. Шофер вывел ЗИМ со двора, повернул на юг.

До самой Корфовской ехали молча. Стрелка спидометра не спускалась ниже шестидесяти километров. Пока свернули в лес, по указанию Дашкевича, пока колесили по заросшим глухим проселкам, совсем рассвело. Оставив машину у края оврага, все трое спустились в него.

Адам Дашкевич отсчитал восемнадцать шагов вниз по руслу ручья от кривой двустволой березы, взял вправо на шесть шагов и опустился на колени, внимательно разглядывая землю.

— Здесь!

Через несколько минут портативная радиостанция была извлечена из земли. Дашкевич стряхнул песок с целлофанового чехла, расстегнул застежку «молнию», развернул сначала прорезиненную ткань, затем промасленную бумагу, в которую была бережно упакована рация; вынул карту края, отпечатанную на тонком шелке, шифровальный блокнот и вопросительно поднял глаза на полковника.

— Какой порядок передачи установлен для вас? — спросил Лазарев.

— Вызывать центр одну минуту, потом переходить прием. Повторять вызов каждые четыре минуты. Прежде всего сообщить количество шифрованных групп. Обозначение в начале передачи: «Сын эфира». Если в конце сообщения указывается: «От Михайлы», это значит, что я нахожусь под контролем советской контрразведки, если просто «Михайла» — все в порядке. В сообщении хотя бы одно слово должно быть из двадцати слов, занесенных в карточку центра. Если его нет — сообщение фальшивое, передано не мной.

Лазарев взглянул на часы.

— Разворачивайте рацию.

Дашкевич послушно установил рацию, заземлил ее, набросил на куст антенну и включил батарею. Глазок индикатора засветился. Лазарев с удивлением рассматривал рацию. Такой он еще не встречал, В корпус передатчика был вмонтирован магнитофон.

Лазарев был далек от самоуверенной мысли, что ему известны все возможные уловки врага для передачи сообщений. Он по достоинству оценивал опытность и изобретательность противника. «Необычный передатчик! Возможно, радист и сам не знает о его новизне?» Подумав об этом, полковник удержался от вопроса, который вертелся у него на кончике языка, вытащил свой блокнот, нашел нужную запись.

— Повторите, какое сообщение приказал вам передать Николай Иванович после благополучного приезда в Хабаровск?

— «Прибыли назначению пунктуально. Выезжаем дальше. Встречаемся условленном месте. Михайла». «Пунктуально» — слово из карточки центра.

— Так. Вот ваша шифровка. Выходите на связь.

Как только стрелки часов показали девять, Дашкевич надел наушники и дробно застучал ключом. После нескольких проб он поднял голову:

— Радиооператоры разведцентра готовы к приему, гражданин полковник, — приглушенным голосом, словно его могли подслушать, доложил Дашкевич.

— Передавайте.

Оставив ключ в покое, включив магнитофон, Дашкевич внятно прочитал шифровку, потом соединил магнитофон с передатчиком, и лента магнитофона побежала с удесятеренной скоростью.

Лазарев понял новую уловку врага. В эфир несутся сплошной визг и свист, напоминающие характерные электрические разряды. Никакое подслушивание ничего не даст. Больше того, радиопеленгаторщики даже не подумают пеленговать этот хаос звуков. Вражеский радист не рискует ничем. Только записав его шифровку на магнитофоне и прослушав ее в замедленном темпе, можно установить текст передачи. «Хитро придумано!» — оценил новый прием Лазарев.

Длинная стрелка привокзальных электрочасов обежала полный круг, короткая подползла к цифре «11», Адам Дашкевич успел порядком продрогнуть, а Аро все еще не подходил к нему.

Несколько раз Дашкевич вставал, покупал то горячий пирожок, то бутерброд, снова возвращался на свою скамью, напротив вокзала. Аро не появлялся.

Со стороны казалось, что на скамейке терпеливо ожидает поезда один из многочисленных пассажиров, любитель свежего воздуха. Но несколько пар глаз, не отрываясь, наблюдали за каждым его движением.

Пристально смотрел на него и Аро.

Задолго до этого дня он обдумал, как встретиться радистом, не подвергая себя риску. Даже Михайла не узнал бы Аро в толстоносом пожилом человеке. Черная борода. Мохнатые брови. В правой руке — костыль. На голове — серая меховая шапка. Ни дать, ни взять — престарелый колхозник.

Местом наблюдения Аро избрал промтоварный магазин неподалеку от скамьи, на которой сидел Дашкевич. Отсюда радист был виден отлично. Едва магазин открыли, Аро вошел в него с толпой покупателей и сейчас стоял у оконной витрины.

Накануне он установил, что позади прилавков есть коридор, выходящий во двор, а обойдя вокруг магазина, удостоверился, что проход со двора ведет задами к кривому переулку, спускающемуся к реке. Лучшего места нечего было и желать. Даже в случае оцепления района оставалась надежда ускользнуть дворами.

Тогда же Аро тщательно, но незаметно осмотрел всю привокзальную площадь, запомнил лица продавцов всех ее шести ларьков и киосков, шоферов немногочисленных такси. В цепкой натренированной памяти агента зафиксировались фасады домов, окна, ограды.