День был жаркий, в саду же настоящая широкая тень была только от вяза. Там и улегся наконец спать отец, подстелив сена.

Мать ушла в дом убирать со стола после такого неудавшегося обеда, а Женя выбежала из своего заключения на улицу посмотреть, куда мог уйти Митрофан и не стоит ли он где поблизости с какими-нибудь знакомыми парнями.

Но когда она пригляделась к улице, она увидела не Митрофана, а Дашу в голубой блузке: она подходила к их дому с какою-то великаншей.

Женя всегда считала сестру очень высокой, но та, с кем она шла, чернобровая загорелая дама, широкоплечая и под белым зонтиком, - была чуть не на голову выше Даши... У нее была далеко вперед выдававшаяся грудь; голые выше локтей руки, толстые, длинные, казались Жене непомерной силы. Женя загляделась на нее, открыв изумленно рот, а Даша сказала с подхода весело:

- Вот Александра Васильевна за вороненком пришла!

- За во-ро-нен-ком!

И Жене вдруг стало понятно: и почему вообще не видела она воронят, умеющих говорить, и почему если где-нибудь они есть, то их, конечно, очень мало?.. Почему? Ясно почему: разве много найдешь на свете женщин таких, как эта Серпка? Конечно, такая кого угодно выучит говорить, даже и вороненка, но разве есть еще где-нибудь подобные!

И вот сразу забыла Женя и о Митрофане и об отце. Она представила, как полезет сейчас Даша на вяз и вынет всех четырех воронят. Какого же из них выберет эта огромнейшая провизорша? И как именно она будет выбирать его? Во всяком случае, их, этих таинственных воронят своих, она сейчас увидит всех четырех!.. От внезапной радости она, робко поглядев на сдвинутые черные брови провизорши, хлопнула в ладоши и вбежала во двор впереди Даши.

Чердачная лестница была не тяжела для Даши, и она, сразу перевернув ее, взяла эту лестницу наперевес одной рукою и пошла в сад.

Она кричала звонко, по-хозяйски:

- Вот на этом дереве гнездо, Александра Васильевна! Видите? Вот!

И Женя увидела, как она остановилась вдруг и опустила лестницу наземь: с сена под вязом недоуменно поднялся разбуженный ее криком отец.

Сено набилось ему в волосы, глаза совсем мутные, губы отвисли, измятое лицо - кроваво-красное, рубаха изорвана... он был даже, пожалуй, страшен. Но, увидя незнакомую и такую величественную, как провизорша, женщину, под белым зонтиком, отец прижал локтем рваную рубашку и спросил хрипло:

- Это... по какому вы делу... ко мне?

- Мы даже совсем и не к тебе, папаша, - в замешательстве сказала Даша. - Ты себе можешь спать, а это мы за вороненком.

- Могу спать себе, значит? - хрипнул отец. - Та-ак!.. Разрешается мне, значит... перед дамой!..

И вдруг с ненавистью взглянув в глаза провизорши, для чего должен был поднять голову, спросил совсем будто и не пьяно, очень отчетливо:

- Это вам зачем же вороненок, мадам? Кушать будете?

- Александра Васильевна хочет выучить одного говорить, папаш! - бойко ответила за провизоршу Даша.

- Го-во-рить? - очень удивился отец и брови поднял. - А что же она сама по-нашему как будто не может? Или не из русских?

- Гово-рить по-вашему я вполне умею, конечно, - с достоинством и глухим басовитым голосом ответила ему провизорша, - но так как я, к сожалению, пришла совсем не вовремя, кажется, то я извиняюсь и сейчас же уйду!

И она повернулась уже величественно, но отец закричал вдруг:

- Зачем же, мадам? Да я с нашим удовольствием!.. Воронят разве нам жалко? Мы их не заводили, и на кой они нам черт? С нашим удовольствием!

И, подтянув брюки, он взял рывком лестницу из рук Даши и тут же приставил к вязу, бормоча при этом:

- Вот! Минутное дело!.. Стоит крепко, и сейчас я вам их достану, мадам, как на мне все равно рубаха порватая!..

- Папаша! Не надо! Я сама! - хотела было отодвинуть его Даша. - А то вы еще с дерева сорветесь!

Но он поднял голос:

- Про-очь!.. Иди прочь до своего братца!.. А я еще в своих полных силах и при своем здравьи, мадам, и сейчас я этих самых вороняток сниму вам для обучения... Если бы вы сказали: для жарковья - это другой вопрос, а насчет обучения - то пожалуйста, с нашим удовольствием!

И, тяжело переступая со ступеньки на ступеньку, полез он на вяз. Вороны, откуда-то взявшись вдруг, кричали как оглашенные. Женя видела, что провизорша совсем не знала, как ей быть. Она сделала нечто среднее между присутствием здесь в саду и уходом: отошла на несколько шагов назад и повернулась в сторону дома, а голову и спину прикрыла зонтиком.

Платье на ней было бледно-палевое в крупную клетку, а зонтик оказался рыжим на прутьях.

На отчаянный крик ворон слетелось, как всегда, еще две, три, четыре...

- Смотри! Глаза выклюют! Па-паш! - звонко закричала Женя, заметив, как кидались на отца вороны.

- Во-от!.. Вот же чертово семя! А?.. Ну, смотри ты! - кричал хрипло отец, свирепея от вороньих наскоков.

Но он был уже вровень с гнездом головою: он карабкался вверх по сучьям неожиданно для Жени умело.

И вдруг раздался изумленно свирепый крик:

- А-ах вы, сволочь проклятая!.. Так вы та-ак!

И потом не менее свирепое:

- Гей, держите, мадам, - кидаю! Подставляйте подол!

И один за другим полетели из гнезда вниз воронята.

Они уже обрастали перьями и падали, криво расставляя крылья, но удержаться на них в воздухе не могли и тяжко шлепались то головою, то грудью об утоптанную землю дорожки.

- А-а-ай! - пронзительно закричала Женя, а оттуда, с вяза, свирепое отцово:

- Мадам! Подымайте подол, - последнего швыряю!

Провизорша решительно пошла из сада оскорбленным тяжелым шагом, а четвертый вороненок, оказавшийся почему-то лучше оперенным, чем первые три, распялив крылья, упал на траву мягко, как на парашюте. И уже кинулась к нему Женя, но где-то вблизи таившийся кот Мордан мелькнул в глаза ей, как рыжая молния, разом схватил этого последнего, благополучно упавшего вороненка и, описав с ним странную дугу между абрикосами, скрылся под крыльцом дома.

Откуда он явился, Женя не могла понять, но трудно ведь было и уследить за всем тут ее восьмилетним глазам.

Еще копошились на земле, вытягивая предсмертно крылья, остервенело сброшенные разбившиеся воронята. Над ними, косо ныряя, летали безумно оравшие вороны. Даша проворно пошла из сада догонять оскорбленную провизоршу... Спускался с вяза отец, имевший теперь окончательно дикий вид.

Вороны долго живут на земле, они очень приметливы и умны, но всех возможных случайностей не могут предвидеть даже и они, вещие.

На другой день, отрыдавшись и закопав в саду трех воронят и отхлестав Мордана хворостиной за четвертого, которого, как самого, несомненно, умного из всех, и научила бы говорить исполинша Серпка, Женя прилежно уселась за чистый лист бумаги.

Она старательно нарисовала карандашом прежде всего кота, как он схватил вороненка, потом лестницу: это было главное в ее новой картине. Рисовать вяз было уж для нее делом привычным. Между лестницей и котом разместила она трех воронят, лежащих на земле с подвернутыми головами и с вытянутым у каждого одним крылом.

Отца она не изобразила, так как его было плохо заметно снизу в густой вязовой листве; Дашу тоже, так как Даша тогда как-то совершенно стушевалась в ее глазах перед великаншей-провизоршей, но зато провизорша с зонтиком заняла всю правую сторону листа и была сделана просто: сверху зонтик, а под ним длинное платье клеточками.

Рисунок этот она надлежаще раскрасила, и получилась самая удачная и самая трагическая из трех ее первых картин. Карандашом же тщательно вывела она под этой картиной и свою подпись: "Женья Прыватов".

1933 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

Воронята. Впервые с подзаголовком "Рассказы о детях" напечатано в "Красной нови" № 2 за 1934 год. Вошло в сборник "Около моря" и Избранные произведения, том второй, 1937. Печатается по собранию сочинений изд. "Художественная литература", том третий, 1955.

H.M.Любимов