— Я готов.

— Я не знаю, как еще корить себя, так что я буду слушать.

Он невесело рассмеялся, соглашаясь.

— Ты более жестока к себе, чем кто-либо другой, — он прижал пальцы к моим губам.

Я попробовала его на вкус, а желание открыть рот и принять глубоко его пальцы было подавляющим.

— Я думаю, что мы причиняем боль друг другу, — сказал он. — Я ошибочно просил у тебя моногамии, и это стало началом конца.

— Если это то, чего ты хочешь, это не ошибка. Я могу попробовать ещё раз.

Дикон покачал головой.

— Я думал, ты хотела этого. Но мне не нужно, чтобы ты была исключением. Я не ревную к другим мужчинам, если знаю их, и уверен, что ты защищена. Я думал, что это сделает тебя счастливой. Считал, что тебе будет безопасней, если ты будешь только моей. Но это не так. Это загоняет тебя в ловушку. Заставляет тебя делать глупые вещи. Я никогда не попрошу тебя о чём-то таком снова.

— Я смогу.

— Тогда сделай это. Просто сделай это, если это то, чего ты хочешь. Я не коснулся ни одной другой женщины после тебя, и не коснусь. Ни одна из них мне не интересна. Но это мой выбор. Он должен быть и твоим тоже. Я не могу заставить тебя, и не могу наказать тебя за то, кем ты являешься.

Он не мог наказать меня за то, что я была шлюхой. Шалавой. Пустым сосудом для секса без каких-либо целей и угрызений совести. Однако он имел в виду не это. Но я знала, что именно: что я была просто каким-то духом богини, не от мира сего, парящей над заботами о банальных вещах, таких, как верность, и он обрезал мне крылья.

— Ты серьёзно? — спросила я. — Ты имеешь в виду, что мог бы просто отпустить меня пить и трахаться, когда тебя нет рядом, и это было бы приемлемо для тебя?

— Я, наверное, единственный человек в мире, который не чувствует ревности от этой мысли, но ты должна быть собой. Я приму тебя такой, или не приму вообще. Ты знаешь, кто ты для меня. Ты — моя причина, чтобы чувствовать себя хорошо. Даже после всего, я счастлив, когда думаю о тебе. Это всё, чего я хочу — почувствовать эту свободу. Я не заинтересован в «багаже», который получу, принудительно сделав тебя исключительной. Дети, брак, миф о счастливом доме. Ничего из этого нам не видать.

Он и раньше это говорил, и я приняла это тогда.

— Я хочу спросить кое-что, — сказала я, опуская глаза.

— Да? — он поднял бровь. Дикон знал, что я собиралась спросить; я бы поставила весь свой трастовый фонд на это.

— Можешь сказать мне, что случилось? Как я ударила тебя? Я не могу воспроизвести события в своей памяти.

Дикон отвёл взгляд. В профиль он выглядел задумчивым, статным, с горбинкой на когда-то сломанном носу, и его подбородок был высоко поднят.

— В этом рассказе не будет никакого смысла, если я это сделаю, разве не так? Ты должна вспомнить сама.

— Я не могу.

Дикон наклонился.

— Можешь, — его голос стал низким, превращая вдохи в слова.

Когда он говорил вот так, я могла услышать его независимо от того, насколько громко играла музыка. Я покачала головой, чувствуя пощипывание в носу — слёзы, порождённые стыдом.

— Я могу помочь тебе.

— Расскажи мне. Пожалуйста.

— Нет, я могу помочь тебе вспомнить. Ты хочешь этого?

Я кивнула. Чёрт, он был так близко: дышал на меня, его щетина рядом настолько, что мне стоило лишь шевельнуться, и я бы почувствовала её. — Да.

— Мы должны остаться наедине, — сказал он.

— Что у тебя на уме?

Дикон поднял бровь. У него не было ни малейшего намерения говорить мне. Боже, как я любила его. Он — волплощение силы и уверенности в том, что всё, чего он может достичь, будет в порядке. Неудивительно, что я развалилась на части, когда он ушёл.

— Хорошо, — сказала я. Я не упомянула, что оставаться наедине было против правил или что их нарушение может продержать меня в заключении дольше, чем любой из нас хотел. — Жди здесь.

Он откинулся на спинку скамейки, и я встала. Я взглянула на Марка по пути в ванную, кивнув головой в сторону двери. Как послушная маленькая обезьянка, он последовал за мной, застав меня за дверью в уборную.

— Что? — спросил он. — С тобой всё в порядке?

— Мне нужно побыть наедине с ним у забора.

— С парнем?

— С парнем.

Он скрестил руки.

— Меня могут уволить за это.

— Я сделаю это заслуживающим риска.

— Ты не настолько хороша, детка.

Мне стоило приложить немного больше усилий при нашей встрече в ванной. Это сделало бы переговоры гораздо легче.

— Пять тысяч, когда я выйду.

— Десять.

— Семь. Больше никакой херни. Ты не единственный санитар здесь.

Он поразмыслил над этим секунду, вероятнее всего, уже тратя деньги в уме.

— И я должен прикрыть парня, следящего за мониторами, когда он отключит камеру. Его тоже могут уволить.

— Пять для него.

Мы слишком долго разговаривали. Я уже знала, что за мной следят, и разговор с Марком за пределами ванной заметили бы в любом случае.

— Ты весьма неплохо поработала головой, — сказал он.

— Господи, ну ты и свинья.

Казалось, ему понравилось. Мне стоило назвать его джентльменом.

— Мой член нужно отсосать, куколка. Я на ночной смене, и становится немного скучно смотреть, как вы, психи, мастурбируете.

— Прекрасно. Просто позаботься об этом, — я протолкнулась в ванную, прежде чем он потребовал ещё и мою задницу.

Карен как раз выходила из палаты.

— Это Дикон? Парень на скамейке, с которым я тебя видела, — от неё несло рвотой. Голос и походка были неуверенными и сонными.

— Да.

— Вау. Он... Даже слова подобрать не могу. Властный, может быть? Иисус. И эти глаза.

— Да. Его внутренний мир тоже великолепен, — мне не нужно было в туалет, так что я просто поправила волосы перед зеркалом. Мне нужна была минута, чтобы Марк сделал своё дело.

— Хорошо тебе, — сказала она, проходя к двери. — Ты можешь использовать перерыв.

— Спасибо, — она собиралась открыть дверь, когда я сказала: — Можешь не приближаться к дырам у ручья?

— Конечно. Все на сеансах, вроде как. Это не должно быть для тебя проблемой.

Я придержала для Карен дверь, потому что у неё были проблемы с весом. Марк был на другом конце комнаты, держа поднос с лекарствами. Он увидел меня и подмигнул. Слабый кивок дал понять всё, что нужно было знать.

Я вышла на улицу. Дикон ждал меня — красивый силуэт, смазывающийся на фоне жалкого пейзажа. Я протянула ему руку.

— Всё улажено, — сказала я.

— У тебя настоящий дар.

Я вытащила его в сад.

— Ты понятия не имеешь.

— Правда?

Неправда, на самом деле, но я не хотела говорить ему, что я только что потратила двенадцать тысяч долларов и пообещала один мерзкий минет в обмен на тридцать минут уединения с ним. Я отстегнула бы и большую сумму, и пусть та жалкая тварь кончит в мою задницу хоть сто раз, если это будет значить, что я побуду с Диконом наедине.

— Мы на месте, — сказала я, когда мы добрались до забора. Была открыта новая дыра. — Не гламурно, но это то, что у меня есть.

Он шире раздвинул края отверстия.

— Давай.

Я скользнула в него, и Дикон последовал за мной, протискивая свои могучие плечи в узкое отверстие, не зацепив ни шва на одежде и не убавив настойчивости. Я чувствовала, словно мы вместе перешагнули через какой-то рубеж. Он стоял прямо над мной, и я знала, что больше не будет никаких разговоров. Не будет ни обещаний, ни сладких слов. Не раньше, чем мы окажемся снова по другую сторону забора.

Моё сердце колотилось.

— Господин, я могу сказать?

— Да.

— Мы должны находиться с другой стороны этого дерева, если хотим оставаться вне диапазона камеры. — Я опустила глаза на его туфли. Пыталась не улыбаться от радости и волнения. — Если это то, чего вы хотите.

— Сними обувь, — было всем, что он сказал.

Я стянула задники с пяток и передала кроссовки ему.

— Хорошая девочка, — сказал он. — Теперь перейди к другой стороне дерева. Стяни штаны до середины бёдер, расставь эти красивые ноги, и жди меня.