Дед заколесил к Александру Терентьевичу, приблизился, остановился, заглянул в глаза.

- Я прошу меня великодушно извинить, - произнес он пискляво, - но вы, случайно, не алкоголик будете?

Вопрос был оправданный, и даже риторический, но Клятов все равно не ждал, что спросят так вот, в лоб. Он сделал глотательное движение, молча кивнул и одновременно пожал плечами.

- Ах, какая удача! - воскликнул старик и сунул для рукопожатия дряблую ладошку. - Прошу любить и жаловать: Дмитрий Нилыч Неокесарийский. Простите мою бесцеремонность, но до сих пор у нас в квартире не было своего алкоголика. А без них коммуналка вроде бы уже не коммуналка - вы согласны? Вы не обиделись?

- Нет, что вы, - Александр Терентьевич изобразил на физиономии улыбку. - Если вы так вот сразу про все догадались, то нельзя ли...

- Конечно! - всплеснул руками Неокесарийский. - О чем разговор! Прошу, прошу в мои хоромы...Сейчас вот только с вашего позволения выключу мою стряпню...

Старик выключил газ, схватил ошарашенного Клятова под руку и потащил прочь из кухни. Разум Клятова отказывался правильно оценить происходящее. Можно, скрепив сердце, допустить, что квартиранты ощущают некоторую недоукомплектованность в смысле пьющего люда, но мысль об их единодушном восторге казалась совершенно дикой. Дмитрий Нилыч, приговаривая по пути : "Уж чем богаты", провел Александра Терентьевича в комнату, где можно было запросто задохнуться от книжной пыли. Такого количества книг на такой маленькой площади Клятову видеть не приходилось.

- Вы, наверно, доктор наук? - почтительно осведомился Клятов.

- Нет, любезный, какое там! - рассмеялся Неокесарийский. - Я простой библиофил, собиратель всякой всячины. Все собираю и собираю, и не могу остановиться. Каждое утро, как проснусь, корю себя - ну зачем, скажи на милость, тебе эти горы и залежи? В могилу-то не возьмешь, а оставить некому. Полежу так, посокрушаюсь - и опять за свое.

Дмитрий Нилыч с виртуозностью ужа подлез под готовую рухнуть книжную стопку и вытащил на Божий свет графинчик с малиновым содержимым. Клятов переминался с ноги на ногу, не смея сесть. Неокесарийский, спохватившись, бережно усадил его на тахту и поставил под нос высокую граненую рюмку мутного стекла. "Что мне рюмка", - подумал АлександрТерентьевич с досадой, следя, как дед целится из графинчика и медленно нацеживает свою плюшкинскую наливку.

- Извольте отпробовать, - старик неуклюже поклонился и чуть попятился.

Клятов прижал руки к груди:

- Не знаю, как вас благодарить...- схватил рюмку и залпом ее опустошил. Наступило, как он и предполагал, разочарование: напиток на поверку оказался слабеньким, градусов двадцать, и впридачу тошнотворно сладким.

- На здоровье, - просиял Неокесарийский и тут же налил еще. Александр Терентьевич довольно кашлянул: двадцать плюс двадцать - уже сорок. Выпив, он слегка разомлел и позволил себе светский вопрос:

- А что, Дмитрий Нилыч (вот! уже и развязность проступает! ), вы, небось, тоже стихами увлекаетесь?

- Как же не увлекаться? - Старика вопрос не удивил. Он порылся в книжном завале, вынул томик, раскрыл и прочел: - "Пробирается медведь сквозь лесной валежник, стали птицы громче петь и расцвел подснежник!" Просто, бесхитростно, а пробирает до костей! Вы, кстати сказать, не за подснежниками пожаловали?

- Что? - растерялся Клятов.

Неокесарийский усмехнулся и махнул рукой:

- Не слушайте, это стариковское. Нас тут собралось двенадцать месяцев, вот и забываешь порой, где быль, а где сказка. Вы сами увидите и, смею допустить, удивитесь.

Александр Терентьевич раскрыл было рот для нового вопроса, но тут со двора донесся бодрый автомобильный гудок. Неокесарийский заковылял к окну, выглянул и сообщил:

- Похоже, по вашу душу - Андреев с какими-то вещами. Не с вашими ли?

Клятов, будучи связан по рукам и ногам отлучкой Андреева, не знал, чему он больше обрадовался - вещам ли, свободе ли.

- С моими! - он поспешил к выходу. - Я извиняюсь...

- Что вы, что вы! - старик возмутился. - Не смею задерживать. Увидимся вечером, за ужином. Полагаю, в вашу честь будет устроен маленький фуршет.

Неокесарийский произнес это с мелким нечаянным смешком - довольно гнусным, но Клятов не придал этому значения. Он вышел в коридор и увидел, как Андреев, пригласив в помощники шофера маленького грузовика, заносит в помещение многострадальное бюро - многострадальное в одном воображении Александра Терентьевича. Предмет был цел и невредим, и в той же мере сохранились все прочие вещи.

- Я ваш должник по гроб жизни, - промямлил Клятов, бестолково перемещаясь в пространстве и создавая самозваным грузчикам очевидные неудобства.

- Забудьте, - отозвался Андреев, отдуваясь. - Между прочим, ваше прежнее жилище занял очень неприятный тип. Вот кто будет должник...

- Что он вам сделал? - спросил Александр Терентьевич испуганно. - Это Пендаль. С ним опасно связываться.

- Не хватало, чтобы он что-то сделал, - хмыкнул Андреев. - Просто выполз на тротуар, вел себя вызывающе...Черт с ним, это не ваша забота. Держите сдачу, - и он сунул в руки комок пятидесятирублевок. - Я поменял, вы не в претензии? Курс вполне приличный.

Слов у Клятова не нашлось. Внимание, которое ему оказывалось, было поистине сверхъестественным.

- Сколько я вам должен? - спросил он с излишней суровостью, боясь расчувствоваться совсем.

- Я посамовольничал, - признался Андреев виновато. - Взял без спроса, но немного, в разумных пределах. Ничего?

- Все нормально, - сказал Александр Терентьевич устало. Действие стакана неуклонно сходило на нет, и он остро нуждался в небольшом путешествии. Да и впечатлений было слишком много, он давно уже отвык от столь насыщенной жизни. - Я тут отлучусь на полчасика...

- Идите, - кивнул Андреев серьезно. - Только - очень вас прошу - не перестарайтесь. Вечером отметим ваше новоселье как следует - так не дай Бог, проспите все на свете.

7

Александр Терентьевич вел себя примерно и не перестарался. Он даже недобрал - трудно понять, что явилось тому причиной. Скорее всего, сказалось общее переутомление, в силу которого новоселу стало до лампочки решительно все, даже самая основа его существования. Рассеянный и невнимательный к голосу нутра, он ограничился парой стаканов, беспечно рассчитывая на заботливое провидение, которое с некоторых пор взяло над ним шефство. Тут, конечно, была учтена перспектива ужина, да и щедрый Андреев, казалось, был из породы дойных коров, к которым всегда в случае чего можно припасть пересохшими губами. В общем, Клятов даже домой ничего не купил, а пошел, как есть, с умеренно гудящей головой и стопудовыми ногами. Он мало что соображал, и лишь матрац стоял перед глазами - Александр Терентьевич напрочь забыл, что к нему вернулся безропотный, на все согласный диван. Лишь на секунду прояснилось его сознание - при виде набухающих майских почек. Клятов припомнил, что с ними было связано какое-то малоприятное переживание, какой-то страх. "Ничего, - проворковал он самому себе утешительные слова. Теперь после дождичка дело пойдет". И выкинул почки с деревьями и маем из головы.