— Хорошо, — засмеялся я. — Ну, давайте снова вернёмся к коровнику.

— Он у меня вот здесь, — Мурзин хлопнул себя по шее. — Будет висеть ещё и висеть. А дело очень нужное. Хотим механизацию разворачивать. Знаете, какая это трудоёмкая штука-доение, например? Кажется, чего там, водит доярка руками — вжик-вжик и готово. А на это часы уходят. Теперь аппараты доильные ставим. Но ведь какая история: аппараты, оказывается, хоть и быстрее доярки, но коровы хуже отдают молоко. Приходится додаивать руками.

— Так что же лучше?

— Телёнок. Вот самый хороший аппарат. Я недавно прочёл в одной книжке: оказывается, когда корову сосёт телёнок, у неё появляются какие-то биотоки. Попробовали во время доения аппаратом создавать у неё эти биотоки искусственно. Хорошо доится, чертяка. Вот хочу написать учёным, чтобы нам прислали такую аппаратуру. А как в старый коровник ставить новую технику, а? Верно я говорю?

— Конечно. Строить действительно надо. Но вы хоть людей, которые приезжают на временную работу в совхоз, знаете?

— В каком это смысле?

— Паспорта проверяете, интересуетесь личностью?

— Конечно, для этого есть отдел кадров.

— И у строителей?

— Обычно имеем дело с бригадиром.

— Но можете кого-нибудь и не знать, не так ли?

Емельян Захарович почесал затылок. Вопрос я поднял щекотливый.

— Конечно, каждого не проверишь.

— А если у вас работает преступник?

— Хоть черт, хоть дьявол, лишь бы рабочие руки, — засмеялся Емельян Захарович. — Я его буду держать на работе до тех пор, пока милиция не посадит в каталажку.

— Тогда вы окажетесь в укрывателях.

— Понятно, понятно, — кивнул он. — Я шучу, конечно.

По правде говоря, — серьёзно сказал он, — село не город.

В городе больше строгости. Порядок, короче, суровый. На завод или фабрику поступаешь, будь добр, все документы — по самой правильной форме. Я согласен с вами, на деревне у нас проще по этой линии пройти. А с другой стороны, людей мало, их запомнить легче и уследить за нарушением. Верно я говорю?

— Да, в деревне человек на виду. Вы ребят из строительной бригады всех знали?

— Как будто всех, — неуверенно сказал директор.

— А Данилова помните?

— Данилов, Данилов… Это кто же? Студент?

— Нет, не студент.

— Не помню.

— А главный инженер?

— Поговорите с ним. Он должен вспомнить. Строителей-то было всего человек двадцать, не больше…

Главный инженер припоминал временного работника, строившего с бригадой студентов коровник, долго и мучительно.

— Какой он из себя хоть? — спросил он.

— Среднего роста, тёмные волосы, вьются. На безымянном пальце левой руки наколка-кольцо, — перечислял я приметы Данилова.

Главный инженер вытирал лоб платочком. У него было жарко. Да я еше насел…

— Данилов, Данилов. Федор, говорите?

— Федор.

— Студент, говорите?

— Данилов не студент.

— Тьфу, забыл. — Наконец он не выдержал, поднял телефонную трубку: — Тонь, зайди ко мне. — А мне пояснил: — Комендант.

В кабинет вошла молодая женщина. В меховой безрукавке и в валенках.

— Тоня, вот товарищ следователь интересуется… Студентов в школе ты размещала?

— Я, — испуганно посмотрела она на меня. — Но они не жаловались. Выдали раскладушки, одеяла… С простынями было хуже…

— Не то, — поморщился главный инженер. — Ты такого Данилова не помнишь? Ну, Федьку, чёрный, курчавый… На руке кольцо…

— Наколка в виде кольца, — уточнил я.

— Помню, — обрадованно закивала женщина. — Как же не помнить! Только он попрежь студентов рассчитался и уехал.

— Вот видите! — повернулся ко мне главный инженер. — Мы всех работников знаем. Временный или постоянный, а учёту подлежит… Тонь, ты скажи прямо, что это за птица Федька Данилов? — снова обратился он к своей подчинённой.

— Только честно…

— Простите, — сказал я ему, — не буду вас отвлекать от дел. А мы побеседуем у меня.

— Пожалуйста,"пожалуйста, — с готовностью согласился он.

Комендант Тоня имела хорошую память.

— Вообще-то, он парень не шибко примечательный. Тихий из себя. Что ему ни сделаешь, все хорошо. На гитаре играл. Наш артист, то есть завклубом, из студентов какойто ансамбль составил. Да вы спросите Ципова. Они по вечерам в клубе собирались.

— И Данилов?

— Он тоже в этой компании. Пели — прямо за душу брало.

— Когда он уехал?

— Рассчитался и уехал.

— Сразу?

— Нет, — произнесла комендант уверенно, — дня дватри ещё болтался в совхозе.

— Итак, — уточнил я, расчёт Данилов получил шестого июля, и вы говорите, что после этого он находился ещё несколько дней в Крылатом.

— Находился.

— Попробуйте вспомнить точнее. Вы выдавали ему постельные принадлежности?

— Обеспечили, а как же. Матрац, подушка, банковое одеяло…

— Когда он их сдал?

— Этого сказать не могу. Как раз история с воспитательницей случилась. К строителям я не заглядывала несколько дней. Потом ещё Емельян Захарыч взбучку дал за питание на полевых станах… В общем, все грехи на Тоню…

О Данилове и забыла. Поинтересовалась, правда, через недельку. Уехал, говорят. Ну, уехал так уехал. Постелька его свёрнутая лежит в уголке. Словно и не было человека…

После разговора с комендантом я дал задание Ищенко подробней разузнать о тихом, малозаметном парне, работавшем со студенческой бригадой. В Томск полетело отдельное требование с просьбой допросить ребят, которые строили летом в совхозе коровник. В тот же день я пригласил к себе через участкового инспектора Линёва киномеханика Ципова. Он также охарактеризовал Данилова-Савчука как ничем не примечательного человека. Ещё я выяснил, что по просьбе Залесского несколько ребят, в том числе и Данилов, ездили в район на смотр сельской художественной самодеятельности. В маленькой комнатке заведующего клубом висела грамота районного комитета комсомола и отдела культуры райисполкома, которой был награждён вокально-инструментальный ансамбль «Ритм» совхоза «Маяк».

Награда, полученная на районном смотре, была «обмыта» в доме Залесских всеми участниками выступления.

Я решил съездить в район. Во-первых, форсировать через прокуратуру проверку данных о Данилове-Савчуке, а заодно познакомиться с Юрием Юрьевичем, инспектором отдела культуры райисполкома. Он был на вечеринке, устроенной у Коломойцева после «вернисажа», и у Залесского после возвращения ансамбля «Ритм» с грамотой райкома комсомола.

Зашёл к Мурзину попросить машину. Он что-то подсчитывал, щёлкал костяшками счётов, листал документы, подшитые в нескольких папках-скоросшивателях.

— Трудимся? — спросил я.

— Работаем. — Емельян Захарович минут пятнадцать отчитывал кого-то по телефону, казалось забыв о моем присутствии. Положив трубку, он сказал: — У вас в городе как: что-нибудь возникает — начинают обдумывать, согласовывать, прикидывать. Одним словом, решать. Верно я говорю? А у нас решать некогда. Нам надо действовать. Земля ждать не может. Задержался хоть на один день с уборкой — хана дело. Ей, пшеничке, наплевать, есть у Мурзина запчасти, для техники или нет. Или, возьмём, подходит зима. Вот-вот снег ляжет. А коровник не покрыли. Это я к примеру. Мурзин опять же должен не решать, а крыть коровник. Скотине не объяснишь, что фондов нет и другое прочее. Верно я говорю? Так и крутимся. Вы по делу?

— Машину бы мне, до района, — сказал я. После таких слов было не очень удобно его просить.

— Пожалуйста, Игорь Андреевич, берите. — Он вдруг сам замялся: — Хочу одну штуку вас попросить, раз уж вы в районе будете.

— Ради бога, — сказал я.

— Пустяк. Отдать одну бумагу. И все дело.

— О чем разговор.

— Ну вот и хорошо. Спасибо вам заранее. — Он протянул мне сложенный пополам листок. — В отдел сельского строительства. Заявка на шифер. Весной надо коровник крыть, а нечем. Готовь сани летом… Верно я говорю?

— Мне нетрудно. С удовольствием выполню ваше поручение.

В Североозерске я первым делом связался со следователем по особо важным делам при Прокуроре Казахской ССР и попросил его по возможности выслать мне копии некоторых документов по делу Данилова-Савчука.