Зиму он проспал на кухне в духовке, а к весне из него вышел занятный веселый кот. И он действительно оказался охотник. Он очень ловко ловил ящериц, чуть только они появились; поймает и принесет показать Жене.

- Не ешь, Мордан! Брось! - вскрикивала в таких случаях Женя и кидалась к нему отнимать ящерицу, еще шевелившую в Мордановых зубах хвостом. Но Мордан бросался опрометью со своей добычей в дальний угол сада, чтобы выполнить там все сложные правила кошачьей игры и, только доведя ящерицу до неподвижности, ее съесть.

Женя наблюдала не раз с замиранием сердца, как он готовился схватить бабочку, когда та садилась на дорожке и то распускала, то собирала крылышки. Мордан прижимался тогда весь к земле, перебирал лапами, пружинил хвост и как-то быстренько-быстренько время от времени принимался дрожать зубами... Шевелились его белые усы, двигались взад и вперед уши, и только глаза, широкие страшные глаза были неподвижны, впившись в яркие крылышки. Наконец, он не выдерживал, бросался к ней, а она взлетала. Однако он подскакивал за нею высоко, в рост Жени, вытягивал лапы, стремясь схватить ее когтями.

Но, сколько ни наблюдала на такой охоте своего Мордана Женя, это ему никогда не удавалось, за бабочек она стала уж спокойна, когда вдруг он принес ей показать большого красавца махаона и даже уступил его ей, не убегая, но махаон был уже придушен, его можно было только насадить на булавку и пришпилить к переплету книжки.

Однако махаон был до такой степени прекрасен, что Женя долго не могла на него наглядеться и забыла осерчать как следует на кота.

Когда же Мордан поймал и так же деловито притащил ей напоказ какую-то маленькую серенькую пичужку и Женя в ужасе и с криком кинулась ее отнимать, кот заворчал вдруг угрожающе-глухо, забился в совершенно недоступный угол, а оттуда шаркнул в открытую дверь - и в сад. Потом под кустом смородины Женя нашла одни только длинные перышки из крыльев и хвостика - и ничего больше.

Мышей в доме он перевел всех до одного и съедал их совершенно без остатка, а от крыс оставлял одни только вывернутые шубки; за это мать Жени относилась к нему с уважением и даже с некоторой задумчивостью вспоминала иногда, как он увязался за ними ночью на улице и все старался показать, что он работящий, добычливый кот, что дармоедом он быть не любит и не будет. И хвалилась даже им не раз:

- Вот до чего умный котишка вышел, - просто прелесть какой!.. В комнатах ведет себя чисто, на стол не лезет, как другие, из шкафа ничего не стащит, - очень даже редкостный котик получился, а мы его, дуры, не хотели брать!.. Вот так же и с людьми бывает.

Когда кота не видели около дома долгое время, то звали его не "кис-кис-кис", а "Мордан! Мордан!" - и он откуда-то появлялся и бежал на свою кличку, как собачонка.

- Смотри же ты, пожалуйста, - говорил и отец Жени. - А я ведь, признаться, никогда до кошек пристрастия не имел... Что же касается Мордана, то зверек он оказался очень потешный и нешкодливый, и даже, признаться сказать, мне он довольно нравится... Ничего, пускай у нас продолжает.

Иногда он ловил Мордана за хвост и поднимал на воздух. Мордан не мяукал загробно при этом, не извивался, как другие коты, не царапался, а терпеливо ждал, когда его отпустят. Отец Жени отпускал его удивленный, кот преданно терся лбом об его сапог.

- А танцевать ты умеешь? - спрашивал помощник машиниста, усаживался поплотнее, брал кота под передние лапы, подбрасывал его у себя на коленях и насвистывал "чижика".

Кот смотрел на хозяина с большим любопытством, а хозяин говорил удовлетворенно:

- Танцует ничего! Вот поди же ты: другой бы кот, пожалуй, все бы мне глаза повыцарапал, а этот... Нет, прямо скажу: это у нас довольно замечательный кот!

Но однажды Мордан притащил откуда-то совсем маленького, не больше крысы, кролика, черненького с белой душкой, недавно появившегося на свет. Переполох в доме Приватовых поднял он этим большой. Крольчонка отбили, но искалеченного уже настолько, что пришлось его прирезать. Кот убежал, но к вечеру вернулся до того брюхатым, что Женя вскрикнула:

- Вот где сидит еще один кролик! - и ткнула ногой в Морданов живот.

Мордан же глядел на всех вполне невинными глазами.

И так несколько дней потом он ничего не просил есть, а брюшко у него было туго набито.

Мать объяснила Жене, что где-то напал он на кроличий выводок: окролилась чья-то крольчиха на воле в норе, но чья именно, нельзя догадаться, так как поблизости ни у кого кроликов не было.

Долго потом Женя укоризненно качала головой, глядя на своего Мордана, и приговаривала:

- Пожрал кроликов несчастных, у-у, паршивый!

А Мордан глядел на нее невинными светлыми глазами.

II

Две вороны устраивали в саду Приватовых свое лохматое гнездо, упирая в развилины сучьев сухие прутья, а кот Мордан смотрел на них очень пристально и двигал хвостом: для такого кота-охотника вороны казались неплохой дичью.

Вороны приметили его тоже. Вороны обеспокоились.

Они не видали его зимою, - ведь он проспал зиму в духовке, - а вяз для гнезда облюбован был ими еще зимой. Они начали его испытывать, то одна, то другая. Они садились недалеко от кота и каркали вызывающе, - бросится или нет? Кот немедленно бросался, вороны взвивались и садились на средние ветки абрикосов. Кот начинал подкрадываться и вдруг взлетал по дереву к воронам. Вороны были старые, опытные. Они орали от возбуждения, но усаживались на самые верхние тонкие ветки, на которые за ними не мог бы погнаться, как более тяжелый, Мордан. Они поднимали крылья для взлета и каркали с шипом, с задышкой.

Однако кот очень осторожно, чтобы не свалиться, подкрадывался к ним и на тонкие ветки. Тогда взлетали они и то одна, то другая нападали на него сверху. На их отчаянный крик при этом налетали еще вороны, соседние - две, три, четыре... Такое обилие крепконосых, черноголовых больших птиц, кружившихся над Морданом с оглушающим криком, его, наконец, смущало.

Выходило совсем обратное: не он за ними, они охотились за ним. Он уступал, наконец, поле сражения, он убегал поспешно, задрав хвост копьем, и прятался. Вороны торжествовали.

Гнездо они упорно продолжали строить. И если сначала, глядя на него снизу, Женя говорила матери: "Ну, что они, мам, такое натаскали? Ведь это ветер все сдует и унесет!" - то потом она убеждалась, что косматая куча прутьев в развилине вяза почему-то не поддается ветру и держится крепко.

Женя заходила с разных сторон вяза, чтобы разглядеть как следует это чрезвычайное гнездо в их саду: оно захватывало ее вплотную. И когда отец, придя однажды сердитым от усталости, сказал матери: "Дай-ка шест! Разорить это надо к свиньям собачьим, а то галдеж от ворон этих подымается, как на базаре!" - Женя повисла у него на руках, плача, чтобы не разорял.

Так гнездо уцелело, и потом иногда видна была оттуда носатая черная голова: прилежно несла яйца ворона.

Старшая сестра Жени, Даша, была уже замужем и жила у мужа-счетовода. Однажды она принесла Жене красок на картоне - шесть разноцветных кружочков и мягкую кисточку и сказала:

- На-ка тебе, мажь на здоровье!

Женя была вне себя от радости и тут же повела сестру в сад показывать воронье гнездо.

- Ага, это хорошо, - сказала Даша. - Я возьму тогда одного вороненка.

Однако это показалось Жене безжалостным, и она опала с восторга, подняла на сестру недоумевающие глаза и спросила тихо:

- Зачем?

- А так, выучу его разным штукам.

- Каким штукам?

Маленькой и внимательной Жене казалось, что вороны и без того знают множество штук, и чему же еще человек мог бы научить ворону?

- Дурочка! "Ка-ким"? - взяла ее за подбородок Даша. - Может быть, я его говорить выучу!.. Они такие, что и говорят, если их хорошо учат.

- Го-во-рят?.. Во-ро-ны?..

Женя была поражена. Она смотрела на сестру, высокую, как и мать, и такую же белую лицом, испытующе: шутит она, смеется?

И в то же время зорко замечала она, что на ней новая голубая блузка с черной прошивкой... Белое лицо, высокая, открытая, тоже белая шея, волосы золотятся и блестят на солнце, и голубая с черной прошивкой блузка.