- Следы посмотри. На насыпи должно быть видно.

Мужчина, кряхтя, пополз в направлении Швейцера. Тот нырнул поглубже. Ну что же, он сделал все, что было в его власти.

Преследователь выпрямился.

- Нет, - буркнул он миролюбиво. - Тут некуда бежать. Лесок чахлый, не спрячешься. Все как на ладони.

Второй перебрался к напарнику.

Швейцер знал обоих, он часто встречал их в хозяйственной зоне. Сейчас он только слышал их голоса.

- Он, сука, или раньше спрыгнул, или вообще сорвался. Валяется где-нибудь под откосом, с проломленной башкой.

Первый вынул из нагрудного кармана продолговатую черную коробочку. Из коробочки торчал стальной прут, заканчивавшийся маленькой шишкой. К полному изумлению Швейцера, который осмелился приподнять голову, мужчина вступил с коробочкой в разговор.

- Мы перехватили поезд на переезде. Да, на тридцать девятом километре. Товарняк, везет щебенку. На одной из платформ подозрительный след. Вокруг... - Мужчина запнулся. - Вокруг все спокойно, - сказал он решительно. - Я думаю, что надо пройтись по путям. Да, высылайте.

Он вдвинул прут в коробочку и обернулся:

- Слышишь, там! Вертаемся назад. Или нет, проедем еще, потом через ферму.

Второй потянулся.

- Ты не в курсе, прямые кишки пересаживают?

- А кто их знает. Тебе зачем?

- Да так. По-моему, нет. Когда поймаем быстроногого отрока...

- Утихни. Если попортишь, то тебе и пересадят...

Голоса начали удаляться. Охотники старались на совесть и шли теперь к хвосту поезда. Пройдя все платформы и не обнаружив ничего достойного внимания, они сочли свою задачу выполненной.

- Езжай! - заорал первый издалека и махнул рукой.

Швейцер шептал молитвы. Ему показалось, что прошел не один час, и вот состав дрогнул, колеса провернулись, и махина поползла через переезд. Швейцер видел, как рельсы прогибаются под тяжестью груза; в шпалах подпрыгивали ржавые, разболтанные костыли; посыпались струйки песка. Потом он увидел, как прошагала погоня; первый жевал травинку, второй отвинчивал пробку на диковинной бутылочке. Заросли мешали Швейцеру проследить за их отбытием, он слышал лишь, как заурчал мотор и хлопнула дверца. Ее стук отдался в мозгу эхом знакомого воспоминания.

Швейцер не до конца понял слова преследователей, и оттого эти речи казались в сотню раз гнуснее, чем были.

Сейчас, проживая последействие шока, он забыл о молитвах и бормотал исступленные ругательства, адресуя их всем сразу и никому в отдельности:

"Подлейшие мерзавцы, упивающиеся беззаконием. Тупые скоты, погрязшие в гнусном подонстве. Гады. Подлые подонки, пропитанные скотской мерзостью. Ничтожные негодяи, воплощающие всемирное подонство... Презренные тупицы, исполненные мерзости и грязного скотства... Скотоподобные презренцы, умножители подонского ничтожества. Гады. Гнусносущностные мерзавцы, соревнующиеся в подлости. Гады. Староподонские скотогады, омерзевшие в подлой гнусти... Бесчестные подлецы, оскотиневшие в презренности... Гады. Гнусоголосые бесчестники, промышляющие мерзостным скотством. Эти... Эти..."

Мат иссяк. Других бранных слов Швейцер не знал.

Пора было выбираться из укрытия и думать, что делать дальше. Для начала он разберется, куда попал. Швейцер осторожно выбрался из ямы и медленно выпрямился. Он долго рассматривал пейзаж, но особенно - всамделишнее человеческое жилье. Станционный смотритель, закончив с полосатой балясиной, брел к своей избушке. Если Враг использовал его как оболочку, то это был и вправду очень хитрый, изворотливый Враг.

Швейцер двинулся подлеском, поминутно останавливаясь едва ли не у каждого дерева. Железнодорожные пути уходили вдаль по равнине, заканчиваясь тающим пятнышком хвостовой платформы. Оно застыло: снова какая-то остановка. Туда же убегали т-образные столбы, поверх которых в целости и сохранности тянулись провода. Очевидно, мистические бои обошли эту местность стороной. Других строений, помимо красно-коричневой будки и домика смотрителя, поблизости не было. Шоссе, объевшееся солнцем, дышало адским жаром.

Смотритель вошел в дом. Швейцер назвал его смотрителем по понятной аналогии; титул работника переезда не пришел ему в голову. Беглец добрался до шоссе и замер, не решаясь ступить на открытое место. Страх перед Врагом настолько въелся в его душу, что любой поступок вне Ограды требовал мужества, вопреки очевидной и уже несомненной безопасности. Сейчас его возбуждение отчасти улеглось, не будучи в силах столь долго держаться на прежнем уровне, и Швейцер, конечно, встань перед ним необходимость повторить подвиг с прыжком на платформу, повел бы себя не таким героем; охранительное благоразумие стремилось взять верх и не пускало его на разбитый асфальт, который запросто мог оказаться искусной декорацией, скрывающей выход в какой-нибудь Тартар. Швейцеру помогла слабая музыка, донесшаяся из дома смотрителя. Старик включил радио; Швейцер, не знавший радио, по привычке подумал о магнитофоне. Разобрать мелодию на таком расстоянии было трудно, и он уловил лишь ее отдаленное сходство с аранжировкой Устроения. Во всяком случае, в игре участвовали те же музыкальные инструменты. Разорванная композиция оказала на Швейцера странное воздействие: он прытко скакнул на шоссе и пулей пересек его, как делают это дикие звери. Беды не случилось, и твердь не разошлась.

Теперь он занял позицию прямо напротив дома; их разделяли пути. Музыка стала громче, и вскоре ее прервал хорошо поставленный голос. Невидимый оратор начал рассказывать о каких-то событиях. Обрывки фраз, долетавшие до Швейцера, несли в себе убийственное благополучие. Говоривший рассказывал о неких событиях; при этом он ни разу не помянул Врага... Голос был ровный и спокойный, военная терминология отсутствовала, Церковь не поминалась никакая: ни Устроения, ни чего-то еще. Старик вышел на крыльцо. Он уже снял свою яркую безрукавку и остался в клетчатой рубахе с закатанными рукавами. Смотритель из-под ладони посмотрел на небо, взял заступ и скрылся за углом. Голос, довольный собой, смолк; вернулась музыка. Швейцер стоял на коленях, в ельнике, и слегка разводил в стороны молодые зеленые лапы. Сверху застрекотало, но он почти не встревожился, зная, что здесь его никто не увидит. Так и случилось; вертолет, не снижая высоты, пронесся в ту же сторону, в которую недавно отъехал автомобиль.