Из кухни уже послышался мелкий топот, - через мгновение Олечка влетела обратно в прихожую.

- Ты извини, я тут кончаю пол мыть, - сообщила она, раскручивая, как пропеллер, половую тряпку. Одна из брызг достигла Козлова и тут же стала стекать по его щеке.

- Ой! - всплеснула руками хозяйка. - Прости меня, пожалуйста! - Она быстро подбежала к немного ошеломленному визитеру и горячими ладошками осторожно стерла каплю.

- Да бог с тобой! - опомнился и изобразил протест Козлов. - Какая чепуха... да брось ты!

Вытирание лица ладошками показалось ему крайне приятным, и он лелеял надежду еще раз ощутить их прикосновение - желательно, тогда, когда... ну, в общем, понятно. Чувствовалось, что подруга не из застенчивых, а свободу в общении Козлов ценил в женщинах превыше всего.

Он нарочно истоптался перед Олечкой, чтобы та могла оценить его наряд и вообще освежила в памяти незаурядную внешность. "Оценила!" - с восторгом подумал Козлов, видя, что знакомая сидит на туалетном столике и, склонив голову набок, выжидающе ест глазами гостя.

- Я не мешаю? - осведомился гость и очень глупо усмехнулся. - Может, я помешал... - Он просто вспомнил некстати: "Это вчера я мешал. Водку с пивом", и именно это воспоминание породило глупую улыбку.

- Ничего ты не помешал, - недовольно сказала Олечка и метко послала мокрую тряпку в зиявший проем уборной. - Пошли в комнату!

Козлов немедленно последовал за ней и вскоре уже осторожно садился в глубокое кресло с зеленой обивкой. Ненадолго его оставили одного, и ему представилась возможность расправить плечи и осмотреться.

"Комнат пять, - плыло в голове Козлова. - Неплохо... совсем неплохо... Любопытно, кто ее родичи. Все зеленое - тоже хорошо... Где-то я читал, что глаз человека лучше всего воспринимает зеленую часть спектра, а потому этот цвет способствует душевному равновесию.

Черт с ним, с цветом - в обстановке что-то не так! Мебель старая, вещички смотрятся... а, вот в чем дело: они не сочетаются друг с другом. Ну и потолки! До чего ж высокие... во всем какая-то прямоугольность, четкость. Не очень-то это приятно... И вообще, от квартиры несет прошлым веком, хотя атмосфера и не располагает к зажиганию свечей.

Мне здесь что-то не здорово... Еще не хватало мне вздохов немощной графини на фоне классической выверенности быта, девственности и непорочности... Нет, я уверен - и речи быть не может о непорочности. А она ничего!" На этой стадии анализа глаза Козлова уперлись в черное пианино. Вот как раз пианино вызвало в нем тревогу совершенно неясной природы. Ему померещилось, будто сей клавишный инструмент как бы делит комнату на невидимые отсеки незримыми перегородками, которые мешают жизнелюбам вроде него нормально перемещаться... Однако это уже шизофрения. Главное - не теряться, и Козлов, вспомнив свои недавние насмешки над дельными, в общем-то, советами друзей, слегка смутился. Но он сумел взять себя в руки и чуть погодя едва уже не краснел за свои опасения. Между ним и пианино, тем не менее, установилась тайная вражда. .

Легкая, как перышко, Олечка вприпрыжку проникла в комнату и притворила за собой дверь. "Экое резвое существо, - подивился Козлов, - словно ребенок скачет. К чему такая живость? "

Он был рад появлению хозяйки, потому что чудо-плавки сделались некоторым образом тесны, и Козлов был не прочь как можно скорее от них освободиться. Во исполнение этого желания он решил направить беседу в нужное русло, но не знал, с чего начать. Взгляд его упал на раскрытую книжку, лежавшую на смятом покрывале.

- Читаешь, - полувопросительно сказал он, потянулся и книжку взял. Хм... "Алиса в стране чудес", - Козлов с напускным интересом поднял глаза.

- Я люблю сказки, - радостно поддержала предложенную тему Олечка. - У меня их даже на лекциях отбирают... А я читаю! - И она фыркнула от смеха, не в силах сдержать восторг при воспоминании о бородатом лекторе, который свирепо приблизился к ней и выразил желание взглянуть, что это она читает с таким упоением. Прочитав заглавие, бородач утратил вид кровожадного викинга и не нашелся, что сказать.

- Ну что ж ты так, - улыбнулся Козлов вымученно и закинул ногу на ногу. - Это дело нехорошее - читать сказки на лекциях...

Зануда в третьем поколении! Черт бы драл его предков - это от них. Когда не надо, Козлов готов сыпать остротами без устали. Что-то он не в форме.

- Почему же - нехорошо? - засияла глазами собеседница. - Конечно, мне бывает стыдно... - Олечка вновь рассыпалась смехом и умолкла, следя за Козловым.

Тому глазищи Олечки показались влюбленными и преданными. "Надо гасить свет, - решил он. - И ближе к делу... Но как его, дьявола, погасишь?"

Тут прелестница сообщила:

- Я, знаешь, очень люблю темноту - просто до ужаса! И всегда сижу в темноте. Я погашу свет, хочешь?

- Конечно... как тебе удобнее, - пробормотал Козлов вдруг высохшим ртом.

Олечка подлетела к выключателю, и через секунду зеленая комната погрузилась в кромешный мрак. В других помещениях, похоже, тоже было темно. Часы с массивным маятником заворчали и гулко ударили.

- Обожаю ночь, - прошептала Олечка и быстро опустилась на ковер почти у ног Козлова. Тот, не отрываясь, смотрел на расстегнутую пуговицу ее рубашки. "Пора!"- решил он, скрестил на груди руки и подался вперед из кресла так, что головы гостя и хозяйки почти соприкасались. Он не находил слов и лишь сверлил Олечку взглядом в надежде, что она поймет.

- Темноту люблю и сказки, - молвила та. - Я вообще люблю все красивое... Все время мне видятся разные придворные балы... какие-нибудь хрустальные вазы, короли и фрейлины, а залах натерты полы и сверкают, как озеро в летний день...

На протяжении этого недолгого монолога она успела сменить по меньшей мере четыре позы на ковре. Козлов все больше и больше удивлялся, он отказывался понимать происходящее. Вроде все идет как надо, а вроде что-то и не так. Обнять, что ли? Черный музыкальный инструмент, проступавший во тьме внушительной глыбой, замышлял нехорошее.

- Уважаешь музыку? - спросил Козлов, чтобы хоть что-то сказать, и дернул подбородком в сторону пианино. "Интеллигентка, - начал соображать он. - Это сложнее... но ведь и они из того же теста".

- Уважаю, - отозвалась Оля, устраиваясь на ковре по-турецки. Классику.

- Музыка - хорошая штука, - Козлов забирал инициативу. - Мне очень нравится один проигрыш у хиппов...

- Ой, не терплю, - скривилась Олечка и сделала руками так, словно отстранялась от мерзких и волосатых хиппов. - И не знаю я этой музыки...

- Не любишь рок? - мертвея, осведомился Козлов. Это была катастрофа: рушилась надежная платформа для дальнейшего сближения. Сперва - идейного, за идейным последует неидейное... и так далее.

- Нет. Не понимаю. Вот Вивальди могу часами слушать. Ой, ты извини, что я все время ползаю по полу - просто дурацкая привычка, - и с этими словами она проворно юркнула в кресло, стоявшее в другом конце комнаты.

Козлов окаменел.

Пианино напыжилось, торжествуя.

- Знаешь, - сказал Козлов, подумав, - тебя бы в прошлый век... И была бы ты там какой-нибудь графиней.

- Нет-нет, - воскликнула Олечка и уже в который раз с любопытством смерила его взглядом. - Не в прошлый - намного раньше... Я вижусь себе королевой, сидящей на крыше кареты - и в кепке. Я даже стихи пишу и не знаю, зачем, но только у меня всегда получается про колев и, конечно, про все красивое вообще.

- Ты пишешь стихи, - убитым голосом повторил Козлов, тщетно пытаясь придать своему тону оттенок заинтересованности. Многие особы, с которыми ему случалось иметь дело, писали стихи. Это было ужасно.

- Да. Вот послушай, - и она просто, без выкрутас, обычных для начинающих истероидных поэтесс, принялась читать.

Стихи оказались хорошими. Но гостя они не перевоспитали. Он начинал проклинать себя за идиотизм и самонадеянность, благо именно эти качества привели его в сей высококультурный дом. "Плавки нацепил, - распирало Козлова возмущение. - Взять бы да снять ей назло... как-то отреагирует?"