Глава 44

Глава 44

Маркус Ластер

Коньяк был крепким, ни разу не разбавленным. От него уже шумело в голове. Надо заканчивать пить и трепаться. Четыре часа мы с Ульфом накачивались спиртным, вспоминали прошлое, ржали. Здоровяку Ульфу ни в одном глазу, а на мне сказывалась не первая бессонная ночь и общий стресс.

Развалившись на кожаном диване в кабинете главы сектора, я посасывал спиртное, слушая сетования друга на начальство и нерадивых подчиненных, алчных любовниц, женщин, не жалующих Парадиз, бывшую жену, запрещающую видеться с отпрысками, ураганную тещу, в сравнении с которой недавняя война с Вар-Таном — легкий бриз. Его стенания меня порядком утомили. Ульф женился еще в академии, презрев все наши предостережения и уговоры не торопить знаменательное событие. Я был в первых рядах спасителей друга, тонущего под грозной пятой семейного ада. Слушать доказательства той своей правоты не было никакого желания. Дело в том, что девица, с которой в порыве необоснованного хвастовства, спровоцированного любовной горячкой, познакомил всю группу Ульф, никому не понравилась. Такое единодушие проявилось впервые. Обычно мнения разделялись, но не в случае с Ульфом. И вот доказательство тому, что общественность не всегда ошибается. И к ее мнению, особенно если оно единодушно, стоит прислушаться. Именно из-за «благоневерной», умница и отличник Ульф прозябает в одной из зловонных дыр Альянса.

В углу возился Щен. Он самоотверженно грыз что-то красное лично раздобытое им из-под хозяйского шкафа. Извалявшись в пыли, рыкая от усердия, хрустел новой игрушкой, не обращая на нас никакого внимания. Малыш так разыгрался, пытаясь справиться с новой игрушкой, что я невольно улыбнулся, глядя на его возню. Ульф сообразил, что я давно не слушаю его сетований и увлеченно слежу за собачьими играми, обиделся и пробурчал:

— Что там твой проглот уничтожает? Учти, если что-то ценное возьму его шкурой.

Я усмехнулся, потянулся за лимоном и шикнул на Щена. Услышав свое имя, пес замер, лопоухая морда повернулась на звук голоса, и из пасти выпал красный обслюнявленный и помятый шарик, звякнув замочками на узких кожаных ремешках.

— Опа! Да неужели, Ульф! — я не сдержался, удивленно взглянув на друга. — Не знал о тебе таких подробностей?

Дородный мужчина побагровел, тяжело поднялся и в сердцах пнул компромат обратно под шкаф.

— Вот за что я не люблю детей — вечно влезут, куда не надо, — зло пропыхтел полковник, налил полный бокал и залпом выпил.

— Это пес, — уточнил я, глядя на Щена, с интересом поглядывающего в сторону заветного шкафа. — Щенок совсем.

— Без разницы, — махнул рукой друг, усаживаясь на свое место. — Как у тебя на личном, Ластер? Жениться не собираешься? Или так и будешь прыгать из койки в койку?

— Не завидуй, — я ухмыльнулся, салютуя ему бокалом. — Не вечно тебе в дамских угодниках ходить. Да ты бы и сейчас дал мне фору, если бы не «спасательный круг» на поясе.

— У меня должность тяжелая. Это… — полковник показал на внушительный живот, — комок нервов. Опять же звание и положение обязывают к солидности.

— Элизий — то еще местечко. И я не на кухне поваренком сливки снимаю, — парировал, хрустя кислым, сочным яблоком. — Но ты проницателен, как всегда. Да, решил жениться. Предвосхищу твой вопрос, на адмирале Ристаль, Витори Ристаль, знаешь такую?

Глаза сидящего напротив полковника удивленно округлились. Послышался восхищенный свист.

— Высоко махнул, брат! Знаю, конечно! Она герой войны! Отчаянная девчонка! И красотка каких мало!

— И мой начальник… — хмыкнул, заканчивая его мысль, разглядывая на свет благоухающий напиток.

— Ристаль перевели в Элизий?! В этот Риштванов нужник! Неужто, сама попросила?! — неподдельно изумился друг.

— Сама попросила. Меня подсидеть решила, — огорченно вздохнул. — Уплыла от меня адмиральская кокарда.

— А-а-а, так вот чего тебе жениться приспичило! Она тобой на службе командует, а ты ею дома! — друг звучно расхохотался, хлопнув ладонями по толстым ляжкам.

Щенок, бросив гоняться за хвостом, из своего угла дружно поддержал чужую радость громким лаем.

— Не спорю, девчонка — крепкий орешек. Но ты меня знаешь, я никогда не беру то, что само в руки идет. Само приплывает, сам знаешь что. Оно пахнет дурно. Я добиваюсь неприступных любой ценой и не люблю быстрых побед.

— Или добиваю… — парировал друг, нехорошо усмехнувшись, и кинул в рот сразу пяток оливок.

— В любви и на войне все средства хороши, — пожав плечами, потянулся за мясной нарезкой.

— И куда тебя это завело в прошлый раз? — хмыкнул собеседник, не сдаваясь.

Чувствуя, что разговор заходит не туда, сжевал кусочек бекона, поставил бокал на стол и, наконец-то, задал мучивший меня вопрос:

— Молодой был и горячий… а вообще, время покажет, — туманно поставил точку в разговоре. — Что ты мне можешь сказать по эскадрилье, которую я разнес к гхырам на орбите Терры? Что с самой тюрьмой?

На лице полковника промелькнула тень страха. Пара капелек пота выступила на висках. Пальцы, сжимающие хрусталь бокала побелели, выдавая волнение.

— А что с тюрьмой? Она на месте. Заключенные на месте.

— Ты что-то темнишь, Ульф? Там что-то случилось. Все заключенные и охрана инфицированы. Потеряли разум. Охотятся друг на друга и жрут сырьем, — я привстал с дивана, склонился над столиком, упираясь ладонями в края и нависая над Ульфом. — Кто-то намеренно или случайно их инфицировал. Что ты про это знаешь?

— Марк, слушай… Ты мне друг, и я как друга тебя прошу, не лезь в это дело, — побледневший полковник, достал платок и вытер выступившую испарину. — Забудь, все что видел. И ребятам своим скажи помалкивать.

— А то, что? — я распрямился, глянул с вызовом сверху вниз, чувствуя в его словах скрытую угрозу.

— Сам знаешь. Дальше Элизия не сошлют, — не реагируя на мой вызов, устало отмахнулся Ульф. — Будет как в старинной песне: «…и молодая не узнает, какой у парня был конец».

— Все гораздо хуже, Ульф, — я опустился на сиденье, недовольно скрипнувшее подо мной, и наполнил новый бокал янтарной жидкостью. — На моей базе сотня человек с такими же рожами. А рядом возле радиоактивной помойки под названием Аврора кружат те самые странные истребители.

Полковник крякнул, некрасиво оттопырил губу, беспомощно глянув на меня, залпом выпил весь бокал, отшвырнул его в угол, напугав щенка, и яростно потер ладонями лицо. Холодок, пробежавший по позвоночнику, мне не понравился. Он всегда был предвестником очень больших неприятностей, в которые я вляпался по самое не хочу. Чувствовал, что сейчас услышу то, чему совсем не образуюсь. Внутренне напрягшись, я сверлил глазами по-детски растерянное лицо друга. Я знавал его всяким. Наглым, злобным, ненавидящим, по-глупому влюбленным, просящим, обиженным. Но ни разу на моей памяти на его лице не было такой беспомощности, а враз поникшем теле — обреченности.

— Это вторжение, — побледневшими губами прошептал Ульф, трясущимися пальцами пытаясь налить коньяка в новый бокал. Горлышко звонко цокало о хрусталь, проливая драгоценную влагу мимо. Щен, сражавшийся с какой-то замызганной тряпкой, откликнулся веселым лаем. Плюнув, полковник приложился к горлышку бутылки, как настоящий выпивоха.