— Так точно.

— Надеюсь, что она ещё жива. А у кого-то будут проблемы. И большие.

''Зато в стране одной достаточно крупной потенциальной проблемой станет меньше' - торжествующе подумал всесильный министр. Наследник своими руками вырыл себе могилу. На лице же не отразилось ничего.

Дверь резко распахнулась. Он входит внутрь первым. На четверых, расположившихся за столом, его появление произвело эффект разорвавшегося фугаса. По стенам расшвыряло, только в кровавую кашу, перемешенную с бетонной крошкой не размазало. Один из этих четверых его сын. Но императора это совершенно не интересовало. Ибо в камере ещё и пятый человек. И это главное.

Она висит на стене. Распятая. Железные обручи охватывают руки и ноги. Девочка-подросток лет пятнадцати. На ней только рваная грязная рубашка, не доходившая и до колен. Ноги все в кровоподтёках. На оголённом плече виден свежий шрам. Волосы свалявшиеся и грязные. Голова безжизненно свешивается на грудь. Намётанным глазом Тим сразу отметил, что у нее, скорее всего, ещё и сломана левая рука.

За Тимом в камеру вошёл второй после него человек в империи — министр безопасности Кроттет. Внешне так себе: мужчина как мужчина. Лет 50, неброская внешность. Это на первый взгляд. А на второй, страшнее, чем он в империи человека просто нет. Да и в мире таких не больно много. Он встал за спиной Тима, сложив руки на груди. Он просто стоит и ждёт решения императора, хотя по данному вопросу вполне мог бы принять и собственное. Но сейчас он считал поступать нужным именно так.

Вошедшие за ним охранники, словно невзначай загородили императора от наследника и его офицеров.

Тим шагнул вперёд. Голова распятой, на одном уровне с лицом императора. Холёные пальцы коснулись подбородка и резко задрали голову девушки. Тим хотел взглянуть в лицо дочери Саргона. Относительно дальнейшей судьбы дочери главы враждебного государства мирренский император ещё ничего не решил.

Цвет кожи нездоровый, чёрные волосы прилипли ко лбу, под глазами огромные синяки, и в кровь разбитые опухшие губы. Сначала Тим подумал, что она без сознания. Но заплывшие веки дёрнулись. И глаза приоткрылись. Мгновением позже Тим понял, что узнан. Он почувствовал, что она хочет вскинуть голову.

И в лицо императору, словно струёй пламени ударяет взгляд невиданных зелёных глаз. И Тима словно обжигает сквозящей из них безумной ненавистью. И яростью. И силой. И не сломленной гордостью. И болью.

Буквально дьявольскую силу воли видит Тим в этих зелёных глазах. И нечеловеческая ненависть обжигает его. Он не трус. Его злейший враг так не назовёт. Но он знавал в жизни и страх.

Но такого звериного ужаса, который испытал, взглянув в эти зелёные глаза, никогда ранее не испытывал. Так не может смотреть полумёртвая жертва высокородного подонка. Нет!

Так может смотреть боец. И не просто боец, а тот, который, прорубаясь через кровавый беспорядок сражения, идет прямо на тебя. И несёт смерть. Твою смерть. Он видит тебя. И знает, что ты скоро умрёшь. И ты сам это знаешь. И почему-то ничего не можешь сделать.

Но так может смотреть и смертельно ядовитая змея перед броском. И перед тем, кто смотрит так невольно ощущаешь себя подобно суслику перед той змеёй. И ты не сможешь отвратить бросок. И умрёшь без славы. Как суслик.

Но змея вовсе не ненавидит суслика, она убивает только на еду. И нет ненависти в холодном взгляде.

А этот взгляд не холодный. Он словно прожигает насквозь. И от него не может спасти никакая броня. Ибо от этого пламени и вовсе нет защиты. Ибо нельзя спастись, бросившись в жерло пробудившегося вулкана. Оно сожжёт тебя без остатка. Оно…

Тима злейший враг никогда не назовёт трусом. Но сейчас императору по настоящему страшно. И такого страха не приходилось испытывать никогда ранее. Он многое видел в жизни, этот статный седовласый мужчина в дорогом костюме. Он очень многое видел. Но не видел такой ненависти и такой силы одновременно в человеке, который почти ребёнок. А она сильна. Очень сильна. Хотя беспомощна и искалечена.

Но это не ей, полумёртвой девочке-подростку, страшно. Страшно ему, здоровому и крепкому мужчине, вокруг которого стоят несколько телохранителей, а за спиной — один из самых безжалостных людей на земле. Ему, правителю огромной империи, сейчас страшно. А ей — нет. Она смотрит в лицо смерти, но не боится её. И презирает его, и его бобиков, и тем более, его ублюдка сына. Да и саму смерть, раз уж на то пошло.

А Тиму страшно. Ибо нечеловеческая мощь сквозит во взгляде этого полу ребенка. И он видит перед собой что-то, что многократно сильнее его. А уж чего-чего, а противников он повидал перед собой ни одного и не двух. И ему есть с чем сравнивать. Но не таких противников. Ибо это даже не противник, с противником можно сражаться, а ЭТО в бою попросту убьет тебя. И даже не как суслика. А как муху. И не заметит. И пойдёт дальше. Куда? А не суслика это дело, куда дракон направился.

И Тим понял, что это тоже бой, молчаливый бой. И этот беззвучный бой им проигран. Сколько он шёл? Минуту или вечность? Какая теперь разница, ибо проигран раз и навсегда. Он мог приказать убить её. И никто бы даже ничего не заметил. Но сам-то никогда не забудешь о том бое, который проиграл, точнее, не проиграл, а просто не мог бы выиграть никогда. И он понял, что просто не сможет убить её сам, хотя запросто мог бы свернуть шею. И не сможет приказать сделать этого своим людям. Но что он с ней сделает? Этого он ещё не знал.

Но тут он заметил, что хочет сделать она. Единственное, что она могла сделать в таком состоянии — плюнуть ему в глаза. Но он не хочет этого. И действовать надо было быстро. Будь он с ней наедине, он бы это, скорее всего, стерпел. Но он не один. И он не хочет, что бы кто-то видел его позор. Он сразу понял, что она сейчас видит только его. И почему-то считает, что он пришёл только поиздеваться над ней. И надо показать, что он пришёл за чем-то другим.

Он медленно отпустил её подбородок. Спрятать руку в карман? Нет. Только не это. Когда задумаешься, то бывает что рукой охватываешь нижнюю челюсть. Откуда этот жест? Ведь он ничего не значит. Но человек кажется задумавшимся. Он понял, что проиграл это молчаливый бой. И она поняла, по крайней мере то, что он её испугался. Хорошо хоть, что она ещё не осознала до конца тех страшных сил, что таились в ней. Но этот жест задумчивости…

По крайней мере, для Тима этот жест хотя бы знак того, что бой проигран с честью. Она победила и так. И ничего больше не надо. Это он смог дать понять своим жестом. Она чуть прикрыла веки и слегка склоняет голову на грудь. Ей просто очень тяжело так держать, как она держала до этого. У неё чудовищная сила воли. Но почти уже нет физических сил. И только на силе воли она выиграла бой. С более чем достойным и грозным противником.

А противник так и стоит словно задумавшись. Она смотрит на него. Она не может торжествовать. Болит всё тело, болят раны. Огнём горит вырезанная на плече звезда. Кровавый туман застилает глаза. Она чувствует, что вот-вот снова потеряет сознания. Но она знает, что не может, не должна этого допустить, пока враг ещё смотрит на неё. А она буравит его своим почти тускнеющим взглядом. Она не потеряет сознания, пока враг смотрит на неё. Назло и вопреки всему. Она будет держаться. Этой радости ему не видать. И точка. А кровавый туман всё сильнее. И сквозь него уже почти ничего не видно. В ушах словно шумит море. Всё сильнее и сильнее. И её словно жгут. Фигура в тумане уже почти не видна. Уже почти превратилась в чёрный силуэт в багровой воде. Уже утративший человеческие черты, и выпустивший длинные скользкие щупальца вместо рук. Но поворот пока ещё человеческой головы она всё-таки заметила. И накатилась чернота.

Тим повернулся к Кроттету. Пустым кажется взгляд министра. Но уж кто-кто, а Тим-то прекрасно знает, что такого взгляда у Кроттета не может быть по определению. И министр сейчас видел почти то же, что и он. И понял почти тоже самое. Вот только что он об этом подумал — кроме него самого об этом никто не узнает. Но эти мысли следовало отложить на потом.