Уже стемнело, когда мы вышли из дома. Первую милю Луис молча вел машину. Я тщательно прикурил сигарету, рассмотрев в свете вспыхнувшей спички его украшенное шрамом аскетически выглядевшее лицо, и спросил:

— Миднайт сказала, что какое-то время они с Максом Саммерсом были компаньонами?

— Верно.

— Почему они расстались?

— Полагаю, это можно назвать расхождением в политике, — небрежно бросил он. — Макс был заинтересован только в бизнесе и, мне думается, не одобрил желания Миднайт примешивать к нему и удовольствие.

— Вроде ее обращения с Бенаресом? — проворчал я. — Или ее поведения, свойственного черной вдове, со мной прошлой ночью?

— У нее весьма специфический вкус к некоторым вещам, — несколько иронично проронил Луис. — И их товарищество распалось, я остался с ней не из сентиментальных соображений, а потому, что она всегда была сильнее и умнее. Они разошлись около двух лет назад, и с тех пор она оставила Макса далеко позади, мне кажется, это новое дело в Айове он задумал в отчаянной попытке сравняться с ней. Миднайт тоже так считает, я полагаю. Поэтому она так жаждет иметь своего человека в этом деле с самого начала.

Он ловко втиснулся на свободное место на стоянке железнодорожной станции.

— Вот мы и приехали. Не принимай американских полукрон в Айове, Дэнни!

— Спасибо, Луис. Не ответишь ли ты мне еще один вопрос?

— Спрашивай, — пожал он плечами.

— Меня все еще разбирает любопытство, — признался я. — Миднайт представляет несомненный интерес для любого исследователя ужасного. Ты первым сравнил ее с черной вдовой. Эта характеристика интригующе противоречит ее склонности к коллекционированию монет. Как ты думаешь? Интересно, не коллекционирует ли она людей, как монеты, Луис?

— Восхитительная теория, Дэнни, — еле слышно хихикнул он. — Но, конечно, совершенно нереальная.

— Разве? — не скрыл я своего удивления.

Белая ткань рубца в уголке его рта задергалась в еле заметном, неровном тике.

— Вопрос здесь не только в сексуальной победе, — продолжил я ровным голосом. — Она лишь отчасти удовлетворяет ее комплекс черной вдовы. Однако, как я догадываюсь, страшнее последствия. Я подозреваю, что у нее большой талант в зондировании людей, в обнаружении их слабостей и в безжалостном их использовании, пока они не оказываются безнадежно запутанными в ее паутине. И тогда уже поздно пытаться спастись — слишком много оказывается тайных секретов и странных страстей, известных ей. Что ты скажешь на это, Луис?

— Я уже говорил тебе, — напряженно ответил он, — что это любопытно, но смешно! — Он с шумом втянул в себя воздух, а ткань шрама забилась в более явном и регулярном тике. — Надеюсь, я ответил на твой последний вопрос?

— Нет, не ответил, — я смущенно заулыбался. — Это был только подступ к вопросу. У тебя действительно был выбор — уйти с Максом Саммерсом или остаться с Миднайт? Или ты уже настолько запутался в ее паутине, что не имел возможности вырваться?

— Бойд, — придушенно проговорил он, — убирайся из машины, пока я тебя не вышвырнул!

— Не пытайся мне грубить, Луис, ты не в той весовой категории, — кратко сказал я. — Знаешь, чем меня смутил настоящий Бенарес? Больнее всего ему было не от тех жутких десяти дней под красной лампочкой и не от садистских побоев, а от мысли о том, что его старый кореш, его лучший дружок предал его. У него просто не укладывалось в голове, что парень, которому он доверял так, как тебе, Луис, внезапно оказался отвратительным иудой!

Его руки так свирепо сжались на рулевом колесе, что побелели суставы пальцев.

— Убирайся, — прошипел он, — или я тебя пришью!

— Ты самый невероятный из встреченных мной иуд, — продолжил я все тем же ровным тоном. — Несомненно, хорошо образованный, не без мозгов, уверенный в себе — зачем тебе понадобилось предавать такого бродягу, как Бенарес, к тому же старого приятеля? Зачем тебе было наблюдать, как Миднайт получает садистское удовольствие от умышленной попытки довести человека — твоего старого кореша! — до животного состояния?

Он уронил голову на руль, поспешно отвернулся и всхлипнул:

— Я убью тебя за это, Бойд, даже если это будет последним, что я сделаю…

Я открыл дверцу и вышел из машины как раз в момент, когда поезд втянулся с тем неспешным видом, который всегда бывает у поездов, сознающих, что паническое бегство пассажиров с Манхэттена начнется в обратном направлении.

— Одного не забывай, Луис! — Я просунул голову окошко для последнего выпада. — Начиная с послезавтра, Джонни Бенарес будет живым и здоровым в Суинбэрне, штат Айова, а не под тремя дюймами свежего, быстро застывающего цемента, где его похоронил вероломный предатель, которого он держал за друга!

Поздним утром двадцать шестого октября, я зарегистрировался в гостинице «Скотовод», подписавшись с шикарным росчерком своим новым именем: Дж. Дугуд. У портье не оказалось ни писем, ни телефонограмм для меня, но он храбро попытался обрадовать меня, сообщив, что его уже не однажды спрашивали, не прибыл ли я. Потом он дал мне комнату на третьем этаже, выходящую на железнодорожную горку, и мне уже не терпелось услышать все эти гудки, которые не дадут спать всю ночь.

После скромного ланча — официант втиснул меня как начинку сандвича между двумя пальмами, так что я оставался невидимым — я вышел прогуляться. Отель располагался как раз в центре Главной улицы — потеряться я никак не мог.

Городок выглядел вполне спокойным и вполне приемлемым для жизни, если тебе не противно видеть каждый день одни и те же физиономии. Я испытываю страх перед открытыми пространствами и начинаю чувствовать себя жутко одиноко, проведя лишь день в городе, где меньше двух миллионов жителей.

К пяти часам я осмотрел уже весь Суинбэрн. Если и оставалось что-либо, чего я не видел, мне на это было наплевать. В баре гостиницы я нашел свободную табуретку, на конце стойки и с благодарностью взгромоздился на нее и посвятил себя всецело виски, ощущая одиночество сродни дикому гусю, мигрировавшему в конце лета на север вместо юга и удивлявшемуся всю зиму отсутствию остальных.

Где-то через час на соседнюю табуретку мужественно взобрался похожий на мышь маленький человечек, заказавший нервным шепотом пиво. Я бы не обратил на него внимания, если бы минут через десять он вдруг не наклонился в мою сторону и не прошептал уголком рта: «Дугуд?»[4]

— Пытаюсь, приятель, — откликнулся я, не подумав. — Разве все мы не пытаемся делать добро?

Тут я заметил обалдевшее выражение его лица, сообразил, о чем он спрашивал, и поспешно ответил:

— Он самый.

- Рад познакомиться с вами. Вы ведь Джонни? — Его пальцы коснулись моей руки, качнули ее вверх-вниз и тут же убрались, словно принадлежали начинающей доярке, впервые подошедшей к живой корове.

— Меня зовут Ларри, — он коротко улыбнулся, обнажив отвратнейший комплект фальшивых зубов, унаследованных, должно быть, от самого громко говорящего дядюшки в целом мире. — Меня прислал мистер Саммерс. — Его голос моментально стал уважительным. — Мистер Саммерс просил сказать вам «добро пожаловать». Он очень рад, что вы прибыли вовремя!

— Можете передать мистеру Саммерсу мои наилучшие пожелания, — не нашелся я сказать ничего лучшего.

— Мистер Саммерс назначил встречу на восемь тридцать сегодня вечером и желает, чтобы вы присутствовали, — сообщил паренек.

— Где? В гостинице?

— Нет, сэр! — Он торжественно покачал головой. — Мистер Саммерс хотел бы быть уверенным в совершенной секретности встречи. Я заеду за вами в восемь и отвезу на место встречи. О'кей. Джонни?

— О'кей, Ларри, — ответил я с не меньшей торжественностью.

Он вновь проделал эту рутину «качни разок и выбрось», спустился с табурета на пол и мгновенно исчез, оставив стойке стакан, на три четверти заполненный пивом. Если остальные члены банды, подумалось мне, были такими удальцами, как Ларри, уж не затеял ли Саммерс нечто действительно отчаянное, например, выкрасть недельные припасы мороженого из киоска на углу.