Он одобрительно кивнул. Именно благодаря своей одержимости он превратил маленькую электронную фирму в процветающую корпорацию, что к сорока годам сделало его миллионером. Но сейчас то, что его волновало, к бизнесу не относилось. Это было личное дело, и одержимость Кесслера подогревалась гневом.
Он не позволял себе показывать это. В течение всего полета Кесслер сохранял спокойствие, изучал деловые бумаги, а внутри просто кипел. Терпение, говорил он себе. Успех зависит от терпения. Сохраняй контроль над собой.
Пока.
Внизу простирался Торонто. Фешенебельные районы тянулись вдоль берега озера, в сердце города высились небоскребы. Кесслер ощутил перемену давления, реактивный самолет пошел на снижение. Через шесть минут он приземлился в международном аэропорту в Торонто.
Он прошел через таможню.
— Нечего декламировать. Я здесь по делу.
“Дипломат” и дорожную сумку Кесслера не проверяли. Он прошел через скользящие стеклянные двери в заполненный народом главный зал, изучил толпу и подошел к мускулистому мужчине, на шее у которого был такой же, как у него, галстук в красно-синюю полоску.
— Сколько вы заплатили за этот галстук? — спросил Кесслер.
— А сколько вы заплатили?
— Мне его подарили.
— А я свой нашел, — закончил пароль мускулистый и добавил: — У вас есть багаж?
— Только то, что со мной.
— Тогда пошли отсюда. — У мускулистого был канадский акцент. Выйдя из терминала, они прошли на автостоянку, сели в большую
машину с откидным верхом и вскоре, достигнув разделенного на четыре
части шоссе, направились на запад по шоссе 401.
Кесслер посмотрел назад на исчезающий на горизонте Торонто.
— Сколько нам ехать?
— Час.
— Все собрались?
— Вы последний.
— Хорошо, — Кесслер почувствовал, как в нем закипает злость. Чтобы отвлечься, он показал на фермы и склады строевого леса вдоль Дороги. — Чего-то не хватает.
— Чего?
— Нет рекламных щитов.
— Правильно. Они запрещены законом.
— Трижды браво Канаде.
Кесслер надел черные очки и посмотрел прямо перед собой. Короткая беседа закончилась.
8
Через семьдесят километров они доехали до поворота на Китченер, но водитель не стал въезжать в город: он повел машину по объездной трассе, свернул на зигзагообразную, усыпанную гравием дорогу, ведущую к особняку на обрыве реки.
Кесслер вышел из машины и огляделся. Вокруг — поросшие лесом холмы, площадка для гольфа с девятью лунками, спутниковая телевизионная антенна, плавательный бассейн. Он повернулся к гаражу на пять машин, потом к особняку. Слуховые окна, башенки, крыши — он больше напоминал особняки Новой Англии, чем Онтарио.
— Мистер Хэлловэй умеет жить, — сказал водитель. — Конечно, все это благодаря…
Двойные двери в особняк открылись, появился стройный мужчина среднего веса в отлично сидящем спортивном костюме и дорогих кроссовках. Ему было чуть больше сорока, у него были вьющиеся, густые, блестящие волосы.
— Спасибо, Джон. До конца дня ты нам не нужен. Можешь позаниматься в тренажерном зале. Прими ванну. Выпей. Расслабься.
— С удовольствием, мистер Хэлловэй. — Водитель сел обратно в машину. Хэлловэй спустился по гранитным ступенькам и протянул вперед руку.
— Джо? Или это?..
— Джозеф, — ответил Кесслер, и они обменялись рукопожатиями.
— Мы так давно не виделись. У нас так много общего, жаль, что только несчастье собрало нас вместе.
— Я бы не стал называть это несчастьем.
— Как же тогда?
— Чертовым безумием.
— Таков мир. Вот почему я предпочитаю жить здесь. Вдали от сумасшествия. — Скривившись, Хэлловэй указал на дорогу между холмами. — Пошли. Остальные огорчены не меньше нашего. Они ждут.
9
Холл был тускло освещен. По всему помещению раздавалось эхо их шагов. Кесслер все еще не мог успокоиться, он остановился и посмотрел на пейзаж на стене. Картина была подписана: Хэлловэй.
— Мой отец, — сказал Хэлловэй.
Упоминание об отце вновь разбудило в Кесслере злость. В холл откуда-то доносились раздраженные голоса. Кесслер вслед за Хэлловэем вошел в большую, обитую дубовыми панелями комнату. Восемь мужчин прервали бурную дискуссию и посмотрели на вошедших.
Кесслер, в свою очередь, рассматривал их. Они не были похожи друг на друга, все разного роста, веса, но одна физическая характеристика у них была общей — возраст. Им всем было около сорока лет.
— Почти вовремя, — сказал один.
Двое других заговорили, перебивая друг друга.
— Я здесь со вчерашнего дня.
— Предполагалось, что это очень важная встреча.
— Мой рейс отложили, — сказал им Кесслер. — Быстрее прилететь я не мог.
Все трое говорили с акцентом — испанским, шведским и среднезападным американским. Проходя по холлу, Кесслер слышал и другие — французский, британский, итальянский, египетский и южный американский.
— Джентльмены, пожалуйста, — сказал Хэлловэй. — Если мы начнем спорить между собой, мы поможем врагу достичь второй половины его цели.
— Второй половины? — нахмурился француз.
— И что значит “его”? — спросил техасец. — Один человек не смог бы этого сделать!
— Конечно, — сказал Хэлловэй. — Но количество не важно, они хорошо организованы и преследуют одну цель. Вот почему я думаю о них, как об одном человеке, и поэтому и мы должны действовать как один.
— Верно, — сказал итальянец. — Мы не должны отвлекаться и паниковать. Мы не должны разделяться. Не поэтому ли мы столько лет поддерживали друг с другом связь и продолжаем контактировать до сих пор? Вместе мы сильнее, чем поодиночке. Вместе мы сумеем лучше себя защитить.
— Но мы не нуждаемся в защите! — сказал испанец.
— Физически, возможно, нет, — сказал Хэлловэй. — По крайней мере, пока. Но наши души? И потом, предположим, они не удовлетворены. Вдруг они захотят теперь прийти за нами, нашими женами и детьми?
Все присутствующие напряглись.
— Это я имел в виду, когда говорил о второй половине цели. Они будут мучить нас неизвестностью, а мы будем страдать от постоянного страха.
— Боже мой, — побледнел египтянин.
— Вы понимаете?
— Это опять “Ночь и Туман”.
— Да что с вами со всеми происходит? — не сдержался Кесслер. Все посмотрели на него.
— Вместо того чтобы хвалиться, какие вы умные, что поддерживаете друг с другом связь, почему бы вам не признать, что вы сами были самым серьезным своим врагом?
— О чем это вы?
— Как, вы думаете, они нашли нас? Все, что им нужно было сделать, — это выследить одного, а через него уже всех остальных.
— Мы соблюдали меры предосторожности.
— По-видимому, они были недостаточны. И вот теперь посмотрите на нас.
Американец со среднего запада шагнул вперед, лицо его тряслось от негодования.
— Мой отец никогда бы не сказал.
— Под пытками? Перестаньте, — произнес Кесслер. — Как долго может терпеть боль старый человек? И что, если использовали медицинские препараты? Я опоздал потому, что вообще мог не приехать. Я здесь, чтобы предупредить вас. Вы виноваты не меньше, чем те, кто сделали это. Не контактируйте друг с другом. Я больше не хочу ничего о вас знать, и я не хочу, чтобы вы знали что-нибудь обо мне.
— Это не решит проблему, — сказал Хэлловэй. — Мы все равно будем в опасности, и это не вернет наших отцов.
— Я уже смирился с мыслью о том, что мой отец мертв.
— Я не сдаюсь так легко, — сказал Хэлловэй. — Но что, если вы правы? Что, если ваш отец, мой, отец каждого из вас — мертвы? Вы хотите так это и оставить?
— О, поверьте, я хочу, чтобы эти мерзавцы заплатили за все.
— В таком случае нам есть что обсудить.
— У вас произошло что-то необычное? — шагнув вперед, спросил Кесслер.
— Именно. Может быть, вы не заметили. Не один вы не хотели ехать сюда. Двое из нас действительно не приехали. Во многих отношениях это самые важные члены нашей группы.