— Тебе, думаю, стоит продолжить терапию, — сказал я.

— Да. Но я не живу в Комптоне.

— Я больше не могу быть твоим терапевтом.

— Почему? — Она выпрямилась, и её голос сорвался на октаву выше. Ей было больно.

Я не собирался причинять ей боль.

— Потому что я не занимаюсь частной практикой.

Потому что я не могу смотреть на тебя.

Потому что всё, чего я хочу, это прикоснуться к тебе.

Потому что я хочу выследить и убить каждого, кто когда-либо навредил тебе.

Потому что твоё исцеление для меня слишком личное.

Потому что я влюблюсь в тебя.

— Я больше ни с кем не хочу разговаривать, — ответила она.

— Я порекомендую того, кто тебе понравится, — я встал, застёгивая пиджак. — Дай себе некоторое время после того, как выйдешь, прежде чем решить продолжить терапию. Но не слишком много.

— Конечно, — сказала она, вставая.

Мы вместе направились к двери, и я потянулся к ручке. Мы делали это каждый раз, но этот был последний, и я не спешил открывать дверь. Фиона подошла ко мне ближе.

— Фиона, — я произнёс её имя, будто переходил в другое место, другое состояние, где слова были теплее, и то, что я чувствовал, не нужно было скрывать от всех.

— Да?

Мне пришлось сжать губы, прикусить их зубами, чтобы не сболтнуть глупость. Я разжал их только, когда что-то разумное было готово скатиться с моего языка.

— Мне понравилось работать с тобой.

— Вы знаете, что я чувствую, — ответила она.

В её голосе... мне послышалось то же самое тепло? Если да, имело ли это значение?

— Думаю, что да, но я просто…

Заткнись.

Её рука дёрнулась к кончикам её рыжих волос. Когда они упали назад, рефлекс появился просто из моего паразитического мозга.

Я поймал её ладонь.

Какого чёрта ты делаешь?

Её пальцы покоились на моих, а своим большим пальцем я...

Не делай этого…

...коснулся кончиков её пальцев.

Ты злоупотребляешь её доверием.

Я перевёл взгляд от её рук к лицу. Её глаза блуждали, а губы были приоткрыты. Она не двигалась, когда я наклонился ближе, как корабль, накренившийся под властью волн. Если бы я поцеловал её сейчас...

Твоей карьере конец.

Она бы приоткрыла рот, и наши языки соприкоснулись бы. Я бы попробовал её. Почувствовал бы её тепло. Я хотел Фиону. Хотел больше, чем свою карьеру. Я прикоснулся своим носом к её и поймал её дыхание. Она была здесь для этого. Она хотела меня.

Она, вероятно, вернётся к Дикону.

Я закрыл рот и отклонился, чтобы убрать от неё свои губы и поцелуй куда подальше.

— Прости, — я отпустил её руку.

— Всё нормально.

— Нет, это не нормально.

— В тот день, когда вы сказали мне использовать другие слова, чтобы описать меня, вы забыли одно.

— Правда? Какое?

— Неукротимая.

Глава 31.

ФИОНА

Я побежала так быстро, как могла в этих дурацких туфлях. Я уезжала отсюда, и даже с тем страхом, который я ощущала, мою радость от свободы трудно было сдержать.

 И был Эллиот. Был тот момент. Его большой палец на моей коже. Его рот так близко к моему, что, дёрнись я, и коснулась бы его губ.

Он не останется со мной. Не захочет снова подойти ко мне, разве что его жизнь будет зависеть от этого. Я знала это. Но я также знала, что обычный мужчина с простыми желаниями, который хотел нормальную жизнь, может когда-нибудь найти привлекательным кого-то вроде меня. Вот здесь и открылась трещина, дав волю потоку возможностей.

Я едва смогла остановиться перед комнатой Карен. Обнаружив, что её там нет, я проверила комнату отдыха наверху. Джонатан играл в пинг-понг с Уорреном, как будто это был контактный спорт с высокими ставками.

— Джон! Я завтра уезжаю!

— Слава богу, — сказал он под стук…щёлк…стук. — Мне осточертело лицезреть тебя здесь.

Я собиралась спуститься в столовую, когда увидела машину скорой помощи на улице.

— Что случилось? Там на подъездной дорожке парамедики?

Уоррен не пропустил удар.

— У Карен был сердечный приступ.

Джонатан поймал шарик на середине стола.

— Что? Как?

Уоррен пожал плечами, но я очень хорошо знала, что, чёрт побери, случилось. Она взяла таблетки у него, чтобы подавить свой аппетит, и сердце не выдержало. Я уставилась на Уоррена, а он усмехнулся и пожал плечами. Джонатан присоединился ко мне возле окна.

— Дерьмо, — пробормотал он.

Я побежала вниз по лестнице. Толпа стояла у двери в столовую, но, шляясь по клубам всю свою жизнь, я едва ли могла назвать это помехой, и мне было всё равно, кого я разозлила.

Марк задержал меня.

— Остановись. Если ты не член группы быстрого реагирования, ты остаёшься на этой стороне линии.

У него за спиной шестеро парамедиков подняли Карен на каталку.

Я оттолкнула Марка в сторону и побежала к ней.

— Карен!

Я не знала, слышала ли она меня. Трубки тянулись от её лица и руки, а голову поддерживал белый ортопедический воротник. Меня схватили чужие руки. Я сбросила их с себя, чтобы добраться до Карен, и чтобы она увидела меня. Её глаза были полузакрыты, но в них сквозила тревога.

— Мы останемся друзьями за пределами этого места. Ты поняла?

Карен моргнула. Она услышала меня. Марк подошёл сзади и заломил руки мне за спину.

— Хорошо, хорошо! — крикнула я. — Всё в порядке. Я ухожу.

Я стояла с поднятыми вверх руками совершенно неподвижно, и Марк сделал шаг назад, чтобы дать мне пройти.

Глава 32.

ЭЛЛИОТ

Дом. Жилище, которое я купил под влиянием финансового оптимизма во время экономического кризиса. Последний кусочек удачи, который мне когда-либо подворачивался.

Свет не горел, но Джана была дома. Её автомобиль стоял на подъездной дорожке, и я увидел тусклое мерцание камина через занавески.

Я почти поцеловал Фиону Дрейзен в своём кабинете. Быстрый поток мыслей проносился через меня: сумбурные оправдания, самоконтроль и подавляющее чувство вины.

Я бросил свою сумку у двери и прошёл в гостиную. Джана стояла перед камином, её короткий шёлковый халат прикрывал грудь, словно светло-розовый сироп на ванильном мороженом с фруктами. Руки опущены, кончики пальцев плотно прижаты друг к другу, большие пальцы скрещены.

— Привет, — произнесла она.

— Привет.

— Как прошёл твой день?

— Прекрасно. Твой?

— Прости, — выпалила она. — За то, что обвинила тебя. Но ты отдалился, и я подумала в этом направлении.

Я подошёл к ней, подняв руку над её грудью, но не прикоснулся. Если я опущу ладонь, то почувствую вершину её возбуждённого соска под шёлком. Я бы прошёлся рукой вниз по ткани, пока не добрался бы до подола, затем я бы направился вверх и выяснил, что под этим халатиком.

— И ты меня прости, — сказал я. — Ты права. Я отдалился.

Я не опустил руку. Если бы я признался, что думал о другой женщине, тот факт, что я на самом деле никогда не прикасался к ней, был бы совершенно неважным. Я изменял эмоционально. Если бы я сказал это Джане, как глубоко это ранило бы её, стоящую здесь в своём розовом шёлке перед пылающим огнём камина?

Если бы я прикоснулся к её груди, я бы трахнул её, и сделал это жёстко. Я бы думал о Фионе, а это неправильно. Джана надевала этот халатик в тяжёлые для неё времена. Я не мог взять её с чистой совестью, и я не мог отказаться, не расставшись с ней.

Я сунул руки в карманы.

Она сглотнула.

— Есть кто-то ещё.

— Нет, но...

— Но что?

— Но, вполне вероятно, может быть.

Было ли это жестоко? Был ли более простой способ сделать это? Существовало ли когда-нибудь хорошее время рассказать кому-то, что ваше сердце долгое время искало пристанище, и о том факте, что то, что оно нашло его в ком-то недостижимом, не излечивало от несчастья?