Елена Аркадьевна не разделяла такого энтузиазма в выхаживании лежачего больного со стороны дочери, но спорить с ней не стала, предпочитая давать своим детям самим наступать на грабли. Сама решила, вот пусть сама и отвечает — такого принципа придерживалась матушка.

У Альки приближалось время государственного экзамена и в качестве удара судьбы, о котором орала интуиция девушки накануне, прозвучало предупреждение матери о том, что незнакомца все-таки перевезут в интернат. Алька рыдала в ванной комнате. Она прекрасно понимала, что без должного ухода лежачие больные быстро умирают от осложнений. Ей совершенно непостижимым образом стал дорог этот такой непонятный больной. Глядя на себя с распухшим носом, красными глазами и прозрачной каплей на кончике носа, Алька начинала жалеть уже саму себя и пыталась самоубедиться, что она все-таки справится со всем и спасет весь мир и всю вселенную. Вот именно так, с мокрым носом возьмет и спасет.

— Так, рева-корова. Хватит рыдать. Тебе на дежурство сегодня. И не позорь меня, ты же сильная девочка. — Елена Аркадьевна вытерла бумажным платочком глаза дочери, увидела мокрый нос, поморщилась. — Ну-ка, давай сморкайся.

Дочь послушно выполнила ценнейшие указания матери.

— А теперь быстро умылась, привела себя в порядок и пришла на кухню. На работу вместе пойдем.

Алька привела себя в относительный порядок и приволоклась на кухню, где ее уже ждал полезный завтрак.

Мать пила травяной чай и смотрела на все еще расстроенную дочь.

— Алевтина, послушай меня. — поставила кружку на стол и села рядом. — Мы не всесильны. Иногда мы ничего не можем сделать, чтобы помочь человеку. И тогда нужно просто отпустить. Это сильнее тебя, сильнее твоих знаний, твоих сил. Твой Джон Доу прожил столько только благодаря тебе, твоему уходу. Но пойми меня, маленький, ты ему помочь не сможешь, поэтому отпусти его.

Елена Аркадьевна чмокнула Альку в лоб и пошла одеваться. Алька невидящим взглядом уставилась в окно:

— А я против того, чтобы людей отпускать тогда, когда они не готовы уйти. А мой Джон еще не готов. И я это знаю точно.

Последнее дежурство перед экзаменом Алька провела за повторением материала и к своему больному пошла прощаться уже под утро. Это был его последний день в отделении Елены Аркадьевны. Алька набрала в тазик теплой воды, вспенила жидкое мыло для лежачих. Расстелила клеенку под Джоном, стала обмывать губкой и сушить махровым полотенцем, растирая до красноты. Все время, пока она его мыла, растирала и смазывала специальным кремом, который сама же и купила, все это время она с ним говорила, рассказывала про свой сегодняшний день, говорила о том, что послезавтра у нее экзамен, а уже сегодня днем его увезут, и она больше не сможет к нему приходить. И что она очень-очень хочет, чтобы незнакомец поправился, аж от всей своей души и от всего сердца. И что ей очень хочется чуда. Конкретного чуда для конкретного Джона Доу.

Пришло время прощаться, и Алька последний раз поправила тонкое больничное одеяло, подняла взгляд на лицо уже мало похожего на Шона Коннери мужчины, и столкнулась с абсолютно черными глазами, внимательно глядящими на нее. Алька метнулась к лицу пациента, положила быстро пальцы на сонную артерию.

— Как вы себя чувствуете? Вы понимаете меня? Как вас зовут?

Мужчина попытался улыбнуться и хрипло проскрипел:

— Игнас… Игнат.

Алька широко улыбнулась.

— Игнат значит. Надо маме сказать. — И она поспешила к выходу из палаты, однако ее остановила рука Игната, которой он обхватил запястье девушки.

Алька тут же склонилось к нему.

— Что-то случилось? Вам что-то нужно?

Игнат слабо улыбнулся, прошептал: — Теперь уже ничего. — И закрыл глаза.

Алька выскочила из палаты Игната и, на крыльях предвкушения шока у всех от удивительной новости, понеслась в ординаторскую. Если день начинается так хорошо, то он просто обязан быть таковым до самого вечера. Елена Аркадьевна никак не могла поверить в случившееся. Быстро собрали консилиум и, признав чудо чудом, перевод в интернат быстренько отменили.

Уже переодеваясь в свою обычную одежду, Алька обнаружила на запястье тонкий металлический браслетик с двумя подвесками, девятилучевой звездой и фигурным ключиком. Алька недоуменно покрутила тонкое белое кольцо и не нашла никакой застежки, словно браслетик сам откуда-то появился на ее руке. Алька начала тихонько паниковать, пытаясь содрать украшение, но вдруг на нее навалилось странное безразличие и ей стало абсолютно все равно, что это за браслет, откуда он и зачем он на ней.

Начавшийся день был днем подготовки к экзамену, и Алька не спеша шла домой от остановки через парк. Солнышко светило ярко, сочная зелень деревьев почти не давала тени. В парке было совсем немноголюдно. Как-то не принято у жителей столицы гулять с утра. Поэтому явление двух архаровцев среднеазиатской наружности в спортивных костюмах псевдопумовского производства в самом темном и закрытом месте парка было для девушки большой неожиданностью.

— Зыдраствуй, красвиса, деньги давай. — прошепелявил «красавец» с подбитым левым глазом.

Алька потеряла дар речи от подобной наглости, однако решила пока не визжать и попыталась обойти парочку хулиганов, но они просто-напросто перекрыли дорожку, так что избежать контакта не получилось.

— Мужики, вы чего? Правил не знаете?

— Каких правил? — опешили отморозки.

— Как каких? Вот смотрите сами, сейчас день?

— День. — одноглазый не мог понять, что от него хочет эта странная девушка.

— Вооот, день. А кто днем грабит? Грабят в темноте и ночью. Пока никто не видит. Это ж что это за вы грабители такие неправильные? — Алька, возмущаясь, тихонько обошла налетчиков. — Вот вечером и приходите. В темноте и поговорим. Может быть… Позже… Когда-нибудь… Наверное…

Алька припустила бегом по дорожке, оставив растерянных хулиганов дожидаться другую жертву. Правда вслед ей прилетело:

— Эй, ты только вечером прийти не забудь, крысависа! Обещала даа!

Алька со всех ног неслась по парку, выбежала на оживленную улицу, где девушку догнал стресс и ее затрясло мелкой дрожью. Прижавшись к ограде парка, она закрыла глаза и отключилась на несколько секунд. Придя в себя, она отерла лоб ладошкой и еле переставляя ноги поплелась домой. Возникло ощущение, что она сдулась, как воздушный шарик. Ни сил, ни желания что-либо читать у нее не возникло.

Дома Алька все в той же прострации достала из холодильника пакет молока, налила большой стакан, выпила и завалилась спать. Посреди дня. Накануне экзамена. Более странного поступка она просто не могла совершить. Но Боже, как же хотелось спать…

Алька чувствовала, что проспала. Все ее существо кричало, что экзамен уже начался. Однако глаза и не думали открываться, осуществляя предательство хозяйки.

— Надо вставать. Мне нужно проснуться. — шептали пересохшие губы.

А мозг и глаза подло отвечали:

— Спии. Спиии. Не просыпайся!

И Алька сдалась, расслабилась и продолжила давить подушку.

Сколько прошло времени с попытки вырваться из теплых нежащих объятий постели, Алька не знала. Но проснулась резко, одномоментно, быстро, сев на кровати и в недоумении оглядываясь вокруг.

То, что окружало девушку, в реальности просто не могло существовать. Это было форменное издевательство. Алька решила, что однозначно прибьет того шутника, который притащил девушку в такое странное место. Страха не было, впрочем, как и паники. Просто полное отсутствие узнавания окружающего мира и некая растерянность.

Алька сидела на узкой деревянной кровати, застеленной дурацкими шелковыми простынями. Попа все время пыталась съехать с тюфяка на пол, стоило только поерзать в постели. Толстое пуховое одеяло отменно согревало, зато в самой комнате было прохладно, как в многоэтажке в октябре, когда отопление еще не включили, а на улице уже снежок порхает. Темные, затянутые какой-то плотной тканью стены, небольшое окно на стене с мутными стеклами через которые с трудом проникал свет, все это мало походило на Алькину спальню, где она уснула почти сутки назад.