— А вы?

— Говорю, разглашать не имею права. Тогда он насчёт Надежды Максимовны. Я ему: это, мол, сугубо личное дело товарища следователя и неприлично вроде бы этим интересоваться. А он шуточкой: вы же, говорит, интересуетесь личным. Я ему в ответ: нас государство обязало. И то, когда касается преступления…

— Между прочим, письмо в редакцию написал отец Залесского.

Серафима Карповна покачала головой:

— Странно. Сам адвокат. Знает отлично, как ведётся расследование. Правда, теперь другой оборот. Как узнает, что убийство… Или пока будем держать это в секрете?

— Нет. Я считаю-лучше пусть убийца узнает, что мы расследуем не самоубийство. Он, возможно, начнёт действовать. Во всяком случае, чем-нибудь проявит себя. А нам только не теряться…

— Да, знаете, Валерий Залесский приезжал…

— Сколько он пробыл и где?

— Говорят, в Североозерске болтался. Дня три. В Крылатое заглянул на несколько часов.

— Это было после Яшина?

— Нет, до него.

— С кем он общался?

— С Коломойцевым. Вместе на кладбище сходили, на могилу Ани.

— Конечно, жаль, что я его не застал. Интересно было взглянуть и поговорить…

— Может, вызовем его?

Я задумался.

— Не знаю, Серафима Карповна, как лучше. При теперешнем-то раскл,аде… У него алиби… — Ищанко смотрела на меня выжидающе. — А как вы считаете?

— Тоже не знаю, Игорь Андреевич, — призналась она. — Разговор с ним, по-моему, не помешает. Познакомитесь…

— Ну хорошо, вызовем, — согласился я,

— А какие будут мне указания?

— Опять проверки, запросы…

— Ясно, — кивнула Ищенко.

…Начал я с того, что получил справку из гидрометеостанции района. В ней говорилось: «По данным ЗГМО Североозерск на территории Североозерского района с 20 ч.

8 июля по 04 ч. 9 июля наблюдалась следующая погода: переменная облачность, кратковременные осадки, температура воздуха составляла +20 минимум, + 24 максимум, максимальная скорость ветра 16 м/с. (8 баллов), количество осадков 18 мм. Отмечалась гроза в 21 ч 09 мин. До 22 ч 46 мин 8 июля шёл ливневый дождь. В селе Крылатом станции наблюдения не имеется».

В переводе на обыденную речь, в Североозерске в тот вечер было душно, хлестал дождь. Обычно здесь дует непрестанно (3-5 метров в секунду), а в ту ночь налетали порывы приличной силы…

Когда я прибыл в совхоз, то сразу понял, что молва обогнала меня. Появление здесь Яшина сделало своё дело.

Мой добрый знакомый Савелий Фомич встретил меня, как своего. Желая отблагодарить старика за проявляемую заботу, я в первый же вечер выставил бутылочку «Степнои украинской», прихваченную специально из Москвы. Она была вроде и крепкой, но слабее водки.

Честно говоря, за радение и внимание старика не угостить его, наконец, становилось неприличным. Ещё и потому, что сторож не раз намекал о своей непричастности к алкогольной братии, но в охотку, говаривал он, «не пьют только куры да те, кому не подносят».

Я ему «поднёс», чем крепко угодил. Дело было не в том, что Савелий Фомич не имел возможности истратить на себя трёшку. Тронуло старика то, что столичный человек, в его представлении по рангу едва ли не один из самых главных, помнил о нем и проявил внимание.

Когда я торжественно поставил на стол бутылку, купленную в последнюю минуту в каком-то магазинчике по пути в аэропорт, у сторожа чуть не выступили на глазах слезы. Он с трепетом взял настойку обеими руками и благоговейно прочёл: «Московский ликеро-водочньш завод».

И поставил её на место, как нежнейшее изделие из тончайшего стекла.

— Московский розлнв, — покачал он головой.

Савелий Фомич отлучился и вскоре вернулся с хозяйственной сумкой. Я понял, что столичный презент он хочет отпробовать со мной.

Мы наслаждались тушёным кроликом, пили, закусывая Солёными помидорами, от которых ломило зубы. Они были холодные и пряные.

— Не беспокойтесь, Игорь Андреич, — показал он на горло. — От холодной закуски, когда потребляете крепкое, никакая лихоманка не прицепится. Поверьте старику.

— Будем надеяться… А кролик знатный.

—Моя старуха стряпала… У них, сердешних, — ткнул он в коричневую тушку, — мясо обыкновенно сладкое. Его, выходит, надо сперва в уксусе подержать, сдобрить чесноком, перчиком. Тогда настоящая еда получается. Моя старуха здорово научилась их обрабатывать.

— Действительно вкусно. Моя мать тоже хорошо их жарит. Уксус, правда, льёт прямо в котёл. Но этот-лучше.

Савелий Фомич крякнул, довольный. И выходило у нас все отлично: я ему потрафил, и он не ударил лицом в грязь, Где-то на середине —трапезы я спросил:

— А вы не помните, Савелий Фомич, в тот вечер, накануне, перед тем, как нашли Залесскую, какая пог.ода была?

— Это в ночь-то, когда Аню убили?

Он сказал «убили» как давно известную всем истину.

— Да.

— Как же, припоминаю. Кажись, гроза была. А в ту пору, как назло, перед косовицей кажный вечер нагоняло дождь. Днём парит, а к ночи обязательно льёт, Озимые полегли порядком. Хлеб шибко соломистый был. Наши выдумывали всякие штучки-дрючки к комбайнам, чтоб подегше убирать было.

— А именно в ночь с восьмого на девятое июля?

— Была, была гроза. Как услышал, что с воспитательницей такая финтимония приключилась, я, конечно, туды.

Лужи ещё не все просохли. Стало быть, дождь пролился порядочный.

— А в котором часу, не помните?

— Не. Часы не запомнил. Врать не хочу.

— А что говорят теперь в Крылатом?

— Я бабские разговоры не слушаю,

— Но ведь слухи ходят?

— На то и слухи, чтоб ходить, — ответил он уклончиво.

— Что именно?

— Из нашинских, говорят, никто не мог такое злодейство сотворить. Никак чужой кто. Что на заработки приезжали…

Больше я от него никакой информации не добился. Мы заговорили обо всякой всячине. В совхозе каких-либо заметных событий не произошло. Все лица, знакомые мне, находились на месте. Мария Завражная ждала ребёнка.

Завклубом, киномеханик Ципов, получил отсрочку от призыва в армию по случаю болезни матери, так как являлся единственной её опорой. Коломойцев помял машину и слесарил в гараже, потому что лишился на год водительских прав за вождение «под мухой». У Емельяна Захаровича родился третий внук. Участковый инспектор Линёв соорудил в доме неслыханную вещь-водяное отопление, работающее на солярке. Доселе невиданное новшество вызвало массу толков. Савелий Фомин объявил затею непутёвой, считая надёжней старый, испытанный уголёк. «Копотно, хлопотно, зато верно», — сказал он.

Мы с честью прикончили кролика. Помидоры я просил Савелия Фомича забрать: больно перчённые, не навредили бы моим миндалинам.

— А вы травкой не пробовали? — спросил старик.

— Травкой нет, — сказал я.

— Может, лучше нынешней химии… Тут у нас одна кудесница есть, Матюшина Евдекия Дмитриевна. Не слыхивали? Коломойцев у ей на постое. Бабка умелая. От прострелов, колик, удушья врачует. Любую хворь снимает.

Сама свои корешки да листики собирает.

— Запущена у меня болезнь, Савелий Фомич. Только хирург и поможет. Или же сам, закаливанием…

— Попробуйте, Игорь Андреевич. Попытка не пытка.

Худа не будет. А полегчает-за вами пузырёк. — Он засмеялся. — Это я шуткую, конечно. А к бабке Евдокии советую обратиться. Она вон нашего кузнеца, покойника Егора Игнатьевича, лечила. От запоев. Или взять конюха Илью Петровича, царство ему небесное, радикулит как рукой сняла… Брат мой, он в прошлом году помер, только и держался на её настоечках…

— Я, Савелий Фомич, ещё пожить хочу, — прервал я старика с улыбкой.

Он хмыкнул и засмеялся:

— Так эти все по годам померли. — Он ещё раз крякнул. — По старости…

На том наша посиделка и кончилась.

Утром я зашёл к директору совхоза. Емельян Захарович вышел из-за стола навстречу. Его крупный торс облегал толстый свитер домашней вязки. Он сильно прихрамывал, хотя и старался скрыть это.

— Приветствую вас, дорогой Игорь Андреевич, приветствую. Хоть и случай привёл вас опять сюда совсем не радостный. Видите, как обернулось? До чего вы докопались…