И зло будет действовать исподтишка.

Тан нанес груше последний сокрушительный удар.

– Я не дурак, братец. Я охотился на слуг Ресефа, и мне удалось... убедить... одного из них поговорить со мной.

– Убеждение, пытка, да что угодно. – Арес скрестил руки на груди. Части его плотных кожаных доспехов скрипнули друг о друга. – Так что ты узнал?

– Что надо найти того, кому известно больше, – проворчал Тан. – Но я выяснил, что Ресеф отправил отряды демонов на поиски Избавления.

– Значит, нам надо его опередить, – проговорил Арес.

Танатос взял со скамьи полотенце и вытер лицо:

– Мы ищем кинжал аж с XIV века и до сих пор не нашли.

– Значит, надо искать тщательнее.

– Я же тебе сказал...

Арес перебил брата:

– Если мы найдём Избавление, это не значит, что нам придётся им воспользоваться. Но пусть лучше кинжал будет у нас, и мы не будем в нем нуждаться, чем наоборот. Если Рес… Мор найдет кинжал первым, он сделает все, чтобы мы никогда его не получили.

Танатос шагнул к Аресу, и тот приготовился к бою. Неважно, что их связывали кровные узы; Арес жил сражением, и даже сейчас адреналин пел в крови, уничтожая то проклятое оцепенение.

– Когда мы достанем кинжал, – прорычал Тан, – хранить его буду я.

Арес не скрыл разочарования. Черт подери, он сам хотел обладать Избавлением. Это было единственное оружие, способное убить Мора, оружие для величайшей из войн, и, как любой хороший военачальник, Арес хотел быть полностью уверенным в своём арсенале.

– Обсудим это, когда кинжал будет у нас.

– О чем это вы оба спорите? – прозвучал низкий удивленный голос.

Обернувшись, Арес увидел Ресефа, стоявшего в дверном проеме; из швов его потускневшей брони сочилась черная жидкость. В руке, облаченной в латную перчатку, он держал отрубленную голову женщины.

У Ареса душа ушла в пятки.

– Батарил.

Он нащупал монетку у себя на шее. Облегчение от того, что та цела, смешалось с яростью, недоумением и желанием поддать брату под зад.

Настоящая невероятная смесь «что-за-черт».

– Как видно, – проговорил Ресеф, – раз вы не носите свои великолепные новенькие клыки, от которых все дамы без ума, ваши Печати не сломаны. Эта падшая идиотка перенесла агимортус на кого-то другого.

Ресеф швырнул голову падшей на пол. Тело Батарил, вероятно, распалось после ее смерти, а это означало, что её убили в здании, либо построенном демонами, либо зачарованном Эгидой, или же на земле, принадлежавшей сверхъестественным существам.

На плече у Ареса возбужденно зашевелился Битва; его эмоции совпадали с эмоциями Ареса.

– Где ты ее нашел? – выдавил он.

– Трусливая сучка отсиживалась в Хэррогейте, – ответил Ресеф. Это объясняло, почему Арес не мог ее почувствовать. – Мне пришлось отправить на ее поиски колючих адских крыс.

Ну конечно же. Мор мог общаться с грызунами и насекомыми и контролировать их. Он использовал их в качестве разносчиков чумы и мора среди людей. А еще, по-видимому, в качестве шпионов.

Танатос подошел к брату, бесшумно ступая босиком по каменному полу.

– Ресеф, на кого Батарил перенесла агимортус?

– Понятия не имею. – Ресеф ухмыльнулся, обнажив свои «великолепные новенькие клыки» – ни дать ни взять слопавший канарейку кот. – Но скоро узнаю. Может быть, после того, как выпущу на волю парочку новых болезней. Замечательная разновидность, с нарывами и недержанием.

Он открыл Хэррогейт и помедлил перед тем, как шагнуть внутрь:

– Вам лучше прекратить со мной сражаться. Меня поддерживает сам Темный Лорд. И чем дольше вы сражаетесь с неизбежным, тем больше пострадает тех, о ком вы так печетесь.

Хэррогейт захлопнулся, и Арес с проклятиями врезал кулаком по боксерской груше; черт возьми, он бы отдал что угодно, чтобы на месте груши была физиономия Мора. Ресеф никогда не был ни жестоким, ни черствым и жил в постоянном страхе перейти на сторону зла. И если уж даже он стал таким из-за того, что его Печать сломалась... Дела Ареса были плохи.

– Дай мне руку.

Арес развернулся к Танатосу, и тот передал ему глаза Батарил. Только глаза. И ухо.

Эта процедура уже давно перестала вызывать у него отвращение. Сомкнув на органах пальцы, Арес впустил видение в свой разум.

– Что ты видишь? - спросил Тан.

– Меч Ресефа. — Огромный меч заполнил взгляд Батарил — это было последнее, что она увидела. Арес ждал: видения перематывались назад, пока... вот. Ухо Батарил завибрировало, и к изображению добавился звук:

– Блондин. Зовут Сестиэль. Он кричит. Не хочет принимать агимортус.

– Оно и понятно. Кто ж захочет себе мишень на заднице?

Агимортус был не то чтобы мишенью, но определенно ставил своего носителя под удар меча Мора. Странно, что носителем стал мужчина. Неужели пророчество ошибочно? Или оно изменилось?

Один из вампиров, слуг Тана, поспешно убрал останки Батарил и поклонился Аресу:

– Могу я забрать у вас эти части тела, сэр?

Как вежливо. Разумеется, большинство существ беззастенчиво подлизывались к Четырем Всадникам Апокалипсиса.

Вероятно, это разумно. Нет, не вероятно. Определенно.

Подлизывайся, мир, потому что, когда Печати будут сломаны, настанет время встать на колени.

Стук в дверь в три часа утра никогда не предвещает ничего хорошего, и, когда Кара Торнхарт прокралась к входной двери, у нее было очень, очень паршивое предчувствие.

Удары становились все нетерпеливее, и каждый заставлял сердце сбиваться с ритма.

Дыши, Кара. Дыши.

– Торнхарт! Открывай, мать твою! – Невнятный голос казался знакомым, и, взглянув в дверной глазок, девушка сразу же узнала человека, стоявшего на пороге. Это был сын одного из ее бывших клиентов.

А ещё Росс Спиллан был одним из множества безработных преступников, из тех, «кому за двадцать», с шестью детьми от шести разных женщин. По-видимому, ни в одной аптеке не продавали презервативы.

Кара подтянула рукава фланелевой пижамы и уставилась на две защелки, цепочку и обычный дверной замок. По спине от страха пробежала дрожь. Девушка жила на окраине, в глуши, и, хотя она сомневалась, что Россу доводилось убивать кого-нибудь топором, её испытанное шестое чувство подсказывало, что стоит ожидать неприятностей.

А может, ты просто чересчур подозрительная. Ее психотерапевт говорил, что испытывать порой панику – это нормально, но с тех пор прошло два года. Неужели теперь она не способна открыть дверь, не дрожа при этом, как испуганный кролик?

– Что случилось, Росс? – крикнула она, все еще не в силах заставить себя отпереть замки.

– Открой проклятую дверь! Я, черт возьми, сбил собаку.

Собаку? Дерьмо.

– Я больше не практикую. Отвези ее в больницу.

– Не могу.

Конечно, не может. Судя по голосу, Росс был выпивши, а местный ветеринар по стечению обстоятельств был женат на начальнице городской полиции. Вдобавок ветеринар был бесчестным ублюдком, который завышал цены и экономил на времени и материалах, и все знали, что он отказывает в помощи животным, посмевшим заболеть или получить травму после окончания рабочего дня.

– Проклятье, Торнхарт. Мне некогда.

Помоги собаке. Возьми себя в руки и помоги ей. На висках и ладонях у Кары выступил пот, но она открыла все замки и распахнула дверь. Не успела дверь открыться до конца, как Росс сунул в руки девушке угольно-черного пса, заставив её отступить на шаг.

– Спасибо. – Он начал спускаться с крыльца.

– Постой! – Девушка неуклюже опустила пса, в котором было добрых семьдесят фунтов[6]. – Тебе нельзя за руль.

– Плевать. Тут ехать всего-то милю.

– Росс...

– Укуси меня за зад, – пробормотал он, спускаясь по посыпанной гравием дорожке к своему старому форду-пикапу.

– Эй! – Кара не могла его остановить и знала это, но в машине сидел ещё один пассажир – миниатюрная блондинка, больше похожая на старшеклассницу. – Твоя подружка умеет водить?