И наступил чернец с перепугу Деве на волосы шелковы и... окаменел.
И вскинулась Дева прекрасная станом гибким, и выпрямилась, дивную голову закинув, и... окаменела...
И стоят теперь возле Симеиза крымского две скалы в море -- "Дева" и "Монах".
И омывают их волны изумрудные, ласкает их ветер, окутывают туманы.
А по шелковым Девиным волосам подымаются на прекрасную "Деву" люди грешные и любуются морем, горами, пейзажами.
И на белом Девы челе пишут:
"Мура и Шура издесь были и целовались"...
Или:
"Коля Рябошапка из Харькова".
И не слышит того Дева, белой грудью к широкому морю обернувшись...
А "Монах" позади "Девы" стоит, стыдливо голову опустивши, святые руки на грешном чреве скрестивши...
А море плещет, море шепчет, море рокочет, море грохочет... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мораль?
Девы! Не искушайте монахов... Не искушайте, а то непременно погонится... И наступит, растяпа, на ваши волосы... Хорошо, если они накладные (чужие) -- можно вырваться... А не то будете стоять, белую грудь в море купая.
И на челе у вас оставят надпись:
"Издесь свистел Ванька из Панасовки".
Чернецы! Не кидайтесь на Дев прекрасных... Умерщвляйте плоть! А то камнем стыдливо за Девами стоять придется... Бог все видит!..
В писании о вас ясно сказано:
"Аще ты мних -- мнишествуй..."
Не скачи, значит, першероном за девчатами.
1924 ______________________________________________________________________
Крымская ночь
(Лирика с экзотикой)
Только уйдет солнце за "Кошку" [1], спрячется, подмигнув, за ее мохнатой спиной -- в Крыму вечер наступает... Голубой вечер.
Знаете, какой вечер?
А вот какой: было ясно, было светло, а потом перестало быть ясно и светло. Это и есть вечер... Он голубой... Он с яйлы голубой чадрой Южный Крымский берег -- бац! -- и накрыл... И голубая чадра эта -- в море, в море, в море, туда, где море с небом слились, обняло небо море, а море небо... Вон куда голубой вечер...
А за вечером ночь тихо подкрадывается... Подкрадется, столкнет голубой вечер в море изумрудное, а сама -- на сосны, на кедры, на магнолии, на лавры... И сидит... Сидит ночь... Крымская ночь...
Из-за моря луна выглянула... Поднялась, рассыпала щедрой рукой по синему морю червонцы, а червонцы те из-за моря покатились-покатились к берегу Южному Крымскому, ударились о скалы и откатились туда, где море с небом обнимаются... И лежат и поблескивают золотыми блестками, без звона, без шума на легких волнах перекатываясь...
Крымская ночь...
Сидит ночь, крымская ночь, легенды рассказывает... А кипарисы слушают... И поят ночь ароматами, и ласкают ночь ветвями своими, и шелестят тихо-тихо хвоей со старыми легендами в лад...
И старый лавр задумался, плотно ствол пахучий листвой окутав... Ему ночь его крымское детство напомнила...
...В далекие-предалекие времена темной ночью выходили на берег страшные женщины-чудища и душили детей...
И решил крымский царь убедиться в том собственными глазами. И отплыл царь на маленькой лодке далеко от берега и стал ждать... В полночь лодку его окружили чудища морские. Испугался царь. Но чудища превратились в прекрасных наяд и сказали царю, что отведут его к своей царице, давно уже желавшей видеть земного владыку...
И опустилась вдруг лодка на дно морское, и оказался царь в подводном царстве... В прекрасной лавровой роще он увидел два трона из чистого жемчуга. На один посадили его, на другой села царица подводного царства...
-- Мудрый владыка крымский, -- сказала царица, -- отгадай загадку, которая давно меня мучает, но никто, кроме тебя, не может ее разгадать.
-- Говори, царица!
-- Скажи ты мне, мудрый владыка, вернется ли в Крым Врангель?
Усмехнулся царь и ответил:
-- Дуля с маком!
И спустилась царица с трона, сорвала лавровую ветвь, протянула мудрому и сказала:
-- Посади эту ветку у себя на земле, мудрейший из царей. Пока будут расти и зеленеть в твоем царстве лавры, никто из моих подданных не осмелится ступить в твой благословенный край...
И только кончила царица свою речь -- очутился царь с лавровой ветвью на берегу...
С тех пэр в Крыму растут лавры и ни одно морское чудовище не выходит из глубин...
И никто не душит крымских детей...
И растут крымские дети комсомольцами...
Слушает старый лавр о себе легенду...
...Крымская ночь...
Ах, ночь! Ах, крымская ночь! И кто тебя выдумал?! И зачем ты такая синяя? И зачем ты такая прозрачная?! И отчего так пьянишь ароматами?!
Ах, ночь! Ах, крымская ночь!
Ты погляди только, крымская ночь, что ты с людьми творишь?! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Барышни, вам, кажется, скучно?
-- Уйдите! Вы нахалы!
...Но пять минут, всего лишь пять минут крымской ночи -- и голова "уйдите" уже на плече у "нахалов"...
И голос нежен... И дрожат поджилки... И бьется сердце... И кипит кровь...
Ах, ночь! Ах, крымская ночь! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Какие у тебя, крымская ночь, звуки! Какие запахи! Какие шорохи! Какие шумы! А песни у тебя какие, чарующая крымская ночь! Южные песни!
Эх, красное яблочко,
Розовый цвет!
Он ее любит,
Она его -- нет!
Она его не любит! Но это ничего! Она его полюбит, ведь из-под другого куста или с другой скалы уже несется, прорезая ночную тишину:
Ах, зачем эта ночь
Так была хороша...
Какие песни?! Какие южные песни?! Кипарисовые песни!
И шелестят кусты! И шепчут кусты! И прислоняются в кустах головки с бантами к головам без бантов:
-- Что будет?! Что может быть?!
А на горе, на Чатыр-Даге, демон машет мохнатым крылом...
А в кустах упоенно:
Сладки песни эти!..
A демон хохочет:
Сладки песни эти?!
Может, ничего не будет...
А может... Может, будут дети..
Ах, ночь! Ах, крымская ночь! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И затихает крымская ночь. Темнеет и затихает...
И легко дышит крымская ночь...
Крымским воздухом дышит ночь...
И море тихо плещет...
Молчат лавры... Молчат кипарисы.
Ночь спит...
А за окном черные тени... За окном тишина...
Тишина... Тишина...
Ах, ночь! Ах, крымская ночь!
1924 ------
[1] Это гора так называется -- "Кошка". -- О.В. ______________________________________________________________________
Крымское солнце
После ночи, после крымской (Ах, ночь! Ах, крымская ночь!) -солнце!
Солнце, солнце крымское, из-за Ай-Петри зубчатого...
Когда черно-синяя ночь молоком голубым подернется, когда чадру свою ночь сбросит, синюю чадру, темную, как вороново крыло, а море, чадру эту подхватив, в кристально чистых волнах своих отмоет, отполощет, и станет она что молозиво у первородящей, и море на себя ее накинет, вот тогда -- солнце!
Оно к Ай-Петри подкрадывается тихо-тихо, а там, подпрыгнув, вдруг хлоп его золотой метлой по зубастой, неуклюжей голове! -- и сразу вверх, вверх, вверх по голубому небосводу... Удирает...
Как тряхнет тут Ай-Петри седой косматой головищей, как замотает бородищей -- а борода-то клочьями, а волосья-то лохмами, да ветерок только -- ф-фу! -- и облысел старый Ай-Петри... Ни клочка не осталось на нем руна бело-туманного!
А солнце хохочет! А солнце хохочет!.. Вверху!
И хохочут тогда волны на море, и кипарисы смеются, и лавры со смеха помирают, и веселые улыбки -- на абрикосах, на винограде, на веллингтониях...
Хохочет Крым! Над Ай-Петри потешается.
Но Ай-Петри гордый, ведь он всех выше, всех старше... Он молчит.
Пускай, думает, мелюзга порезвится...
И поют тогда птицы, и гудит радостно мошкара, и ржут кони, и быстрее мотают хвостами коровы, и, захлебываясь, ревет, пуская "петуха" на не столь уж высокой, но очень громкой и препаскудной ноте, крымский осел...