За границей, в маленьком городке у моря она была одна. Оставался уже один день до отлёта, совсем немного. Не было никаких сил смотреть, как целуются парочки на улицах. Ей тридцать три, но она уже забыла, что такое целоваться, любить. Наверно, так и останется до смерти в одиночестве. На улице около ратуши стоял маленький мальчик года четыре, побирался. На земле лежала старая кепка со сломанным козырьком. Грязная протянутая маленькая лапка и одежда в прорехах. Наверно, чтобы вызвать сочувствие.

Зелёные сопли и взрослый взгляд, взгляд взрослого человека. Она взяла его за руку и повела в отель. Долго мыла мягкой губкой с пеной, завернула в лимонное махровое полотенце и понесла на кровать. Зачесала назад чёрные мокрые кудри  и поцеловала в темечко:

- Сиди, я через минуту вернусь.

Закрыла дверь на ключ, сбегала в магазинчик рядом и возвратилась с пакетом.

Маленькие голубые джинсики, копия взрослых; тенниска белая с ярко-красным воротником; полосатые трикотажные узкие трусики в голубую полоску, носочки и белые кожаные прошитые кроссовки. Самые настоящие кроссовки, уменьшенные на нереальную величину. Мальчика не было. Ключ торчал в дверях, грязная одежонка исчезла.

Он стоял на углу как ни бывало. Она поднесла бумажный пакет с одеждой и оставила рядом. Молча. Потом положила в кепку десять долларов. Мальчик пошёл следом за ней, волоча одной рукой неудобный пакет. Держался на расстоянии и до вечера ходил за ней, не приближаясь, но и не удаляясь. Пока она уже совсем в темноте не скрылась за дверями отеля.

Рано утром она уезжала, портье волок тяжёлый чемодан к такси. Мальчик стоял у стеклянных дверей. Маленькие голубые джинсики, копия взрослых; тенниска белая с ярко-красным воротником; внутри, наверно, полосатые трикотажные узкие трусики в голубую полоску, носочки и белые кожаные прошитые кроссовки. Самые настоящие кроссовки, уменьшенные на нереальную величину.