Судебная администрация, хромая на одну ногу и в то же время вступая в самые постыдные компромиссы, плохо исполняла одну часть своего дела, а другую оставляла без движения. В 1755 г. она решает окончательно судьбу низшего чина в Юрьеве, обвиненного в том, что он совместно с воеводой Пименовым замучил одного крестьянина ужасными пытками – в 1739 г.! Дело лежало под сукном, а виновные все это время сидели в тюрьме. Один из них успел даже умереть.[268]
Не одни судьи были виновны в проволочках, повторявшихся до бесконечности в процессах той эпохи. 11 марта 1754 г. в заседании Сената, осчастливленного в виде исключения присутствием императрицы, Петр Шувалов указал и на другую причину этого явления: на состояние самого законодательства, где со времени Петра Великого указы нагромождались один на другой в неописуемом беспорядке. Елизавета энергично поддержала его замечание: «Ангел бы в них не разобрался», воскликнула она, добавив, что многие из этих законов были непонятны и некоторые из них не соответствовали более современным нравам и идеям. То были золотые слова, и тотчас же Сенат решил приступить к составлению свода «ясных и понятных» законов. Но ввиду того, что это происходило в Москве, то решено было дождаться возвращения собрания в Петербург, чтобы приступить к делу, но в последовавшие затем дни и месяцы императрица была поглощена иными заботами и своих сенаторов не торопила.
Лишь в следующем 1756 г. была составлена Комиссия, и чтение статей нового уложения составило главное занятие Сената в течение этого года. Щербатов дает нам довольно нелестное понятие о членах комиссии, составлявших новые законы. Он говорит про одного из них, что он незадолго перед тем был под судом за взяточничество и воровство; другой ничего не понимал в данном деле и кроме того был корыстолюб; третий – лебезил перед Петром Шуваловым и был столь же подкуплен, как и этот последний. Эти своеобразные законодатели были все русские. Щербатов называет среди них лишь двух сведущих людей, Эмме и Струве, – немцев, не имевших, однако, возможности приложить к делу свои знания и честность при подобных сотрудниках.
Эти деятели наложили свой отпечаток на труд, исполненный ими. Уложение было полно статей, заимствованных из самых разнообразных иностранных законодательств, по личной прихоти различных членов комиссии, стремившихся лишь подыскать тексты, благоприятствовавшие их частным интересам. Притом комиссия разрослась в большое количество подкомиссий, пересматривавших законы и правила, относившиеся к разным ведомствам. В области уголовного законодательства, в силу еще варварских инстинктов большинства членов комиссии – и в этом отношении один из немцев, Эмме, исключения не составлял, – и желании выказать рвение в наказании проступков, отягчавших совесть некоторых из них, они нагромоздили целый ряд пыток, которые жестокостью своею превзошли бы воображение любого мандарина. В Елизавете эти жестокие меры вызвали ужас и отвращение. Неудача этой части Уложения, выработанной раньше других, не могла послужить стимулом к составлению остальных. Потеряв доверие к своим собственным силам, Комиссия потребовала на подмогу себе некоторое число выборных лиц от дворянства и купечества; но до наступления времени, назначенного для созвания их, Елизавета скончалась. Продолжение работ по составлению Уложения относится уже к царствованию Екатерины.
В правление Елизаветы эта законодательная попытка, несмотря на постигшую ее неудачу и варварские тенденции, проявившиеся в ней, косвенно соответствовала заметному успеху в деле развития гуманитарных идей. Здесь опять перед нами раскрывается мрачная сторона национального прошлого, одновременно скорбного и своеобразного. В Уложении царя Алексея Михайловича телесные наказания были предусмотрены в ста сорока случаях. Домострой советовал наказывать и наносить побои с разбором, сообразуясь с виной и обстоятельствами дела. Заслуги и благодеяния розог вдохновили музу Симеона Полоцкого, одного из основателей национального воспитания, а Св. Дмитрий Ростовский (Данило Туптало) писал воспитанникам своей школы: «Дети, дети, я слышу дурные вещи про вас. Даю вам старшего, А. Юрьева, дабы он вел вас строго, как цыганский табун… Кто восстанет против него, почтен будет розгами».
С пятнадцатого и до конца восемнадцатого века, в красном мерцании застенка, где трещали горящие уголья и свистели плети среди зловещей суеты вокруг эшафотов, беспрестанно воздвигавшихся на площадях, через руки палачей прошли представители всех классов общества: прямые потомки удельных князей, высшие государственные чины, духовные лица, самые знатные женщины. В 1714 г. двое сенаторов были наказаны кнутом; в 1724 г. – несколько священников, даже не лишенных сана; при Елизавете – две женщины высшего общества, Лопухина и Бестужева. Только в 1785 году дворянство, а в 1796 г. духовенство освобождены были от этого позорного равенства перед виселицей и кнутом, причем эта льгота была распространена и на преступников моложе двенадцати и старше семидесяти лет. Но в следующем же году Павел I, вступив на престол, уничтожил эту привилегию, и в начале девятнадцатого столетия опять секли всех, без различия возраста и общественного положения. Затем освободительные стремления снова вступили в свои права. В 1801 г. были отменены телесные наказания для дворянства, мещан и духовенства; в 1808 г. – для жен священников; в 1811 г. – для рядовых монахов; в 1835 г. – для детей священников; в 1841 г. – для писателей и их жен, для придворных лакеев, носящих ливрею – лестное сопоставление! – для вдов потомственных дворян вторично вышедших замуж за крепостных, для воспитанников некоторых учебных заведений и некоторых младших чиновников. В 1855 г. был составлен указ в пользу слабосильных преступников, но он обнародован не был. В 1863 г. упразднение шпицрутенов, кошек и розог, употреблявшихся в армии, флоте и в гражданском управлении, отметило собой дальнейший успех в этом направлении. Однако закон этот не касался ссыльных. Лишь в 1893 г. он был распространен на женщин, приговоренных к ссылке или к каторжным работам. Но в деревнях волостные суды еще недавно имели в этом отношении права, ограниченные лишь указом, поставившим телесные наказания под контроль земских начальников.
До царствования Елизаветы жестокость кар все усиливалась. Дочь же Петра Великого начала с того, что отменила смертную казнь, и если не в правовом порядке, то фактически так, что на практике сперва смертные приговоры никогда в исполнение не приводились, а затем судьи вовсе перестали и выносить смертный приговор, за исключением тех случаев, когда преступления носили политический или религиозный характер, – аномалия, сохранившаяся и до наших дней. В царствование Елизаветы не был казнен ни один политический преступник, и вся разница выражалась лишь в судопроизводстве. В политических делах, за отсутствием замены наказания, существовавшей для преступлений общего порядка, Елизавета пользовалась всегда правом высочайшего помилования. Но она не считала себя в праве поступать так, когда дело касалось интересов православного Бога. То же либеральное направление сказалось в отмене пыток, в бесчисленных процессах, вызванных мошенничеством или постоянными бунтами крестьян; в распространении этой льготы на обвиняемых моложе семнадцати лет, которых одновременно запрещено было приговаривать и к смертной казни (указ 23 августа 1742 г.); в указе 1757 г., отменившем клеймение и вырывание ноздрей у женщин. Как сказано в указе, эти две меры имели чисто практический смысл; они позволяли распознавать преступников и препятствовали их побегу. Елизавета нашла, что, живя в Сибири, женщины достаточно ограждены от искушения побега громадностью расстояния, которое им пришлось бы пройти. У мужчин вырывание ноздрей производилось до 1817 г.[269]
Ввиду того, что смертная казнь все еще существовала по закону, судьи продолжали приговаривать к ней в царствование Елизаветы; но каждый раз о том составлялся доклад императрице, неизменно отменявшей ее. В результате в 1753 г. насчитывалось 3579 приговоренных к смерти, ожидавших, чтобы императрица решила их судьбу. Такое большое скопление арестантов порождало страшные затруднения. Нередко они бунтовали и убивали своих надзирателей, подвергая их предварительно мучениям, что шло совершенно вразрез с поставленной гуманными намерениями императрицы целью.