- Да стреляй так. Какая разница?

- Нет, стрелять не велено. Повернись…

Я повернулся к нему спиной. Настя лежала передо мной, как живая. Мне захотелось поцеловать ее на прощание, но тут Виктор охватил мою шею удавкой и задушил. Второй раз за сутки я, лишившись воздуха, разделился надвое – на бездыханный труп и дух, мгновенно из него выскочивший.

Выбравшись на белый свет, точнее – в ночь, подсвеченную горящей нодьей, мой дух, - а если хотите душа (наверное, нужно писать это слово с большой буквы), - хотела осмотреться, ее живо интересовало, что будет делать Виктор со мной и Настей. Но она не смогла этого сделать. Как только я поднялся над соснами, на меня что-то жаркое нашло, перемешиваясь своими частичками с каждой моей частичкой. Конечно, это была душа Насти, она жаждала полного со мной единения, она жаждала, чтобы между нами не осталось ничего чужого, не осталось лжи, человеческого эгоизма, подлости. Она смешалась со мной, взращивая во мне невозможную любовь, отдавая себя как лекарство. Я же влюблялся в нее со скоростью звука, глубоко жалея, что не сделал этого раньше, я становился ее лежащим под сердцем ребеночком, ее мужчиной, ее всевластным повелителем и защитником. Одновременно из меня по капельке высачивалась всякая житейская гадость, накопившаяся за время моего несчастного человеческого существования. Эта гадость высачивалась, падала на землю едким туманом, даже ржой, а мы из-за того становились Адамом и Евой. От этого божественного перерождения вокруг стало хорошо и надежно, даже сумасшедший Виктор, спускавшийся к берегу, кричал в небо:

- Благословляю вас, благословляю! Возвращайтесь! – и по щекам его текли слезы теплой зависти.

Нам  было не до него, мы жаждали чего-то земного, мы ждали от себя чего-то нового, жаждали возрождения. Вдруг поняв, что жаждем не Рая с его сомнительными удобствами и строгими правилами общежития, а полного  единения наших душ и тел, мы упали в самих себя, упали в свои тела и, не чувствуя затянувшихся  ран и заживших болячек, занялись любовью.

Потом мы долго говорили, рассказывали про себя, я интересовался, почему она от меня пряталась, не боясь плутать по лесам. Она отвечала, что стеснялось, ведь все, что  было ею пережито, не лезло ни в какие житейские ворота. А это порхание по небесам, бестелесное и не обязывающее? Оно отваживало от разговоров при содействии слов, научая общаться при помощи чутких материй и тонкого движения душевных флюидов, распространявшихся дуновениями бризов, солнечными и лунными лучами, шелестом листвы и ручья.

- Разве ты не слышал меня, глядя на луну и сосны, не слышал, ощущая лицом горный воздух? – спрашивала она, и мы замолкали, лицами ловя вечерний бриз, пропитанный сосновым духом, луной и шепотом моря.

P.S. Через несколько дней мне позвонили из офиса и отправили в командировку в Екатеринбург. Как раз испортилась погода, море вздыбилось, а в столице Урала все было тип-топ, то есть +28.

- Поедешь со мной? – спросил я Настю. – Мне нужен помощник.

-А что мне надо будет делать?

- Это мы придумаем.

- Надеюсь, придумывать будешь ты.

- Или ты. Кстати, закажи прямо сейчас авиабилеты из Геленджика и гостиницу  в Екатеринбурге…

Р.Р.S. Мы так и не узнали, кто изрезал Настю ножом и бросил потом в море. Катя с Дианой? Или случайный грибник, набредший  на  ее палатку в лесу? В мире много происходит случайного, тем более, если ты один.