- Я сказал, что пахнет трупом, - сказал Висюн, удовлетворенно перетаптываясь. - Так и тянет из-под дверей.

Петр Клутыч понимающе закивал, вернулся к двенадцатой квартире, принюхался.

- Пахнет, как всегда, - пожал он плечами.

- Ну да, это до меня только потом дошло, - согласился Висюн. - Мы-то привычные. А менты сразу стали ломать. У них появились подозрения.

Петр Клутыч кивнул опять, на сей раз - сочувственно.

- Они, понятно, обозлились, когда никого не нашли, - доверительно признался Висюн. - Ну, а мое дело - сторона.

Новый вопрос вертелся и никак не складывался в голове Петра Клутыча. Наконец, сложился: удивительно, но это был тот же самый вопрос, только чуть иначе сформулированный:

- Зачем же ты их вызвал?

Висюн сделал деловое лицо:

- Он мне полтинник должен. Пусть, думаю, хоть поищут, а то дождешься его.

- Ловко! - Петр Клутыч даже улыбнулся, завидуя чужому уму.

- Я, вообще-то, по-настоящему решил, что пахнет плохо, - признался Висюн. - Про полтинник я только сейчас догадался.

- Ты же сам говоришь, что привычный...

- Мало ли... Вышел спросонок, постоял, подышал... Эге, думаю!

- Короче, ты ничего не знаешь, - подытожил Петр Клутыч.

Висюн и вправду не знал, но поговорить хотелось.

- Хороший был человек, - сказал он похоронным голосом. - Жизнелюб. Джентльмен, - он скроил гримасу мученика. - Подавал женщине не только руку, но и хер, и стакан.

Тут же, припомнив осмотр квартиры следствием, Висюн горестно скривился:

- Фигуру смотрели. Что это такое, спрашивают. Кого это здесь убили?

Петр Клутыч сперва не понял, о чем тот говорит, но потом догадался. Кашель постоянно жаловался на домового. Петр Клутыч посоветовал ему нарисовать какую-нибудь магическую фигуру. И Кашель, вооружившись мелком от тараканов, изобразил на полу самого домового, как он себе его представлял. Силуэт. Его рукой водило подсознание, где прочно засели кадры из фильмов про убийства, где после выноса тела на полу остается печальный следственный контур.

Теперь стало ясно, почему человек в черном держался так неприветливо. Магический контур показался ему насмешкой.

Вдруг под окно приехало что-то страшное и занялось делом. Лестничная площадка наполнилась адским грохотом, и продолжение разговора стало невозможным. Соседи разошлись по своим скучным норам; Петр Клутыч лег полежать. Однако не лежалось: в голову лезли куцые мысли. С улицы несся шум, разлагавшийся на канонаду отбойного молотка, рев компрессора и чавканье говнососки. Петр Клутыч застегнулся в куртку и отправился погулять.

У ворот, приглашавших проследовать в парк отдыха и гуляний, работало платное караоке.

Аттракцион собрал длинную очередь. Желающие выстраивались в мрачную цепь и ждали с ненавистью к тому, кто уже дорвался до караоке и пел. Они мечтали, чтобы у поющего что-нибудь испортилось, сломалось, заело; чтобы он подавился и провалился, чтобы он спел поскорее, чтобы не задерживал других намеревающихся петь. Певец же, получив микрофон, забывал о своем недавнем недовольстве и самозабвенно хрипел популярное; если умел, то и пританцовывал популярное.

Петр Клутыч, которому до микрофона было еще долго ждать, желал поющим смерти.

Массовик отмахивал ритм и натужно улыбался. Но кроме него никто не веселился. Всем хотелось побыстрее исполнить песню.

- Сколько же идиотов, - заметил какой-то прохожий.

Его проводили слабым ропотом. Чей-то голос из очереди назидательно заметил:

- Без уда не вытянешь рыбку никуда.

Петр Клутыч, чтобы отвлечься, начал решать философский вопрос: приносит ли слепня ветром или уносит его? Потом огорченно припомнил, как сослуживцы отстригли его от коллективной фотографии и наорали.

Когда, наконец, подошла его очередь петь, Петр Клутыч осведомился:

- У вас нету песни "На пыльных тропинках далеких планет?"

- К сожалению, нет! - бодро крикнул массовик, веселясь из последних сил.

- А этой... "Мы, дети галактики"?

- И этой нет!

Петра Клутыча почему-то тянуло на космический репертуар. Но ничего из песен, которые ему срочно захотелось исполнить, не нашлось. Не было даже "Земли в иллюминаторе".

Поэтому Петру Клутычу пришлось довольствоваться современностью.

Он тяжело заплясал и принялся кричать в микрофон:

- Я буду вместо! вместо! вместо неё!.... Твоя невеста! Честно! Честное ё!....

Лицо его нисколько не оживилось. Угрюмая очередь изнемогала от нетерпения. Ей тоже хотелось спеть про невесту, а Петр Клутыч занимал время и пространство.

Машины летели, люди шли; никто не обращал внимания на старания Петра Клутыча.

- Твоя невеста! Честно! Честное ё!....

Глава 4

Могло показаться, что помещение для допроса предателей человечества, пятой колонны, совершенно не отличается от следственного изолятора для звездоплавателей.

После внимательного осмотра впечатление сохранялось.

И все же здесь было гадостнее.

Совсем необязательные царапины на лабораторном столе. Слабый запах табака, гуталина и ружейной смазки. Эхо проклятий на родном языке, впечатавшееся в стерильные стены. Слабое, но отчетливое жужжание продолговатых ламп.

Балансиров распорядился выключить освещение, чтобы вместе с Медовиком погрузиться во тьму. Помещение за стеклом, как и на первом допросе, заливал ослепительный свет. Медор Медовик сидел, положа руку на пухлую папку; надковыривал картон, пробирался внутрь, трещал листами.

- Давайте сюда этого декабриста, - сказал он нетерпеливо.

Балансиров потянулся к микрофону - точно такому, как в первом боксе. Он снова чувствовал себя неуютно, хотя допрашивать предстояло своего, двуногого и двуглазого. У него не могло быть неизвестных науке микробов, требующих усиленной защиты. Зато могли быть микробы известные, требовавшие защиты еще более усиленной. Медор Медовик не раз прибегал к биологическому воздействию на упрямцев. Подземные микробиологи работали без выходных, а герметичные двери и толстые стекла защищали не только от космических спор.

В полу разверзлась дыра; бокс принял очередной стул, но сидевший на нем не был, в отличие от незваного пилота, прикручен к сиденью и спинке. Рыхлому, изнеженному мужчине, одетому в больничную пижаму, хватило древних кандалов, каких давно не выпускают. Но ему недоставало колодок и рваных ноздрей.