Эту манипуляцию можно трактовать как преступную, поскольку в ней был заложен явный обман. Не только в выступлениях политиков и в СМИ постоянно звучала мысль, что в переходный период рабочих ждут лишь кратковременные трудности, но эту же мысль социологи включали в опрос как гарантированное условие. Говорилось о "мерах преодоления экономического кризиса, которые вначале, в течение одного-двух лет, приведут к снижению уровня жизни людей, а затем к заметному, устойчивому улучшению жизни народа". Это — подлог. Никаких оснований обещать респондентам улучшение через один-два года исследователи не имели, они здесь выступили как манипуляторы, выполняющие политический заказ.
В этом пункте рабочие в основном проявили себя как доверчивые люди. Лишь 26% в принципе отвергли политику, заранее ведущую к ухудшению жизни народа. 60% такую политику принимали "в случае какой-то гарантии, что жизнь затем станет лучше". Какой-то гарантии! Куда уж еще больше гарантий, чем Ельцин, — он же пообещал лечь на рельсы!
Но важна даже не столько ошибочная оценка будущего, сколько заторможенная реакция на настоящее. Ведь в ходе реформы произошло небывалое снижение уровня оплаты труда по сравнению с советским строем. В СССР рабочий получал 1,6 рубля в час. Для удовлетворения основных жизненных потребностей (пища, жилье, транспорт) это было примерно столько же, сколько получал рабочий на Западе (8-10 долларов в час). По автомобилям и видеомагнитофонам не дотягивали, но надо все же брать главное. За час труда на советском заводе человек в 70-е годы получал в среднем цену 9 буханок хлеба или 16 литров бензина марки АИ-93 (в 80-е годы 8 литров бензина). Хлеб и энергия — абсолютные, всеобщие эквиваленты жизнеобеспечения. Сегодня рабочий в РФ в среднем получает около полдоллара в час. Это теперь 2 буханки хлеба или 2 литра бензина. И масса рабочих — не против этого строя! Новосибирск — город с полутора миллионами самых квалифицированных рабочих и инженеров — дважды проголосовал за Ельцина.
Смена главных установок рабочих всего за полтора-два года в направлении, противоположному воздействию практики, должна была бы стать объектом глубоких исследований. Это — признак исключительной неустойчивости общественного сознания важной социальной группы. Сегодня мы можем лишь приблизительно обрисовать всю систему агентов и технологии воздействия на сознание рабочих (например, явно недооценивается огромное и постоянное влияние на рабочих инженерно-технических работников, "специалистов", которые постоянно находятся рядом с ними). Но пока что зафиксируем сам факт: без общественного диалога и без предоставления убедительных доказательств, вопреки уже получаемому практическому опыту, рабочих смогли склонить к поддержке слома всего их жизнеустройства.
Одним из главных смыслов, входящих в культурное ядро любого общества, является труд. С ним связаны многие частные стороны экономического и социального порядка, представления о взаимной ответственности государства и гражданина, важные символы и даже религиозные установки. И завоевание гегемонии определенным социально-политическим движением, и подрыв гегемонии определенного государства неизбежно связаны с образом труда и его тенью — образом безработицы.
В перестройке, которую можно считать идеологической артподготовкой к слому советского порядка и присвоению государственной собственности номенклатурой, одной из ключевых тем было право на труд и безработица. В рамках этой темы, как было показано выше, была проведена блестящая программа манипуляции сознанием, и она заслуживает рассмотрения. Высокое качество этой программы подтверждается тем, что отключение здравого смысла удалось не в связи с каким-то отвлеченным вопросом, а вопреки очевидным и осязаемым материальным интересам буквально каждого человека.
Полная занятость в СССР была бесспорным и фундаментальным социальным благом, которое было достигнуто в ходе советского проекта. В обеспечении права на труд было, конечно, много дефектов, идеал "от каждого — по способностям" был далеко еще не достигнут, реальный уровень промышленного развития не позволял привести качество рабочих мест в соответствие с притязаниями образованной молодежи. Но это по важности несравнимо с главным. Отсутствие безработицы было колоссальным прорывом к благополучию и свободе простого трудящегося человека. Это было достижение исторического масштаба, поднимающее достоинство человека. Мы еще даже не можем вполне оценить утрату этого блага — у нас еще нет людей, по-настоящему осознавшими себя безработными и, главное, воспроизводящими безработицу в своих детях, в следующих поколениях. Мы еще живем "наполовину советским" порядком.
Привычность полной занятости превратила в сознании наших людей это чисто социальное (созданное людьми) благо в разновидность природного, естественного условия жизни. Это, разумеется, сделало право на труд как политическую норму очень уязвимым. Люди его не ценили, и никаких активных шагов по его защите ожидать было нельзя. Однако пассивная установка на отрицание безработицы была вполне определенной. Это показывали регулярные опросы социологов. Кстати, сами эти опросы должны были бы встревожить людей, но не встревожили — Горбачев периодически успокаивал: чего-чего, но безработицы мы никогда не допустим.
На деле партийно-государственная номенклатура СССР, начав свой постепенный отход от советского проекта, уже с 60-х годов стала тяготиться конституционным правом на труд, исподволь начав кампанию по внедрению в общественное сознание мифа о благостном воздействии безработицы на все стороны общественной жизни. Эта тема постоянно муссировалась на околопартийных интеллигентских кухнях, в среде хозяйственных руководителей стало хорошим тоном посокрушаться, что, мол, отсутствие в их руках кнута безработицы не дает поднять эффективность производства. Но, поскольку право на труд было краеугольным камнем нашей идеократической системы, подмывание этого устоя велось неофициально, хотя и с явного одобрения верхушки КПСС.
Во время перестройки довольно быстро эта идеологическая кампания стала вестись открыто. Близкий к Горбачеву экономист Н.Шмелев уже в 1987 г. заявил в "Новом мире", что безработица в СССР необходима, а с 1988 г. такие рассуждения заполонили прессу. Эта кампания велась средствами партийной печати с присущей ей тоталитарностью.
Со мной был такой случай. Я попытался ответить на манифест Н.Амосова в пользу безработицы, опубликованный в 1988 г. в "Литературной газете", совершенно спокойной информативной статьей. К моему глубокому удивлению, ни одно из "коммунистических" изданий опубликовать ответа не пожелало ("так как у редакции на этот счет иное мнение, чем у вас"). Меня это заело, и я приложил все усилия, чтобы напечатать статью. Тщетно. Не помогли друзья в ранге зам. главного редактора газет, ни ходатайства влиятельного академика, которого за честь почитала иметь своим автором "Комсомольская правда". Речь шла об идеологической установке ЦК КПСС.
Сильный эффект расщепления сознания был достигнут тем, что пропагандой безработицы занялись профсоюзы — именно та организация рабочих, которая по своей изначальной сути должна быть непримиримым врагом безработицы. В марте 1991 г., еще в советское время Профиздат выпустил массовым тиражом книгу "Рыночная экономика: выбор пути". Среди авторов виднейшие экономисты. Читаем: "Можно сказать, что рынок воспроизводит безработицу. Но возникает вопрос, а является ли безработица атрибутом только рыночной системы хозяйства? Разве в условиях административно-командной системы управления производством не было безработицы? Она имела место, только носила структурный, региональный и в основном скрытый характер. Различие между рыночным механизмом и административно-командной системой управления состоит не в том, что в одном случае есть безработица, а в другом нет, а в том, что в условиях рынка безработица официально признается и безработный получает пособие".