– Отменно, отменно, – похвалил он стряпню. – Немного лишне добавлено перца, но вполне вкусно.

От епископа не ускользнуло, что присевший к столу Ги Анжуйский – единственный, кто проявляет нетерпение и напряженно глядит на греющего в ладонях чашу с вином герцога. Итак, сделал вывод Франкон, вызвали его в связи с каким-то решением именно герцога, а тот достаточно благороден, чтобы дать Руанскому прелату спокойно поужинать.

Однако первым заговорил Эбль из Пуатье.

– Вы всех нас удивили сегодняшней речью. Кто бы мог подумать, что вы желаете гибели своему благодетелю – язычнику Роллону?!

– Весьма прискорбно, что вы превратно меня поняли… – с досадой, прожевывая мясо, заметил Франкон. – Все, о чем я пекусь, так это о приобщении правителя Нормандии, а с ним и его поданных, к сонму христиан. Гибель же Ролло, – упаси Господи, – только повлечет за собой анархию в Нормандии, и тогда все эти языческие князьки вновь примутся совершать набеги на христиан.

– Послушать вас, так Ролло едва ли не защитник франков, – фыркнул Герберт Вермандуа.

– И в какой-то мере это так, – похрустывая жареным крылышком, кивнул Франкон. – Возможно, звучит парадоксально, но именно он удерживает язычников, хотя и до того часа, пока сам не прикажет – ату! Но до того у франков есть время для объединения. Прискорбно лишь, что они не желают воспользоваться подобным шансом.

– Насколько учит нас опыт, – медленно начал бургундец Рауль, – ни одно объединение франков против северян не имело за собой успеха.

– Вы еще вспомните, что норманны – это бич Божий, – хмыкнул Франкон. – Ваш отец, благородный господин, получил прозвище Заступника лишь потому, что отбил норманнов, но никак не изгнал их. Хотя и мог.

– Он изгнал их из Бургундии!

– То-то и оно. Каждый из франкских сеньоров печется лишь о своих владениях, но с удовольствием слушает рассказы, как норманны громили соседей.

Эбль Пуатье вдруг громко расхохотался.

– Интересно, как бы Роллон отнесся к вашим подстрекательствам? Вы только что хвалили его, но вы же желаете, чтобы мы разгромили и уничтожили его. И при этом утверждаете, что хотите лишь спасти его душу от геенны огненной.

Франкон был слишком занят едой, чтобы сразу ответить, и епископ Шартский Гвальтельм имел время вставить:

– В Священном Писании сказано – побеждай зло добром. Вы же призываете нас к войне, и неизвестно: не с подачки ли это Роллона вы провоцируете новую резню, или же искренне радеете о погибели вождя норманнов.

Франкон перестал жевать и в упор поглядел на епископа.

– А кто вам сказал, что франкам под силу победить Ролло? Вот ослабить его, вынудить к принятию своих условий – вот для этого стоит рискнуть. Пока он не объединил всех норманнов, и тогда уже будет поздно.

– Но вы-то у себя, в Нормандии, лишь богатеете из-за набегов, – заметил наконец оторвавшийся от кости воин-аббат Далмаций. – Или вам мало – и вы желаете новой войны, чтобы новые обозы с награбленным добром прибыли в Руан, и ваш благодетель Роллон или же его языческая супруга-христианка принесли новые пожертвования на соборы своей столицы.

«Они мелют просто чушь, – с досадой подумал Франкон, – однако, несомненно, хотят испытать меня, дабы заручиться поддержкой».

– Вам нечего оскорблять меня недоверием, – глядя по очереди на присутствующих, заметил он. – Я франк, и мне горестно знать, что мои соотечественники терпят поражения в войнах с норманнами. Однако я продолжаю утверждать, что этих завоевателей лучше иметь в союзниках, ибо их власть укоренилась, но союз с ними возможен лишь на условиях, что вы начнете воспринимать их как равную силу, а не как неприятелей, с какими вас примиряет лишь бессилие.

На красивом лице Эбля появилось яростное выражение.

– Крест честной! Да этот поп просто издевается над нами! Морочит нам голову, то мечтая об объединении сил против норманнов, то утверждая, что все мы не чета его Роллону.

Франкон предпочитал разделываться с куропаткой. Заел ее миндалем, следил, как кровчий наливает в кубок вина. Над его поверхностью появились мелкие брызги, аромат спелых сдобренных пряностями плодов приятно защекотал обоняние. Когда епископ пригубил бокал, то заметил краем глаза, как герцог Нейстрийский сделал рукой жест слугам удалиться.

«Вот оно, – понял Франкон, – теперь он заговорит по существу».

Видел, как Роберт переглянулся с остальными. Заговорил неторопливо.

– Надеюсь, ваша вера в силу Ролло не помешает вам оставаться и нашим добрым союзником. Ибо то, о чем мы намерены вам сообщить, требует полного доверия с обеих сторон и нашей полной убежденности, что все ваши призывы к объединению – не просто упражнения в красноречии.

Теперь Франкон в упор глядел на Роберта.

– Разве у сиятельного герцога за все годы нашего общения не сложилось мнения, что в решительные минуты я всегда проявляю себя его союзником?

Роберт по-прежнему сжимал обеими руками чашу. Глядел на нее так, словно ничто, кроме узора на стенках, его не интересовало.

– Хотел бы я знать, как поживает наша родственница Эмма.

Франкон вздохнул. Подумал, что Роберт намекает на тот случай, когда епископ помешал похищению девушки.

– Эмма из Байе, после случившегося с ней зимой несчастья, – осторожно начал Франкон, – вполне оправилась и по-прежнему пребывает в добром здравии. Смею заметить, милостивые господа, что она так же владеет сердцем Роллона и остается совершенной красавицей.

– О, тогда она может, как Елена Троянская, послужить отменным поводом к войне, – заметил аббат Далмаций, и Франкон так и впился в него взглядом. Почувствовал, как оживился сидевший рядом Ги Анжуйский. На лицах остальных же читалось явное любопытство. Один Роберт Нейстрийский оставался невозмутимым. Говорил медленно, машинально проводя унизанной перстнями рукой по холеной бородке.

– Насколько верны сведения, что Роллон подписал с Карлом Простоватым перемирие лишь потому, что стремился вернуться к своей избраннице, которая находилась не совсем в добром здравии?

– Они верны абсолютно, – заметил епископ.

– Итак, эта женщина так важна для Роллона, что он готов пойти ради нее на все?

Франкон еще не понял, к чему этот разговор, но заметил, как сразу обострилось внимание всех сидящих за столом. Итак, дело в Эмме. Но какую роль уготовили этой так презираемой среди франков «нормандской шлюхе» все эти важные сеньоры?

– Дьявол и преисподняя! – вдруг стукнул кулаком по столу Эбль. – Ответьте во имя неба, Франкон, готовы ли вы нам помочь, если мы заманим Ролло в ловушку и вынудим его принять наши условия?

Епископ заметил, как на спокойном лице Роберта появилось досадливое, почти злое выражение. Он недовольно покосился на Эбля, в то время как остальные зашевелились, заерзали, занервничали, но все явно ожидали, что же ответит прелат. Но Франкон медлил. Не спеша поковырял отточенным ногтем мизинца в зубах.

– А приманкой, как я догадываюсь, должна послужить именно Эмма из Байе?

Теперь он глядел только на Роберта. Герцог откинулся на спинку стула, положил руки на резные подлокотники.

– Дело в том, что один из дьяков-писцов, из тех, что присутствовали сегодня в зале капитула, оказался шпионом Роллона и явно слышал, как вы призывали франков к союзу против норманнов. О, не волнуйтесь. Мои люди схватили его, и он не попадет в Нормандию до тех пор, пока вы не изъявите согласия помочь нам.

Франкон нервно стал слизывать жир с пальцев. Насколько он знал Роберта, тот никогда не угрожал зря. Видимо, он и в самом деле не доверял Франкону, или же дело, которое ему хотели предложить, и впрямь столь серьезно. Проклятье! Ему бы самому пора было сообразить, что Роллон – уже не тот простак-варвар, который полагался лишь на силу своего оружия. Становясь цивилизованным, он перенимал у франков не только умение допрашивать людей в пыточной, но и засылать своих соглядатаев.

– Вы медлите, Франкон? – услышал он негромкий вопрос Роберта.

– Думаю, у меня нет выхода. В чем же заключается ваш план?