Ещё. В наброске текста, восстановленного экспертами, не было помарок.

Возможно, что, между первым и последним вариантами прошло время. Может быть, часы, а может быть, и дни. Она колебалась: писать или нет? Или обдумывала, как лучше составить письмо? Это тоже важно.

Если говорить о стиле изложения, второй текст более энергичен, закончен. Написанный тоже без исправлений, он говорит о решительности автора, о его эмоциональном настрое.

Итак, предсмертное письмо является плодом каких-то размышлений и колебаний. А не актом отчаяния в состоянии аффекта… Выходит, событие, происшедшее в ночь с восьмого на девятое июля, подготавливалось заранее.

Но кем? Кто был второй человек? Соучастник? Или убийца? Кто он? К этим вопросам и сводились все мои поиски.

Буквально сразу после получения заключения экспертизы открылся ещё один свидетель с любопытными сведениями. Так как он был несовершеннолетний, учился в третьем классе, то допрос вёлся в присутствии его классного руководителя.

Вот протокол показаний.

Вопрос классного руководителя Шульц Г. И.:

— Болот, а как ты отличаешь шляпу от других головных уборов?

Ответ свидетеля Кыжентаева Болота:

— У шляпы высокая середина и широкие края. Мой папа такую носит летом. Вся в дырочках. А фуражка с козырьком, Я отличаю их хорошо.

Вопрос классного руководителя Шульц Г. И.:

— Болот, а чем отличается куртка от другой одежды?

Ответ свидетеля Кыжентаева Болота:

— На куртке бывает молния, маленький воротник.

У меня есть куртка из болоньи. Бабушка привезла из Кокчетава. А на пальто пуговицы.

Вопрос классного руководителя Шульц Г. И.:

— Болот, ты хорошо видел лицо сидевшего?

Ответ свидетеля Кыжентаева Болота:

— Нет, лицо я совсем не видел. Он нагнул голову, и я под шляпой не мог разглядеть, кто это.

Вопрос классного руководителя Шульц Г. И.:

— Скажи, Болот, а ты видел, чтобы кто-нибудь приходил к тёте Ане в куртке и такой шляпе?

Данный вопрос классного руководителя Шульц Г. И. отведён следователем на основании ч. 3 ст. 159 УПК РСФСР.

Протокол записан с моих слов и прочитан следователем вслух.

Право делать замечания, подлежащие внесению в протокол, мне разъяснено. Кыжентаев».

Удалось установить, что в тот вечер по системе «Орбита» Москва показывала фильм «Адъютант его превосходительства». Шла первая серия. И закончилась она без четверти одиннадцать. На следующий день, девятого, отец Болота пригласил к себе Ципова (киномеханик разбирался не только в кино-, но и в радиоаппаратуре), и тот сменил испорченную лампу в телевизоре, так что мальчик остальные серии смотрел дома. Значит, видеть сидящего человека в доме Залесских (крайнее левое окно — кухня-прихожая) он мог только именно восьмого, в день убийства.

Насчёт шляпы — тоже как будто можно было верить.

При первом осмотре места происшествия я обнаружил у Залесских старую летнюю шляпу из итальянской (так, кажется, её называют) соломки, принадлежавшую Валерию.

Но в одиннадцать часов он находился у Коломойцева.

Во-вторых, такие шляпы носили многие работники совхоза.

Когда я слушал показания Болота, у меня перед глазами стоял Ильин. В неизменной кожаной куртке. Замки-молнии были у ней на всех карманах и посередине. Свидетель почему-то молнии запомнил. С другой стороны, молния у него вообще ассоциировалась с этой одеждой. Трудно её разглядеть при свете лампочки на расстоянии семи-восьми метров. А впрочем, ребята, бывают иной раз очень наблюдательны…

Короче, факт крайне важный. Первое упоминание о человеке, который находился в доме Залесских в то время, когда могло произойти убийство.

Из троих мужчин, которые пока, по моим сведениям, имели близкое знакомство с убитой, о двоих я знал, где они находились в ночь убийства. Это Залесский и Коломойцев.

Что делал третий, мне неизвестно.

И поэтому я позвонил Ильину по телефону и попросил, если он свободен, зайти побеседовать. Он сказал, что освободится через час-полтора.

Я его нетерпеливо ждал. Он пришёл через два часа.

Сухо, скорее для формальности, извинился.

Опять в своей куртке на молниях.

— Когда вы узнали, что произошло с Залесской? — был мой первый вопрос.

— В тот же день, — он ответил быстро, без размышлений.

— Часы не помните?

— Около двух приблизительно.

— Почему вы запомнили время?

— Заехал обедать в столовую.

— От кого вы узнали?

— Не помню. Там только об этом и говорили.

— Вы пообедали, а дальше?

Он помедлил с ответом.

— Я не обедал…

— Вы сказали, что заехали около двух пообедать.

— Я не обедал, — повторил главный агроном тише.

— Почему?

— Кажется, ясно почему…

— Мне неясно. Причин могло быть много. Закрыта столовая, кончилась еда или те блюда, которые вы любите… — Я говорил подчёркнуто размеренным тоном.

— Я не мог есть…

— Куда вы отправились из столовой?

Он мучился. Я это ощущал.

— Я хотел пойти туда… к ним. Но не пошёл. Я вообще не помню, что делал.

— Вы были в трезвом состоянии?

— Совершенно.

— Значит, не помните, как провели несколько часов?

— Не знаю. Я не помню этот день…

— Сколько же времени продолжалось ваше такое состояние?

— Не знаю.

— Вы же были на работе, разговаривали, наверное, с людьми…

— Наверное, разговаривал…

— Хорошо, Николай Гордеевич. А до того, как вы узнали в столовой о случившемся, что делали?

— Был на втором участке. У нас полным ходом шла косовица озимых…

— Итак, до прихода в столовую вы помните, что делали?

— Я уже сказал.

— А как провели ночь, помните?

— Точно сказать не могу.

— Где вы были до этого?

— Не помню… Наверное, в поле.

— Какая была погода?

— Какой это был день?

— Восьмое июля. Суббота.

— Постойте. — Он потёр лоб. — В воскресенье утром я был на втором участке… Там сильно полегли хлеба… Да, дождь. Ночью шёл дождь. Гроза.

— Значит, вечером восьмого во время грозы вы были в поле?

— Не помню.

— Во что вы были одеты?

Он провёл руками по куртке:

— В ней.

— А на голове?

— Шлем. Я ведь на мотоцикле.

— Вы и летом, в поле, в нем ездите?

— Я выполняю правила дорожного движения безукоризненно.

— Хорошо, а если вы на машине?

Он подумал:

— Летом это редко бывает. Тогда вообще без ничего.

— А когда очень печёт?

— В соломенной шляпе, — сказал он.

— Ладно, прошу все-таки вспомнить, где и как вы провели вечер восьмого июля, — настойчиво повторил я.

Ильин нахмурился:

— Я действительно не помню.

— По вашим словам, вас совершенно выбило из колеи известие о гибели Залесской. Не так ли?

— Да, — он опустил голову.

— Вы, наверное, в связи с этим вспомнили предыдущий день?

— Я не помню, что делал, — повторил главный агроном. — И какое это имеет значение?

— Мне бы все-таки хотелось знать…

Ильин пристально посмотрел на меня:

— Что вы этим хотите сказать? — Последние слова он почти выкрикнул.

— Успокойтесь, Николай Гордеевич… Мне нужны факты. Убедительные и неопровержимые факты, — как вы провели тот вечер. И чтобы вы их подтвердили…