Он все продумал, когда уводил меня сюда.

Когда эта мысль паникой коснулась моего разума, я помчалась к двери, хрипло вскрикнув. Кирилл поймал меня практически на пороге, ухватив за талию, развернул, пригвоздив к стене своим телом, и грубо впился в губы, жестко зафиксировав ладонью лицо, не позволяя вырваться и избежать этого поцелуя.

Он целовал меня исступленно, больно кусая губы и тут же врываясь языком в рот. Дрожал от ярости и страсти, как бывало во время наших взрывных ссор. Одна рука обхватила мой затылок, другая, скользнув вниз по бедру, задрала юбку, пальцы впились в плоть. Снова останутся синяки…

Я не сопротивлялась, нет смысла. Его не остановить, мне ли этого не знать. По щекам заструились слезы злости и бессилия. Я горела от ненависти и одновременно замерзала от ужаса. Убила бы его, убила бы себя вот за это… За эту неуправляемость. За этот пресс из отторжения и… зашкаливающего вожделения.

Протиснул бедро между моих ног, заставив их раздвинуть. Прижался пахом, чтобы я ощутила его каменную эрекцию. Замотала головой: нет, не хочу тебя… Но не смогла вырваться из ловушки ожесточенного рта, то углубляющего поцелуй, то зажимающего тисками мою нижнюю губу. И я… рассыпалась пеплом. Против воли позволила обжигающей волне потребности и удовольствия подняться от низа живота, места, где наши тела тесно вжимались друг в друга, вверх до груди, заведя сердце, и снова вниз, до кончиков пальцев ног.

Никто и никогда не мог… вот так. Кроме Кира. И не сможет. Только он. Единственный. Почему-то.

Невольно мое тело расслабилось, руки перестали отталкивать, устроившись не его шее, пальцы зарылись в жесткие волосы на затылке. Невольно язык двинулся навстречу его, зубы прихватили его влажную нижнюю губу. У обоих вырвался стон, а наше горячее натужное дыхание перемешалось.

Короткий стук, а затем дверь распахнулась. Кирилл не отпрянул, не поспешил выпустить меня. Закончил поцелуй, тяжело дыша, и только потом дал возможность повернуть голову, чтобы посмотреть налево, в сторону открывшейся двери.

На лице Олеси удивления не было, только недовольство: сдвинутые смоляные брови, суженные глаза, кривоватая улыбка на сурово сжатых губах.

- Кирилл Анатольевич, будьте добры вернуть мне моего работника, - сухо произнесла она. – Ее телефон скоро разорвется от звонков, база до сих пор не установлена. А вы… Мне стоит поднять вопрос о соблюдении корпоративной этики на следующей планерке?

Он молчал, пристально глядя мне в глаза. Как будто Олеся не стояла в двух шагах, и мы не находились на работе, в его офисе, среди любопытствующих, падких на всяческие происшествия коллег. Будто мы были совершенно одни, и он взглядом выманивал, вытаскивал у меня ответ… мои слова, что люблю, что прощаю, что принадлежу ему и всегда буду…

Больной на всю голову ублюдок. Если бы не Олеся, запросто взял бы меня вот у этой стены, а я… Дура.

Зашевелилась и протиснулась мимо него к выходу, опуская юбку на бедра. Он на секунду задержал мою руку в своей, давая понять, что пока разрешает уйти, гипнотизируя взглядом уже нормальных глаз, голубых, глубоких, в них сверкала убежденность: он прав, он победил.

- Спятила совсем? – зашипела Олеся уже в коридоре у дверей нашего офиса. Меня потряхивало и подташнивало. – Ему-то ничего не сделают, а тебя к чертовой мамочке вышвырнут.

- Это он спятил, - прошептала я, нервно одергивая жакет, верхняя пуговица держалась на единственной ниточке. – Я пыталась образумить…

- Тогда держись от придурка подальше, - Олеся продолжала злиться. – Еще раз мне такие секс-игрища устроишь, напишешь заявление.

Если бы увольнение явилось выходом…

***

- Тебе корни пора прокрасить, - рассеянно отметила Ната.

- Что? – я выпрямилась, прекратив утрамбовывать вещи в сумку, посмотрела на подругу, сидящую на диване в позе лотоса. Окруженный острыми коленками и тонкими лодыжками, в ее ногах прятался ноутбук, за которым она работала.

- У твоего солнечного блонда истекает срок годности, - хмыкнула Наташа, не отрываясь от процесса печатания. – Записывайся в салон.

- А-а… Это… - Я вернулась к сумке и вещам. – Запишусь.

Минут через десять, вызвав такси, тяжело опустилась в кресло.

Слабость, пустота в голове и душе, свернувшаяся в желудке тошнота, - исчерпана сегодняшними событиями до дна. Тлеющую ненависть сменили остро заточенные когти презрения и жалости к самой себе: как я могла ответить на этот грубый поцелуй? Как вообще могу продолжать любить агрессора и изверга, человека, абсолютно не понимающего слова «нет», не контролирующего себя? По сути, деспота и насильника. Как можно отозваться на захватнические ласки мужчины, более того – быть настолько зависимой от них? Этот монстр заставил меня глотать снотворное, чтобы поспать хотя бы три часа, вынудил неделю прятаться у подруги…

Хотя я около года жила у него, за своей квартирой тоже следила. В отпуск всегда заезжали мама с папой, да и в любом случае это мой угол, моя тихая гавань. Ключи у него имелись. Разумеется, как же иначе с человеком, контролирующем каждый мой шаг? После первой попытки порвать с ним, сжечь все мосты в это помешательство, спрятаться в своей тихой гавани не вышло. В этот раз про ключи я уже помнила, упросила Славу заменить замки, а сама уехала к Нате, которая частично была в курсе моей личной беды. Вот только брата неделю не было в городе, вчера он вернулся из командировки и выполнил, наконец, мою просьбу.

- Звони, - обняв меня, Ната отстранилась, захрустела морковкой, зажатой в длинных пальцах. Очередное пристрастие, теперь уже к здоровому питанию. – И помни: никогда не сдавайся. Будет трудно, это верно. Но он рано или поздно поймет, что действительно все кончено.

Рано или поздно? Вернее будет сказать, никогда.

Первый секс у нас случился в машине. Лишь со мной у него срывало крышу, он сам всегда признавался. Овладел мной, не сдержавшись, не сумев добраться до дома. Это было быстро, безудержно. В первые моменты больно, но… потрясающе. Эйфория, которую до этого никогда не испытывала. Только он, только с ним. Только в его руках поняла: все тлен, мелочь, фантазии, а он – настоящий, любимый, мой единственный.

Обоюдоострое копье на самом деле, насадившее нас двоих на свои острые концы. Первый поцелуй и первая страсть запустили необратимую реакцию. Его слова в тот день вспоминаются до сих пор со сладким содроганием и страхом: «Ты только моя, поняла? Теперь прежнего ничего не будет, теперь только мы с тобой. Я сам не оставлю тебя и тебе не позволю уйти».

То нежный, то агрессивный, то любящий, то насилующий, то бешеный, то купающий в заботе и спокойствии, - по-прежнему не знала, какой же он, а прошло уже пятнадцать месяцев. Я разбиралась в нем, разбиралась в себе, почему-то позволяющей ему все эти выверты, просила не торопиться с закреплением отношений официально и… набиралась сил, чтобы прекратить, пресечь, убежать… Любила, не желая любить. Или же отчаянно желала именно такой ненормальной любви.

За окном такси разбегались улицы, километры пожирали перекрестки, рекламные щиты и светофоры, жужжали машины. Бесноватая погода выдохлась, деревья больше не выворачивало наизнанку, дождь иссяк, и только серое грязное небо осталось. Чертовски сильно хотелось взять ластик и стереть этот грифель, обнажив чистое голубое полотно, но… невозможно. Ничего, скоро стемнеет, а ночь запустит пятерню в собственные краски и щедро перемажет ими город. И пасмурный день уже не узнаешь, он превратится в мистический хоровод королевы Маб.

Как же я устала… не знать, чего хочу. Устала отпускать его, не отпуская, не любить его, одержимо любя.

Любовь вообще не должна быть одержимостью. По крайней мере с обеих сторон.

К мозгоправу нам обоим.

У подъезда я расплатилась и вышла из автомобиля. Застыла, запустив руку в сумку, собираясь достать ключи.

Он припарковался следом за моим такси. Оно уехало, а Кир спокойно вышел из машины. Все та же одежда, что была в офисе, галстук только отсутствует, он их терпеть не может, - значит, даже к себе не поехал, следил за мной, ждал где-то у дома Наташи… Захлопнул дверь, пискнула блокировка.