Миггс вернулась к себе в комнату и в мгновение ока очутилась у окна. Скоро Сим вышел на улицу, старательно закрыл за собой дверь, попробовал коленом, заперта ли она, и, сунув что-то в карман, пошел прочь от дома.

Наблюдая за ним, Миггс воскликнула сначала: «Господи!», затем: «Господи, помилуй!», затем: «Господи, спаси и помилуй!», после чего, схватив свечку, сошла вниз, как до нее сошел мистер Тэппертит. Войдя в мастерскую, она увидела горящую на горне лампу и все остальное в том виде, в каком его оставил Сим.

– Ого! Пусть меня после смерти сволокут на кладбище без траурного катафалка с перьями, если этот мальчишка не смастерил себе второй ключ! – воскликнула Миггс. – Ах, злодей!

К такому заключению она пришла не сразу, а поразмыслив и осмотрев и обшарив всю мастерскую; подозрения ее укрепились, когда она вспомнила, что, несколько раз, появляясь в мастерской неожиданно, заставала Сима за какой-то таинственной работой. А чтобы вас не удивляло, что мисс Миггс называла про себя «мальчишкой» того, кого удостоила своей благосклонности, надо вам знать, что она всех мужчин моложе тридцати лет склонна была считать детьми, молокососами, эта черта – не редкость у особ типа мисс Миггс и обычно сопутствует такой неукротимой воинствующей добродетели.

Несколько минут мисс Миггс что-то соображала, глядя на входную дверь так пристально, словно не только глаза ее, но и мысли были прикованы к этой двери. Затем она достала из ящика листок бумаги и свернула его в длинную тоненькую трубочку. Наполнив эту трубочку мелкой угольной пылью из горна, она подошла к двери и, став на одно колено, принялась умело вдувать эту пыль в замочную скважину. Когда таким искусным и остроумным способом скважина была совершенно забита, мисс Миггс, тихонько хихикая, уползла наверх в свою комнату.

– Ну, вот! – воскликнула она, потирая руки. – Теперь посмотрим, угодно ли вам будет обратить на меня внимание, сэр! Ха-ха-ха! Думаю, что теперь вы перестанете пялить глаза на одну только мисс Долли. В жизни не видывала ничего противнее этой пухлой кошачьей морды!

Сделав такое критическое замечание, она удовлетворенно погляделась в зеркальце, словно говоря: «Слава богу этого никак нельзя сказать обо мне». Действительно, красота мисс Миггс была совершенно иного типа, того, который мистер Тэппертит характеризовал довольно метко, мысленно называя эту молодую особу «драной кошкой».

– Не лягу спать сегодня ночью, пока ты не вернешься, дружок, – вслух сказала Миггс и, закутавшись в шаль, придвинула к окну два стула, на один села, на другой положила ноги. – Нет, нет, – повторила она злорадно, – не лягу ни за что, ни за сорок пять фунтов!

Лицо ее выражало смесь самых разнообразных и противоречивых чувств – злорадство, хитрость, торжество, напряженное ожидание… Она напоминала людоедку из сказки, которая подстерегает в засаде молодого путника, чтобы полакомиться его мясом.

Мисс Миггс терпеливо и спокойно просидела под окном всю ночь. Наконец уже перед рассветом она услышала шаги, и мистер Тэппертит подошел к дому. Ей легко было по звукам догадаться, что он делает. Он пробовал вставить ключ в замок, затем дул в него, колотил ключом о фонарный столб, чтобы выколотить из него уголь, подносил к свету и разглядывал, ковырял щепками в дверном замке, пытаясь его прочистить, прикладывался к отверстию сперва одним глазом, потом другим, опять вставлял ключ, но ключ не поворачивался и, что еще хуже, крепко застрял в замке, а Сим, пробуя его вытащить, согнул его, и после этого ключ еще упорнее не хотел вылезать обратно, и потом Сим повернул и дернул его изо всех сил, а ключ выскочил так внезапно, что Сим отлетел назад. Он исступленно колотил в дверь ногой, дергал ее и в конце концов схватился за голову и в от чаянии сел на ступеньку крыльца.

Когда наступила эта критическая минута, мисс Миггс, делая вид, что обмирает от страха и цепляется за подоконник, чтобы не упасть, высунула из окна свой ночной чепец и слабым голосом спросила, кто там.

Мистер Тэппертит громко прошипел «тсс!» и, отойдя на середину улицы, неистовой жестикуляцией и мимикой умолял мисс Миггс молчать и не выдавать его.

– Скажите мне только одно, – пролепетала она, кто это? Воры? – Нет, нет, нет! – крикнул мистер Тэппертит.

– Так, значит, – продолжала Миггс уже совсем замирающим голосом, – значит, пожар? Где горит, сэр? Я чувствую, что это где-то около моей комнаты. Мне все ясно, сэр, и я скорее умру, чем решусь спуститься по приставной лестнице. Я прошу только об одном – передайте прощальный привет от меня моей замужней сестре на площади Золотого Льва номер двадцать семь, дверь направо, второй звонок…

– Миггс! – крикнул мистер Тэппертит. – Неужели вы меня не узнаете? Это Сим, вы же знаете, Сим…

– Ах, что с ним? – простонала Миггс, всплеснув руками. – Он в опасности? Он погибает в огне? О боже, боже!

Да здесь я! Здесь! – Мистер Тэппертит ударил себя в грудь. – Разве вы не видите? Господи, какая дура!

– Здесь? – воскликнула Миггс, не обратив внимания на этот комплимент. – Как!.. Боже, что все это значит?.. Вы слышите, мэм, здесь…

– Молчите, – завопил мистер Тэппертит, встав на цыпочки, как будто надеялся таким способом дотянуться с улицы до мансарды и заткнуть рот мисс Миггс. – Тише! Я уходил со двора без спроса, а тут что-то приключилось с замком. Сойдите вниз и откройте в мастерской окно, чтобы я мог попасть в дом.

– Боюсь, Симмун, – воскликнула Миггс (так она выговаривала его имя), – право, боюсь! Вы отлично знаете, какая я робкая… сойти вниз поздно ночью, когда весь дом спит и везде темно… – Тут она умолкла и содрогнулась, как будто уже одна эта мысль леденила ее целомудренную девичью душу. – Ну, послушайте, Миггс, – умолял мистер Тэппертит, став под уличный фонарь, чтобы она могла видеть его глаза. – Дорогая моя Миггс…

Миггс тихо пискнула.

– Я вас так люблю, я только о вас и думаю… – Невозможно описать, что он при этом вытворял глазами. Сойдите же, сделайте это ради меня…

– Ах, Симмун, этого я больше всего боюсь! Я знаю, что, если сойду, вы захотите еще… – Что, милочка? – Поцеловать меня, – истерически взвизгнула Миггс. – Или сделаете что-нибудь такое же ужасное. Знаю, что сделаете! – Клянусь вам! – сказал мистер Тэппертит с проникновенной серьезностью, – клянусь душой, что не трону вас. Уже совсем рассвело, и скоро проснется сторож. Ангел мой, Миггс, сойдите, впустите меня, я вам честно обещаю не трогать вас.

Мольбы его так смягчили чувствительное сердце мисс Миггс, что она, не дожидаясь клятвы (ибо она знала, как сильно искушение, и боялась, что он может стать клятвопреступником), не сошла, а слетела вниз и своими нежными ручками отодвинула тяжелые оконные за движки. Впустив ветреного Сима и пролепетав: «Симмуп спасен!» – она, по обычаю слабых женщин, немедленно упала в обморок.

– Я так и знал, что укрощу ее взглядом, – сказал Сим, несколько смущенный таким оборотом дела. – Конечно, я был заранее уверен, что этим кончится. Но что же мне было делать? Если бы я не пустил в ход глаза, она не сошла бы вниз… Ну, ну, Миггс, постойте минутку! Какая она скользкая, никак ее не удержишь! Ну, постойте же минутку, Миггс, слышите?

Но так как Миггс оставалась глуха ко всем его мольбам, мистер Тэппертит прислонил ее к стене, как трость или зонтик, и закрыл окно. Затем он снова обхватил руками неподвижное тело и, останавливаясь на каждом шагу, с немалыми усилиями, ибо нести ее сильно мешал коротышке Симу ее высокий рост и отчасти, вероятно, уже отмеченная им особенность ее сложения, втащил Миггс наверх в ее комнату, снова поставил, как зонтик или палку, у двери и ушел.

– Как бы он ни был холоден ко мне, – пробормотала мисс Миггс, очнувшись от обморока, как только ее оставили одну, – я теперь знаю его секрет, и ничего он с этим не поделает, хотя бы у него было двадцать голов вместо одной!

Стояло утро ранней весны, какие часто бывают в эту пору года, когда природа, легкомысленная и изменчивая, как все в юности, еще не может решить, вернуться ли ей назад к зиме или устремиться навстречу лету, и в нерешимости своей склоняется то к одной, то к другому, а то и к обоим сразу, – на солнце заигрывает с летом, в тени льнет к зиме. Словом, было одно из тех весенних утр, когда погода за какой-нибудь час меняется много раз, бывает то жаркой, то холодной, то сырой, то сухой, то ясной, то пасмурной, то унылой, то веселой, то суровой, то мягкой и живительной. В такое-то утро мистер Уиллет, дремавший у медного котла, был внезапно разбужен стуком копыт и, выглянув в окно, увидел путешественника, который остановил лошадь у дверей «Майского Древа» и внешностью своей сразу пробудил в душе старого Джона самые сладкие надежды.