«Если бы, – говорит он в этой речи, – богатый человек, желая удовлетворить свое честолюбие, возымел мысль оставить память по себе в науке и в России и спросил бы меня, что ему сделать для этого, то я ответил бы ему: организуйте многолетние исследования, которые могли бы дать возможно полную картину нынешнего состояния населения Российской империи, и дайте средства на осуществление этой картины. Тогда вы оставите в память о себе такое создание, которое никогда в будущем не может быть сделано ни полнее, ни лучше, к которому отдаленное потомство будет обращаться так же, как мы обращаемся и будем обращаться к сочинениям Геродота и к первым письменам всех народов». Имея в виду эти цели, Бэр стал хлопотать об устройстве при Географическом обществе этнографического музея, в котором были бы собраны фотографии, бюсты и вообще изображения различных народов, образцы одежды, украшений, утвари, оружия, древностей, письмен и т. д. Музей этот был основан и впоследствии достиг значительного развития. Из собственных этнографических работ Бэра, кроме его диссертации, можно указать, прежде всего, на статью «О папуасах и алфурах» – новоголландских племенах. Статья эта в особенности интересна по присоединенным к ней общим рассуждениям о задачах антропологии и этнографии. Среди прочего, здесь обсуждается вопрос о единстве человеческого рода. Принимая в общем, что на Земле прежде существовало меньше видов, нежели теперь, и что по нескольку видов развилось из одной основной формы, Бэр все-таки не отваживается предположить, что человек произошел от какого-либо животного. Он допускает, что в происхождении человека участвовали не совсем те же причины, как в происхождении животных. С чисто зоологической точки зрения общность человека с животными не подлежит сомнению, но, если принять во внимание членораздельную речь человека и его потребность в религии, тогда, говорит Бэр, дело совсем изменяется. «Для растений и животных я вижу развитие из одного источника. В одном лишь человеке развивается предо мною духовное единство, так как он один носит в себе стремление к своему первоисточнику. Этим стремлением направляется его развитие. Если конечная цель всякого бытия и возникновения есть возвращение к духовному единству, то я очень склонен верить, что отдельные люди получили свое начало в различных странах, имея различные задатки. В таком случае разнообразие племен есть исходный пункт, а единство человеческого рода – конечная цель, тогда как у бессловесных животных конечною целью является разнообразие». Не вдаваясь в критику этих взглядов, укажем лишь на сходство их с соответственными воззрениями Уоллеса, который, будучи трансформистом и даже дарвинистом, не решается приложить к человеку те законы, которые, по его мнению, управляют всеми остальными живыми существами, и, подобно Бэру, требует отделения человека «в особенный порядок, класс или даже отдельное подцарство».

Кроме этой работы, Бэру принадлежат специальные и популярные статьи по этнографии и тесно соприкасающимся с нею исторической антропологии и археологии. Так, он написал «О древних обитателях Европы», о лабиринтовых постройках, найденных им на островах Финского залива, о происхождении олова, входившего в состав бронзовых орудий древнего человека, причем пришел к выводу, что олово добывалось в Средней Азии, и так далее.

Помимо теоретического естествознания, Бэр занимался также и прикладным. Не довольствуясь усилиями по распространению науки в России, он хотел быть непосредственно полезным русскому народу, и вот почему он охотно взялся за руководительство экспедициями для изучения рыболовства. Рыба составляет, как известно, одно из важнейших пищевых средств в России, как по своей дешевизне, так и по количеству улова ее, преимущественно в бассейне Каспийского моря. Поэтому-то изучение каспийского рыболовства имело громадное практическое значение, и хотя экспедиция Бэра и Данилевского не привела к окончательному упорядочению этого промысла, однако лично Бэр оказал важную практическую услугу русскому народу, введя в употребление мясо некоторых рыб, ранее считавшееся негодным. Так, он первый указал на принадлежность к сельдям и на полную пищевую пригодность так называемой бешенки (Clupea caspia и Clupea Kessleri), которая раньше употреблялась лишь для вытапливания плохого жира. Бешенку стали солить, как обыкновенную селедку, и она получила широкое применение под именем «астраханской селедки».

Равным образом Бэр участвовал и в работах по охране сельского хозяйства от вредных насекомых и написал несколько относящихся сюда статей; также писал он и статьи по разведению полезных растений (например, квинои – американского растения, употребляемого в виде хлеба).

В последние годы своей жизни Бэр занимался некоторыми вопросами, относящимися собственно к области истории, прилагая к историческому исследованию метод естественных наук. Эти работы собраны в третьем томе его речей под общим заглавием «Исторические вопросы, разрешаемые с помощью естествознания». Здесь он рассматривает, например, греческую легенду о пении лебедя и доказывает, что это поверье относится к часто встречающемуся на юге Европы черноклювому лебедю-кликуну (Cygnus musicus), который может издавать довольно мелодичные звуки, в противоположность красноклювому лебедю-шипуну (Cygnus olor), который может только шипеть. Весьма интересна другая статья – «О местностях, где путешествовал Одиссей». В бытность свою в Крыму (в 1863 году) Бэр был поражен сходством Балаклавской бухты с бухтой Лестригонов, согласно описанию Гомера. Это навело его на мысль проследить, насколько вообще географическая характеристика местностей, упоминаемых в «Одиссее», соответствует общераспространенному представлению о пути Улисса, – и Бэр пришел к совершенно иным выводам сравнительно с филологами. Так, он утверждает, что Одиссей значительную часть своих странствований провел в Черном море, что бухта Лестригонов соответствует не Гаэте (по представлению римлян и новейших греков), а Балаклаве; Сциллу и Харибду он помещает не в Мессинском проливе, а в Босфоре, и так далее. Третья статья рассматривает вопрос о местонахождении библейской страны Офира, причем автор приходит к заключению, что Офир – не что иное, как полуостров Малакка. Все эти статьи как нельзя лучше обрисовывают обширные знания, многостороннюю любознательность Бэра и уменье его найти во всем наиболее интересную сторону.

В заключение нашего краткого обзора ученой деятельности Карла Бэра уместно будет сказать несколько слов о нем как распространителе научных сведений, то есть о Бэре как преподавателе и популяризаторе естественных наук.

Как профессор Бэр не отличался ораторским искусством. «Лекции его, – говорит один из учеников Бэра, профессор Грубе, – далеко не походили на то, что обыкновенно называют блестящими лекциями. Сначала его несколько слабый и временами резко выкрикивающий голос производил даже неприятное впечатление; но живая душевная жизнь, выражавшаяся в этих лекциях, уменье выдвинуть вперед важнейшее, искусно вставляемые интересные замечания об анатомических особенностях, образе жизни и распространении животных, отсутствие чересчур утомительных подробностей и прежде всего стремление указывать всюду на законы организации, подчиняющие себе отдельные факты, – все это придавало его зоологическим лекциям своеобразную прелесть». Учебные пособия в то время не были к услугам профессоров в таком обилии и совершенстве, как в настоящее время; учебников зоологии было очень мало, а политипажей в них и вовсе не было; поэтому дело преподавателя было гораздо многосложнее и труднее, чем в наши дни. Но Бэр, не жалея труда для подготовки к лекциям, с честью для себя и с пользою для слушателей умел выходить из этих затруднений: он покупал разрозненные экземпляры или отдельные части сочинений, снабженных гравюрами, вырезал отдельные рисунки, наклеивал их в известном порядке и составлял таким образом атласы, которыми он и пользовался при своих чтениях. Таким образом, не будучи эффектным лектором, он был крайне добросовестным и полезным преподавателем.