Сопровождаемого воплями протеста Джима усадили в оловянную ванну и начали оттирать с головы до пят, не оставляя ему ни малейшего шанса на скромность. Каждый раз, как мальчик открывал рот, чтобы возразить против такого обращения с ним, туда попадало мыло.

Чувства Калли были двойственными: одна её часть следила за сценкой из семейной комедии-драмы, разворачивавшейся перед её глазами, а другая беспокоилась за сына. Ники боялся лошадей, зачем ему было соглашаться на прогулку верхом?

Что, если за ними следят? Что, если люди графа Антона нашли Ники у вершины скалы, одного и без защиты? Без свидетелей…

Позади неё вода в оловянной ванне стала чёрной.

Калли яростно прогоняла возникающую перед глазами картинку, на которой маленькое переломанное тельце лежало, подёргиваясь, среди зубчатых скал. С ним всё будет хорошо, обязательно. Она беззвучно молилась.

– Вставай на коврик.

Всё желание Джима сопротивляться пропало вместе со смывшейся грязью, и теперь он стоял мокрый, как мышь, но абсолютно чистый, и волосы его свисали сосульками, когда мальчика энергично растёрли и обернули в большое полотенце.

– Теперь садись! И съешь это… и не спорь! – миссис Барроу протянула ему тарелку, на которой лежал огромный кусок пирога со свининой. Тарелка опустела за считанные секунды.

В двадцатый раз Калли посмотрела в окно. Всё ещё никаких следов высокого мужчины и маленького мальчика, сидящих на чёрном коне. Молодую женщину терзала тревога.

Миссис Барроу принесла ножницы.

– Я собираюсь подстричь тебе волосы, – сказала она Джиму. – Они слишком запутанные, чтобы можно было их расчесать, и, кроме того, это единственный способ, чтобы мы проверили, нет ли у тебя на голове порезов.

Мальчуган съёжился на стуле.

– Нет там ни одного порезов! Я в порядке, честно!

– Ни одного пореза, а не порезов, – поправила его миссис Барроу. – И сиди спокойно, иначе я тебе и уши отрежу вместе с волосами.

Джим сидел очень, очень спокойно. Вокруг него спутанными прядями падали волосы.

– Так-то лучше, теперь ты больше похож на человека. – Миссис Барроу отступила на шаг и оценивающе его оглядела. – Давай-ка посмотрим, что с твоим носом, – Джим вскинул руки, защищаясь, но она оттолкнула их. – Не глупи. Ты что, думаешь, что я собираюсь сделать тебе больно?

Барроу подмигнул Калли.

– Да, с чего бы тебе бояться миссис Барроу, малец? – пророкотал он. – Она всего лишь протёрла каждый дюйм твоего тела до дыр, пригрозила прокипятить тебя в щёлоке и отрезать уши. Тут совершенно нечего бояться.

– Фу ты! Малышу хорошо известно, что я бы не причинила ему боли.

В изумлении мальчик посмотрел на неё широко раскрытыми глазами.

– Ох, вот только не надо так на меня смотреть… Ты прекрасно всё понял! А теперь сиди смирно, пока я позабочусь о твоём носе, или я не дам тебе свежего хлеба с джемом. И сливочным варенцом[3].

Такая угроза возымела действие на Джима, и он сидел, как ягнёнок, пока миссис Барроу мыла и осматривала его нос. Барроу снова подмигнул Калли.

Она ответила ему мимолётной улыбкой. Двадцать пять лет упорных тренировок исчезали, оставаясь позади, но Калли не испытывала сожаления.

Папа обязательно указал бы ей на то, что происходит из-за такой вот распущенности, — конюхи, которые ей подмигивают настолько фамильярно, и кухарки, которые обнимают Калли и называют её миленькой.

Но хуже всего то, что ей это очень понравилось. Или могло бы понравиться, если бы она не переживала так сильно.

* * *

– А вы уверены, что с Джимом всё в порядке? – спросил Ники у Гэйба в третий раз.

– Да. Всё выглядело хуже, чем оказалось на самом деле. Просто синяк, не более. Самым важным делом было отмыть нос от всей этой грязи. Раны могут загноиться, если оставить их грязными, – Гэйб закончил привязывать ремнями сумку к спине Трояна. – Ты не волновался из-за того, что я оставил тебя здесь?

– Нет, – ответил мальчик. – Здесь же видно на несколько миль кругом. Я могу видеть море и тропу, и никто не сможет подкрасться незаметно и схватить меня. Я увидел, что вы приближаетесь, задолго до того, как вы оказались тут.

Гэйб нахмурился, глядя на малыша.

– Ты переживаешь из-за людей, которые могут схватить тебя?

– Да, конечно, – Ники сказал об этом так, словно в этом не было абсолютно ничего необычного.

– А кто-нибудь раньше уже пытался это сделать?

– Да.

– В самом деле? – значит, у мамы Ники всё же были причины для беспокойства.

– Как вы получили этот шрам? – мальчик показал на ухо Гэйба.

Ренфру невольно дотронулся до тонкой, светлой линии, которая проходила вдоль подбородка и заканчивалась на разрезанной мочке уха.

– Штык.

– Если бы вас ударили чуть пониже, то могли бы убить, – сказал Ники с детской непосредственностью.

– Да, или отрезали бы ухо совсем, – согласился Гэйб. – Я счастливо отделался.

– У мамы тоже есть такой разрез на ухе.

– Что? – Ренфру уставился на мальчика. Он ничего не заметил. Её волосы свободно спадали на плечи, скрывая уши. – Как это случилось?

– Кто-то разорвал ей ухо.

– На твою маму напали?

Ники кивнул, нахмурившись.

– Я не уверен, могу ли рассказывать об этом в Англии, – он закусил губу. – Наверное, мне не следовало вам говорить и о плохих людях. Дело в том, что я не уверен, о чём мне можно рассказывать, а о чём нет.

– Я не скажу ни единой живой душе, – Гэйб проверил седло, напустив на себя равнодушный вид.

Мальчик подумал немного, а затем, очевидно, решив, что всё же ему можно в этом признаться, продолжил:

– Позже мама сказала мне, что это были всего лишь воры, позарившиеся на её серьги… Одной из них и разорвали ухо. Было много крови. Но мама сказала, что ей совсем не больно.

«Мама солгала», – подумал Гэбриэл, и его заинтересовало, где же в это время находился «папа».

– Но я думаю, что она так поступила, чтобы я не переживал за неё. Иногда мама так делает.

Брови Гэйба поползли вверх. Такой маленький, но такой чуткий мальчуган.

Ники вертел в руках поводья, которые держал. Он бросил на Ренфру быстрый серьёзный взгляд.

– Ещё я не думаю, что те мужчины были ворами.

– Нет?

Мальчик отрицательно покачал головой.

– Они приходили за мной. Только мама остановила их.

– А раньше такое случалось? – задал вопрос Гэйб.

– Да, однажды меня похитили, на целых три дня, но вернули домой. На самом деле, я этого не помню: я тогда был маленький, – Ники пожал плечами. – За мной всегда охотятся какие-то люди.

– А сейчас они тебя ищут? – тихим голосом поинтересовался Гэбриэл. Определённо, это объясняло многое из того, что его озадачивало.

Мальчик ссутулился, опустив свои худые плечи.

– Мы не знаем. Мама надеется, что нет. Вот почему… – Ники закусил губу.

– Вот почему вы прибыли в Англию, – закончил за него Гэйб. «И почему она была такой подозрительной по отношению ко мне прошлым вечером», – подумал он. – Что ж, я не знаю, кто эти люди, Ники, но обещаю тебе следующее: если они явятся за тобой и твоей мамой, я сделаю всё возможное, чтобы остановить их, – и добавил: – Видишь ли, у меня хорошо получается иметь дело с плохими людьми. Последние восемь лет я был солдатом на войне.

Ребёнок посмотрел на него долгим, изучающим взглядом, затем кивнул, словно был удовлетворён услышанным.

Гэйб сел на лошадь и, снова раскачав Ники, усадил его перед собой.

– Пора возвращаться, – сказал он. – Твоя мама беспокоится за тебя.

– Хорошо, а ещё я должен проведать Джима.

Они тронулись, поехав шагом. Тропа меж скал была слишком скользкой от грязи, чтобы ехать быстрее.

Ники нахмурился.

– Я ведь поступил неправильно, да? Ударив его камнем?

– Да, – согласился Гэбриэл. – Зачем ты это сделал?

– Ну, он не дрался, как джентльмены в моей стране, а избивал меня, тогда я вспомнил, как вы говорили маме зажать в руке камень и ударить в нос, а вы джентльмен, поэтому я подумал, что именно так дерутся в Англии, – заключил мальчик.