Все греки-депутаты согласно качнули при этих словах старика головами и пытливо повернули их к русскому адмиралу.
Ушаков понял, о чем беспокоятся эти люди, и сказал твердо:
- У вас я думаю устроить республику.
- Так! - тут же отозвался старик.
- Так! Республику! - радостно поддержали остальные.
Только после этого выпили они по глотку кофе, но старик все-таки не дотронулся до своей чашки; он спросил Ушакова:
- В республиках бывают и те, кто приказывает, и те, кто только слушает и исполняет; как будет у нас? Кого назначите вы начальниками?
- Это уж кого вы выберете сами, те и будут ваши начальники, - ответил Ушаков.
Греки переглянулись и выпили еще по два глотка кофе; старик тоже опустил в свою чашку седые усы.
Но, подняв голову, он сказал, будто думал вслух:
- Кто будет выбран в начальники, если даже и начнет выбирать их наш народ? Только те, у кого много виноградников, много оливковых деревьев, много пшеничных полей... Те, у кого лодки и сети, но кто не ловит рыбы сам, а только смотрит, как ее ловят и солят в чанах их рабочие... Те, у кого много денег, - вот кто!
- Я сам напишу для точного исполнения, как нужно будет выбрать вам начальников в Большой совет, на Корфу, и в Малые советы, на других островах, - сказал Ушаков. - И я сам буду приводить к присяге выборщиков, чтобы выбирали они людей, только достойных быть начальниками, людей честных и неподкупных, а не взирали бы на то, сколько у них масла, и вина, и рыбы в бочках!
Очень решительно и строго было сказано это русским адмиралом, и теперь уже все греки-депутаты, также и старик, радостно закивали головами, все сказали:
- Так, так, так, господин адмирал! - и все выпили до дна свой кофе.
Корфиоты должны были действовать при штурме со стороны города, на который тоже глядели из крепости жерла пушек нескольких батарей. Но к городу не подводили на помощь им албанцев, которых высадили пока на дальнем берегу Корфу и даже на соседнем острове Занте; а десантный отряд из русских солдат и матросов, как наиболее надежных, а также турок, которым Кадыр-бей обещал выдать по два пиастра за каждого убитого им француза, должен был штурмовать крепость в лоб, с моря, что являлось делом гораздо более трудным.
Что касалось обещания Кадыр-бея платить пиастры своим солдатам в награду за их подвиги, то Ушаков хотел было отменить это, но турецкий адмирал, внешне к нему почтительный и называвший его не иначе, как "друг Ушак-паша", прикладывая руку к сердцу, всячески доказывал, что у них, в Турции, "бакшиш" - взятка - все. Как без хорошего "бакшиша" нельзя было получить во флоте должности командира корабля, причем "бакшиш" давался самому капудан-паше; как на корабле должности старшего или младшего офицера нельзя было получить без приличного "бакшиша" командиру корабля, так и от простого матроса или солдата-турка нельзя было дождаться подвига, не пообещав ему за это тоже "бакшиш", хотя бы и в два пиастра, то есть в сорок копеек.
IV
Была ночь, и настало утро 18 февраля.
Судовые священники отслужили молебен о даровании победы еще затемно, хотя суда с вечера заняли по разбросанным в море буйкам те места, какие Ушаков назначил им занять для боя с батареями крепости, и все на судах было готово к бою.
Солнце в феврале встает поздно даже и на юге Европы. Ушаков опасался, не пошел бы дождь, но было только влажно, и с моря на берег тянул несильный ветер.
Светлело медленно. На глаз заметны были усилия мачт и парусов выступить хоть чуть-чуть, хоть туманно из темноты, а берег прятался еще дальше, чем накануне, чем три, пять, десять дней назад... Для матросов, стоявших у орудий, очень долго тянулись минуты. На корабле "Св. Павел" боцман Хоботьев держал руку на своем свистке, дожидаясь команды открывать огонь.
Ушаков стоял на юте рядом с командиром корабля и вглядывался в чернеющий берег. По его плану, корфиоты и албанцы должны были придвинуться к крепости, пользуясь темнотой ночи. Контр-адмирал Пустошкин, товарищ его по морскому корпусу, должен был с отрядом в несколько судов захватить остров Видо. С Пустошкиным он подробно обсуждал, как это нужно было сделать: на него он надеялся.
Эскадру Кадыр-бея он поставил уже с вечера для обстрела крепости с левого и правого флангов, почему и разделил ее на два отряда. За высадкой десанта турецких солдат должен был наблюдать сам Кадыр-бей.
Труднейшую задачу Ушаков взял на себя, - атаку крепости с фронта, борьбу с самой мощной из всех крепостных батарей. Орудия этой батареи зловеще глядели днем в амбразуры казематов центральной, наиболее обширной, цитадели. Теперь пока не различалась еще ни одна цитадель.
Ожидая, что из крепости будут палить по судам калеными ядрами, чтобы вызвать пожары, Ушаков приказал расставить на палубах бочки с водой и ведра; для того же, чтобы меньше нести потери в рангоуте и такелаже, то есть в надпалубном дереве и парусах, было приказано еще с вечера, став на указанных местах на якорь, свернуть паруса.
Нужно было держать прочно в памяти не только все, что относилось к расположению судов в море и батарей, укрепившихся уже на берегу; все, что должны были сделать отряды корфиотов и албанцев там, на острове, в тылу крепости; все, откуда и как должны были выбраться на берег десантные отряды - свои и турецкие, - но еще и сотню с лишним сигналов флагами, которые он же, Ушаков, и придумал и которые должны быть отчетливо поняты командирами судов и отрядов, чтобы не было путаницы в исполнении приказаний.
При всем этом Ушаков хорошо знал и помнил и то, что одна пушка на берегу стоила целого корабля в море; слишком часто бывало в истории войн, как от морских крепостей, не принеся им заметного вреда, уходили поспешно эскадры с разбитыми мачтами, стеньгами и реями, с разорванными парусами, с обгоревшими палубами и пробитыми здесь и там бортами. Ушаков много раз слышал, что именно такого конца его осады Корфу и ожидала Европа...
Вот чуть заметно засинел берег... Вот синева стала гуще... Вот заколыхались вверху еще неясные очертания цитаделей...
- Готовься! - скомандовал Ушаков.
- Готовьсь! - повторил командир корабля, обернувшись к старшему офицеру.
- Товьсь! - передал команду на палубу старший офицер.
Боцман Хоботьев взялся губами за свисток, и орудийные расчеты замерли около своих пушек правого борта.
Терпеливым рыболовам, сидящим с удочками по берегам рек, известно, что самый удачный лов бывает на ранней заре, когда голодна рыба, когда она жадно бросается на наживу, но не видит предательских крючков и лёс. Все расчеты свои Ушаков строил на том, что ранним утром с судов можно будет удачно стрелять по гордо раскинутой в высоте крепости, в то время как из крепости в первые десять - двадцать минут не разглядят внизу, в широком мглистом море, где и какие атакующие суда, тем более что для атаки они были расставлены ночью в новом порядке.
Каждое судно заранее знало свою цель; огонь его орудий собранный и должен был стать сокрушительно метким. Огонь же крепостных пушек поневоле должен быть рассеянным вначале, пока не ушла еще с моря предрассветная мгла.
Но рассеянным он должен был остаться и потом, так как атака готовилась повсюду - и с моря и с суши, а двадцать восемь больших судов имели орудий одного борта все-таки значительно больше, чем было их в крепости, все преимущество которой состояло только в том, что камень казематов ее цитаделей не горел, а пробоины в нем от ядер были не глубоки и не заполнялись водою.
Грянул первый залп с флагманского корабля, и тут же загремело все море. Желтые вспышки выстрелов заволакивало тут же белым дымом. Этот дым был настолько плотен и так высоко поднимался, что совершенно скрывал корабли. Он мешал бы и точной стрельбе по крепости, если бы это была не неподвижная и уж давно пристрелянная цель и если бы утренний ветер не относил в сторону дымовые клубы и полотнища.
На грот-марсе и грот-салинге "Св. Павла" сидели надежные матросы и поднимали флаги по приказам Ушакова, но уже в конце первого часа канонады, когда совершенно рассвело, стало ясно, что все идет так, как ожидалось; самая мощная батарея, против которой действовал флагманский корабль, была сбита, несмотря на то, что она не поскупилась на каленые ядра и что не меньше десяти пожаров начиналось на "Св. Павле", - они тут же тушились матросами.