Карта разворачивалась неохотно, вырываясь из рук, и когда кто-нибудь из нас отпускал один из ее углов, тут же пыталась свернуться вновь. Бумажная земля прыгала перед глазами и, чтобы ее успокоить, нам пришлось поставить свои пивные кружки на каждый из четырех углов карты. Отрезок реки длиною в сто пятьдесят миль, ужатый в пару десятков сантиметров, змеился между нарисованных гор. Льюис взял карандаш и точным, уверенным движением отметил место, где зеленая окраска сменялась коричневой. Карандаш пополз вниз по реке, с северо-востока на юго-запад, пробираясь сквозь леса. Я не столько смотрел на карту, сколько следил за рукой Льюиса, которая обладала способностью останавливать течение рек – они замирали, когда Льюис останавливал руку, объясняя что-либо, и возобновляли свое движение, как только рука начинала двигаться дальше. Карандаш перевернулся в руке и тем концом, в который была вставлена резинка, обвел невидимым контуром район протяженностью не меньше пятидесяти миль, внутри которого река была особенно извилиста и зажата со всех сторон теснинами.

– После того, как проведут очередное геодезическое обследование этих мест и будет опубликована новая карта, – сказал Льюис, – все это будет отмечено голубым. У Эйнтри уже начали строить новую дамбу, ее должны закончить следующей весной. Когда реку полностью перегородят, весь этот район быстро окажется под водой – воды в реке предостаточно. Но пока эти места совершенно дикие. Когда я говорю «дикие», я имею в виду именно дикие, полностью безлюдные, как в некоторых районах Аляски. И нам нужно побывать там сейчас, пока туда не придут застройщики и не превратят эту необжитую местность в то, что они называют «райскими уголками».

Я, склонившись над картой и уставившись на участок, обведенный невидимым контуром, попытался представить себе эти, по словам Льюиса, девственные земли, пока свободные от присутствия человека, и грядущие изменения. Быстро поднимется вода, остановленная дамбой, возникнет озеро, на берегах которого найдутся отменные участки, пригодные для застройки; цивилизация принесет с собой моторные лодки и загадит все пустыми банками из-под пива... Я сделал глубокий вдох, потом выдох, чувствуя, как во мне зарождается желание отправиться в этот неизведанный край. Мышцы моего тела, особенно на руках и на спине, сообщили мне, что они готовы к работе. Я обвел взглядом помещение бара, потом снова взглянул на карту. Отыскал глазами то место, с которого мы должны были начать наше путешествие. Немного к юго-востоку окраска на карте менялась.

– Насколько я понимаю, здесь начинаются возвышенности? – спросил я.

– Да, – сказал Льюис, быстро взглянув на меня – будто для того чтобы удостовериться: понимаю ли я, насколько он терпимо относится к тому, что я так слабо разбираюсь в картах?..

Ага, он явно собирается воспользоваться моим незнанием для того, чтобы преподать очередной урок, прочитать мораль, вывести жизненный принцип, указать Путь, подумал я.

Однако на этот раз Льюис ограничился лишь кратким сообщением:

– Очевидно, здесь река протекает по ущелью, или что-то вроде того. Но этот участок можно проплыть за один день, причем запросто. И течение здесь хорошее, особенно вот тут.

Я не очень представлял себе, что значит «хорошее течение», но раз Льюис определил его как «хорошее», значит, оно должно было отвечать каким-то определенным стандартам. У Льюиса ко всему, чем бы он ни занимался, было свое особое отношение. И занимался он чем-либо прежде всего потому, что имел возможность проявить это свое особое отношение. Особенно он любил заниматься каким-нибудь исключительно специализированным и трудным видом спорта – обычно таким, который не требовал участия кого бы то ни было еще, «одиночным», – и вырабатывал свой особый подход к нему, изощряясь как только можно. Льюис вовлекал и меня в свои увлечения. Мы вместе занимались стрельбой из лука, спортивной ловлей рыбы, тяжелой атлетикой и спелеологией. Во всем этом он достигал высочайшего мастерства, тайну которого держал в секрете ото всех. А недавно он увлекся плаванием на байдарках...

Я распрямился и вернулся из плоского мира карты в мир вокруг меня.

Напротив меня сидел Бобби Трипп. Прилизанные редкие волосы и гладенькое, розовое лицо. Из всех сидевших за столом я знал его меньше всего, но, несмотря на это, он мне очень нравился. Он был в должной мере циничен, и у меня складывалось впечатление, что он до некоторой степени разделял мое убеждение в том, что нам не стоит принимать Льюиса слишком всерьез.

– Говорят, что время от времени такое находит на степенных, зажиточных граждан, – сказал Бобби. – Но большинство в таких случаях просто отлеживается, пока не пройдет зуд.

– Да-да, растягиваются на диване и так и валяются, пока их не вынесут ногами вперед, – отрезал Льюис.

– Известное дело – так обычно и говорят себе: вот, ближайшими днями начну приводить себя в порядок, займусь спортом. Вроде как в школе – определят тебя в группу усиленных занятий физкультурой и заставляют заниматься бегом на короткие дистанции, который вышибает из тебя весь дух. Время от времени можно бегать трусцой по утрам – это нормально. Но заниматься спринтом? Или плавать на байдарках по реке?

– Вот как раз и предоставляется шанс отправиться по реке на байдарках, – сказал Льюис. – Абсолютно реальный. Мы можем отправиться в пятницу, если вам удастся отпроситься с работы. Мы можем поехать все четверо, а если нет – то поеду я с Эдом. Но я должен знать прямо сейчас, поедете вы со мной или нет. Ведь понадобится еще одна байдарка.

Мне нравится Льюис. Я чувствовал, как меня – в который раз! – захватывает его восторженность, его непредсказуемые увлечения, благодаря которым мне уже доводилось ходить с ним на охоту с луком и стрелами и выслеживать лис. А однажды мы спустились глубоко под землю, в крошечную пещеру, где было чертовски холодно, и там обнаружили одну дохлую, окаменевшую лягушку. Льюис был единственным из моих знакомых, который распоряжался всем в своей жизни именно так, как ему этого хотелось. Он постоянно говорил о том, что собирается переехать жить в Новую Зеландию, или в Южную Африку, или в Уругвай, но так как ему необходимо все время находиться поблизости от земли и дома, которые он унаследовал и теперь сдает внаем, я не думаю, что он действительно когда-нибудь соберется и уедет. Но внутренне он постоянно куда-то отправлялся, постоянно пребывал в иных местах, постоянно делал то, чего не делали другие. Это таинственное умение, так высоко в нем развитое, производило на меня большое впечатление. Он был не просто независим от внешних обстоятельств, не просто действовал лишь по своему усмотрению – он всегда был полон решимости действовать. Он был одним из лучших стрелков из лука во всем штате и несмотря на свои тридцать восемь лет – исключительно сильным человеком физически. Ни у кого я не встречал более крепкого рукопожатия. Каждый день Льюис отводил время для занятий со штангой и с луком, чередуя первое со вторым таким образом, что добился поразительных результатов – двадцатикилограммовый лук при полном натяжении тетивы он мог держать на вытянутой руке не меньше двадцати секунд. Однажды мне довелось увидеть, как он стрелой подстрелил взлетающего перепела с двадцати метров. Стрелял он алюминиевой стрелой для спортивной стрельбы по мишеням. Стрела нырнула в птичьи перья, когда перепел уже взлетал.