Детектив поднял на него глаза.

– А мне на это плевать, просто отвечайте на вопрос!

Боб вздохнул.

– Я выпил пару порций.

– Пару порций чего?

– Текилы.

– Где вы пили текилу?

– В машине.

– Значит, вы вели машину и на ходу пили текилу?

– Нет, я припарковался.

– Вы помните, в каком месте припарковались?

– Где-то прямо на улице.

– В Студио-сити?

– Нет, кажется, в Бербэнке.

– Что вы делали потом?

– Уснул.

– В машине?

– Угу.

– А вам не приходило в голову, что надо доставить груз по назначению?

– Вообще-то, приходило.

– Ну, так что же вы?

– Я был огорчен.

– Ах, вы были огорчены!

– Ага, мне было как-то не до работы.

– Почему же вы не вернулись к себе в лабораторию и не попросили у начальства отгул?

Боб сокрушенно покивал головой.

– Да, чего-то даже не подумал об этом.

Детектив сделал новые пометки в блокноте. Боб виновато посмотрел на него.

– Простите, если я что-то напортил. Я, правда, не хотел! Лицо детектива оставалось непроницаемым.

– Из-за вас произошла задержка в важном расследовании убийства.

– Я не знал. Простите, пожалуйста!

– Но вы знали, что среди получателей вашего груза есть полиция?

– Да.

– Разве уже это не подсказало вам, что груз надо доставить обязательно и срочно?

Боб повесил голову.

– Вы совершенно правы. Я виноват.

– Ваше раскаяние слишком запоздало, Боб!

– Вы меня арестуете?

– Пока нет.

Бобу стало обидно, что детектив допрашивает его в одиночку. Привезли же его сюда двое! Если это плохой коп, то должен быть и хороший! Тот, что посочувствовал бы его переживаниям! Правда, если это хороший коп, то второй, наверное, сломал бы Бобу руку… Нет, пусть уж лучше остается один.

– Итак, вы не вернулись в лабораторию до пяти часов вечера, и не поехали домой. Вы продолжали пользоваться служебной машиной после окончания рабочего дня. А ночевали вы тоже в машине?

– Нет.

– Где же?

– В мотеле.

– В каком, помните?

Еще бы Бобу не помнить!

– «Тревлодж» в Глендейле.

Детектив записал и посмотрел на Боба очень сурово.

– Я это проверю. Может, хотите что-то дополнить или изменить в ваших показаниях?

Боб выдержал его взгляд.

– Нет.

– Вы уверены?

Детектив оказывал на него психологическое давление, старался вывести его из душевного равновесия, заставить возмущаться и протестовать в надежде, что тот сгоряча проговорится. И Боб взбеленился.

– Послушайте, мне действительно очень жаль, что я опоздал с доставкой! И я уже извинился! Чего вам еще надо? Поймите, у меня есть своя, личная жизнь, в которой началась черная полоса! Мне понадобилось время, чтобы все наладилось! Это вам понятно? И прежде, чем возить меня носом по столу, подумайте, каково пришлось бы вам, если бы вас бросила любимая женщина! А потом говорите!

Дон проводил взглядом Боба, которого увел полицейский в форме. Что-то в этом парне беспокоило детектива. Не потому ли, что он бывший любовник Моры? Может, чувство ревности подсознательно мешает Дону создать о нем объективное мнение? Почему-то его ответы казались ему чуточку чересчур продуманными. Дон не раз сталкивался с этим на практике. Люди на допросах якобы догадываются, каких ответов ожидает от них полиция. Они стараются вести себя не слишком наигранно, не слишком бесстрастно. Так держатся те, у кого рыльце в пушку, и кто пытается спрятать свою вину за манерами, заимствованными из многочисленных полицейских сериалов.

Дон сказал Бобу, что ему придется посидеть под замком на время проверки его показаний. Тот начал было протестовать против несанкционированного задержания, но сразу перестал, как только детектив пригрозил официально обвинить его в попытке воспрепятствовать отправлению правосудия.

Дон не понимал, почему все, кого временно помещают в КПЗ полицейского участка, воспринимают это с таким раздражением. Если ты ни в чем не провинился, значит, в твоих же интересах помочь следствию! Но детектив по собственному опыту знал, что именно невиновные громче всех возмущаются по поводу их задержания. Вот и Боб вспылил не на шутку.

Ну, ничего, недолго осталось. Короткий визит в мотель «Тревлодж» в Глендейле, и Дон будет знать правду. Если Боб соврал, у детектива появится законное основание и объективная причина закрутить гайки и надавить на парня всерьез.

Мартин сидел на заднем дворе «хранилища» и смолил толстую самокрутку. В голове у него повторялись, как мантра, слова «кто не рискует, тот не пьет шампанского». Не разбив яйца, не поджаришь яичницы. Не свернув косяка, не покуришь травки. Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Скромный шаг вперед каждого человека – огромный скачок для всего человечества.

Во двор вышел Норберто. В руке он держал открытую бутылку с пивом. Мартин предложил ему затянуться, но тот отрицательно покачал головой и сказал:

– Чего-то я начал сомневаться по поводу твоего плана.

У Мартина екнуло под ложечкой. Начинается! Долбанные мексиканцы, разве можно на них положиться! В небесной синеве плыли несколько легких и ослепительно белых облачков. Он посмотрел на Норберто.

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

– Чего?

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

Норберто кивнул в знак понимания.

– Да, но малейшая утечка, и нос чингамос, чувак!

– Утечки не будет. Все герметично.

– Ну, не знаю, чувак. Ты рассчитываешь на тех, кто легко может тебя прокатить!

– Это кто же?

– Лас-плакас!

– Копы?

– Ну, да, да! Вдруг они прощелкают? Почему ты так уверен, что долбанные халапеньос обязательно явятся и всех повяжут?

– А куда они денутся!

Норберто с сомнением покачал головой.

– Если они такие ушлые, чего ж до сих пор никого из нас не взяли?

Мартин всем телом повернулся к Норберто, не в силах сдерживать злость.

– Да оттого, что у них ничего нет на нас! Им не за что нас брать! И знаешь, почему ты сейчас на свободе? Благодаря мне! Я планирую всю работу! Я отмываю деньги! Я занимаюсь вопросами легализации! Вот «чего»!

– Или нам просто везет.

Окурок обжег Мартину палец. Боль послужила взрывателем для накопившейся в нем ярости. На несколько секунд он словно окаменел. Его кровь кипела пузырями размером с шарики для пинг-понга, когда те взлетают в воздушной струе и бьются о прозрачные стенки машины для выбора номеров лото. Постепенно приступ бешенства прошел. Мартин уронил окурок на землю и наступил на него ногой.

Потом пристально посмотрел на Норберто. Из-за этого ублюдка он растерял весь кайф.

– Или ты просто струсил.

– Возможно, чувак. Возможно.

– Я всегда прикрою тебя сзади!

Норберто допил пиво.

– Те, кто нас пасет, чувак, не станут подкрадываться сзади!

Кроме Боба, в камере предварительного задержания находились еще двое. Здесь было нечисто и плохо пахло. Оба сокамерника – диковатый подросток-вьетнамец и здоровяк латино лет за тридцать – растянулись на голых деревянных скамьях. Вьетнамский мальчишка, очевидно, чувствовал себя погано. Его кожа лоснилась от холодного пота. Похоже, его мучило что-то вроде ломки, и страдания мог облегчить только какой-нибудь пакет с клеем. Латино просто лежал плашмя, как разделанная курица. И тот, и другой, казалось, совершенно смирились с любым исходом, уготованным им судьбой.

Боб решил, что детектив посадил его сюда, чтобы запугать, вынудить расколоться, однако из всего окружения самым страшным здесь выглядел только ничем не загороженный унитаз в углу камеры.

А страшно было оттого, что Бобу до смерти хотелось писать. Его мочевой пузырь раздулся сверх всяких рекордных объемов, достигнутых в автомобильных пробках. Притуплённое напоминание в животе переросло вострую, пульсирующую резь. Даже почки приняли участие в пытке и посылали тревожные, болезненные сигналы из нижней части спины. Но Боб не мог заставить себя встать и помочиться. Его одолела робость.