На соседнем берегу Рябовских полный хозяин.
Костя Меловой, правда, бедняк, но хозяин крепкий и умелый. Он завидует соседям, организующим колхоз. Он рискнул притти к Рябовских.
- Иван Митрич, если бы нам...
- Что? - строго спросил уполномоченный.
- Вот хлеб мы отдаем... Каждый врозь. Хлопот сколько. Обману много. Каждый норовит себе лишнее спрятать. Вот об'единиться бы всем в колхоз. Все ясно: хлеб всем поровну, а лишнее - государству... Порядок бы был.
- Хлеб-то сдал? - вместо ответа накинулся на него Рябовских.
- Сдал, - сказал и заробел Костя.
- Ну и уходи! - проводил его уполномоченный. - Хлеб не сдаете, а о колхозе говорить начинаете... Чтобы хлеб сдать! Выполните задание, уеду, тогда и об'единяйтесь.
*
Ночью уполномоченный повел на село наступление.
В школе, в нижней комнате, Рябовских оставил членов комсода. Сам расположился наверху.
Окна заставил школьными досками и партами. Тускло горела лампа. На столе наган.
Вызванные крестьяне после короткой беседы с членами комиссии посылались наверх.
Робея, вошла в комнату уполномоченного вдова Мерзлякова.
Рябовских затопал ногами.
- Не сдаешь? Не сдаешь?.. Снегом заставим питаться! На Соловки тебя отправим, на Соловки!
Мерзлякова растерянно попятилась.
- Милай... Дык я свезла же на своей Бурухе... Не надо мне Соловков. Чо кричать-то на бедных?
Заплакала.
Уполномоченный, не смущаясь, закричал вниз:
- Следующего.
Семахин, середняк, из следуемых ста пятнадцати пудов не сдал двенадцать.
За Семахиным затворилась дверь. Начался допрос.
Матерясь, остервенелый Рябовских бросился на вошедшего, схватил его за грудь, приставил к морщинистому, обветренному лбу дуло нагана и неистово закричал:
- Везешь? Иначе - пришью на месте!
Семахин кряхтел.
- Не везешь? Снимай штаны. Раздевайся, скотина, донага.
Рябовских уже не кричал, а шипел сквозь стиснутые, побелевшие губы...
...Щелкал взводимый курок...
Старик Боков слетел с лестницы, часто закрестился и с испугу выполз из школы на четвереньках.
*
По селу ползли слухи: уполномоченный по ночам расстреливает крестьян. Правда, все еще были живы, но слухам верили.
Слухи усердно распространялись. Ползли дальше, за село...
Крестьяне решительно отказались приходить в комиссию.
Не вывозили хлеба и прятались по домам.
Не действовали никакие угрозы.
2
Спорили ожесточенно.
Перебравшись в Лихари, найдя Костюка, секретаря, я немедленно же начал звать его на соседний берег.
Костюк возмущался поступками Рябовских, но - своя рубашка ближе к телу: вокруг кипела работа, и он в заботах о Лихарях плевал на Амурское.
Между тем раздражение росло. Амурское нуждалось в помощи извне безотлагательно. Каждый неверный шаг Рябовских немедленно использовался и преувеличивался кулаками. Костюк упрямился. Значит, нужно вмешательство райкома. Досада щемила мое сердце - до района было не менее сорока длинных и тяжелых сибирских верст.
Дверь лихаревского сельсовета с треском распахнулась. В комнату вкатился круглый, полный, в пушистом черном полушубке, необычайно кряжистый человек. Костюк мгновенно сжался. Вошедший остановился у стола. По-военному рубил воздух короткими словами:
- Дальше своего села не видишь? Позор! Что сделано?
- Кончаем хлеб... - заторопился Костюк.
- А соседи? - крикнул на него вошедший. - Соседям морду бьют? Не понимаешь? И тебе и мне морда набита.
Вошедший строго приказал:
- Ты и Багров со мной в Амурское. Быстро.
У выхода я придержал Костюка за рукав.
- Кто это?
- Батыев... Секретарь райкома.
Приехал кстати!.. Понятие о Батыеве я имел. Окружная газета, не в меру усердствуя, обвиняла - и бездоказательно - Батыева во всех партийных грехах. Мне довелось читать и ответ Батыева. Большое письмо, пересыпанное цифрами и матерными ругательствами, сводило на-нет все газетные утверждения. Редакции пришлось полученное письмо полностью, если не считать вычеркнутых ругательств, напечатать.
По дороге к реке наскоро делюсь с Батыевым впечатлениями.
- Каково! - возмущается Батыев, и вспыхивающая папироска заставляет блестеть его сплошь золотые зубы. - Я узнал и немедленно выехал. А тут рядом сидят - и пальцем не шевельнут.
Ленивый, громоздкий паром медленно двигался по воде. Глухо и неодобрительно лязгал металлический канат. Батыев стремительно бегал по парому. Ко мне придвинулся Костюк, зашептал:
- Не подумайте чего про Батыева - что зубы у него золотые. Он партизаном был. Белые поймали его, пытали, всю челюсть раздробили. Золотые зубы на казенный счет вставлены - сам бы не осилил.
Мелочь, конечно. Но любопытно, что Костюк трогательно заботился даже о внешнем впечатлении, производимом только что разругавшим его секретарем райкома.
Тучей навис Батыев над Амурским.
Он не терял времени. Зашел в сельсовет, поздоровался. Спросил, приехал ли кто из города, и, узнав, что приехавший в школе, велел послать туда Рябовских.
В школе работал следователь.
- Ну как, как? - нервно спросил Батыев. - Оговор или...
- Какое там! - ответил следователь.
Пришел встревоженный, растерянный Рябовских.
Батыев смолк, сел на парту, точно успокоился, и вдруг пернатым, бросающимся на маленькую пичужку хищником, налетел на уполномоченного.
- Ты член партии?
- Да.
- Директивы партии знаешь?
- Да.
- Так как же ты, Рябовских, посмел ослушаться партию?
Рябовских молчал.
- Законных средств тебе было мало?
Рябовских молчал.
- Давно в партии?
- Два года.
- Где работаешь?
- В коммунхозе.
- Давно?
- Три месяца.
- Где работал раньше?
- На текстильной фабрике.
Батыев не двинулся, но, казалось, он всплеснул руками.
- Сам рабочий и плюешь на директивы рабочего класса?
Батыев встал, легко отодвинул рукой затрещавшую парту и распорядился, обращаясь к следователю:
- Отобрать оружие. Допросить. Арестовать.
Пошел к выходу. Подозвав следователя, он распорядился уже тише:
- Отправить его в город ночью, чтобы меньше шума было. Да не забудьте накормить парня.
И, вспомнив кстати, что сам он ничего не ел со вчерашнего вечера, Батыев просительно обратился к Бородкину, председателю Амурского сельсовета:
- Поесть где-нибудь можно?
- Пожалуйте... Сведем вас к одному кулачку, - услужливо предложил Бородкин.
- Ты в уме? - остановил его Батыев. - Мы к кулаку не пойдем. Веди куда попроще... Заплатим же!
Хозяин - совсем молодой парень. Кудряев. Бедняк. Встречают нас приветливо и спокойно. Жена Кудряева - женщина редкой красоты - накрывает стол синеватым, с красными вышитыми петухами полотенцем. Наскоро,
но вволю пьем чай, без молока, без сахара, с пышными калачами и кислыми огурцами.
Кудряев беседует сдержанно, степенно. Вдруг он спохватывается:
- Что ж я растерялся! Выпьете самогонки?
Батыев усмехается:
- Мы не пьем.
Должно быть, он говорит неправду: должно быть, пьет. Но без лишних глаз и, значит, без лишних разговоров.
- Какое тебе задание дали? - спрашивает он Кудряева.
Парень удовлетворительно отвечает:
- Меня совсем освободили, не нашли у меня излишков. Только...
- Что только?
- Только я девятнадцать пудов вывез... Излишков.
Кудряев улыбается.
- А соседи как?
- Соседи не везут.
- Почему?
Батыев нахмуривается.
- Боялись. Мне вот ничего не велено было сдавать, а я нашел все-таки излишки... Сдал, по сознательности сдал, а товарищ Рябовских накричал на меня, что я мошенник и что если у меня девятнадцать пудов нашлось, то я еще сто девяносто найти обязан.
Кудряев развел руками.
- А ведь я беден... Только-только хозяйство налаживать начал.