Удивительные машины доктора Хейлмана

Никто не догадывался, что брат мой болен.

С доктора Хейлмана начался отсчет этой болезни. Безумия? Нет. Попытки спастись. Глупо ведь надеяться на спасение, когда плюнул на него в самом начале.

«Я умру, – бормотал брат. – Все мы умрем, понимаешь? Понимаешь?..»

Нельзя было убивать проклятого доктора.

«Понимаю, – скалилась я. – Всегда понимала».

Разумеется. Никогда не представляла себе долгой счастливой жизни, да и вообще... Вспоминается только один подобный нам отщепенец, что всерьез помышлял о паре-тройке лишних лет, когда грабил поезда. Чарли, кажется, или Чаки, из банды Айвара-полукровки... Серьезно! Он тогда рассказывал о домике и рыбалке на каком-то озере – вот, мол, подкопит деньжат... Тем же вечером разгорелась драка, и вышибала слишком крепко приложил бедного Чарли-Чаки головой о стол.

«Брось, Дуги! – говорила я. – Послушай сестренку. Старикашка сам напросился!»

И мало ли что он там успел наговорить?..

– Красивое имя, – безо всякого выражения сказал он и усмехнулся. – Красивая девушка... Знаешь, а у меня ведь могла бы быть дочь...

– Чего ж не завел? – я приподняла край шляпы стволом и впервые взглянула на него прямо. До того хватало видеть его длинные вытянутые ноги. Связанные, конечно.

Доктор Хейлман сидел на полу, у стены грязной гостиничной комнатки, я – рядом. Доктор Хейлман намеревался выспаться и позавтракать, а затем вновь отправиться в путь. А тут мы – какая незадача. Он упорно твердил, что нет у него никаких ценностей, кроме лошади и десятка монет, но брат не верил. Слишком нужны были деньги, и слишком опрятно и безобидно выглядел опрятно одетый мужчина, остановившийся в этой дыре.

Но со «старикашкой» я, конечно, погорячилась.

– Легко сказать «завел», – он искоса взглянул на меня и попытался плечом оттереть с подбородка кровь. Руки тоже были связаны – за спиной. – Это ж не животное... Да и с животным трудно. А так... мог бы. Была бы полуиндианка. Метисы всегда красивые... И была бы сейчас младше тебя.

– Лучше бы придумал историю про настоящую дочь, оставленную дома. Маленькую и милую.

– Тогда бы ты меня отпустила?

– Нет.

Братишка оставил меня присматривать за дражайшим доктором, пока сам сотоварищи выяснял, чем известен этот постоялец и действительно ли так беден, как говорит.

– Лучше бы у тебя были деньги, – меня уже достало это ожидание. – Лучше бы у тебя просто были деньги. Оклемался и добрался бы до дома, и все.

– А что будет теперь? – спросил доктор Хейлман.

– Не знаю, – ответила я. – Не знаю.

У Дуги сносило крышу, когда он не достигал желаемого. Была ли это нажива, выгода, власть, занятная вещица или красивая женщина – неважно. Он ненавидел тратить силы зря.

А доктор Хейлман, очевидно, не умел молчать. Но мне он понравился – не стал просить пощады, уговаривать, подбивать к побегу и плести высокопарную чушь. Отчего-то все считали меня самым мягкосердечным человеком в банде, не понимая одного – слезливую дуру не оставят охранять пленников, никогда.

– Кламаты? – спросил доктор Хейлман, кивнув в мою сторону. Пара перьев, бусина, какой-то высушенный корешок – я не видела между амулетами индейцев никакой разницы, но догадаться доктор Хейлман не мог. Здесь просто не было кламатов, неоткуда взяться. Только навахи и апачи. Слишком далеко остался родной Орегон.

– Ты из Орегона? – сиплым голосом спросил доктор Хейлман. – Я там родился.

Он вдруг рассмеялся, согнувшись пополам.

– Странное предсказание дал мне Вагош!

Я застыла.

– Дженни, – доктор Хейлман улыбнулся со слезами на глазах. – Дорогая Дженни!.. Нельзя бегать от судьбы, вот что я хочу тебе сказать, прежде чем умру.

Вагош, старый лис! Неужели ты путался с каждым забредающим к тебе бледнолицым?!

Костер трещал, рассыпая искры. Вагош, хитрая седая лисица, сидел напротив моего брата и улыбался.

Он, тварь, знал, не мог не знать, что видит убийцу, головореза, бандита... Но – улыбался. А брат всегда питал слабость к краснокожим. Своих соотечественников он ненавидел гораздо больше.

Нам Вагош не сказал ничего о будущем. Вернее, со мной он вообще не говорил – только протянул амулет.

Тогда, рядом с доктором Хейлманом, я поняла, зачем. Вагош дал мне амулет только для того, что доктор Хейлман меня узнал.

Ему же он пообещал смерть от рук земляков. И – смерть его убийц. И – завершение дела всей его жизни.

Нельзя мне было рассказывать это брату.

А что же делал доктор Хейлман?..

– Ты лечишь людей?

– Не только. И не столько.

Его волосы, рано поседевшие, грязно-серые, липли ко лбу. Кровь под носом и на подбородке уже спеклась, он прерывисто дышал через рот и облизывал сухие губы. Долговязый, тощий, нескладный... Слишком безобидный, слишком.

У моего брата широкие плечи и крепкие руки, у нас обоих – идеальное здоровье, непомерная удачливость и несколько жизней в запасе. Дуги и Дженни Доусоны – известные имена и лица, они красуются на каждой стене, с надписью «мертвыми», с зачерканным «живыми или», с растущей ценой... А кто знает доктора Хейлмана? Очевидно, никто, раз брат мой так задерживается.

– Скажи, – попросила я, придвинувшись ближе к пленнику. – Скажи, что ты делаешь. Раз, по словам Вагоша, завершение твоего дела уже совсем близко.

Раз так близко твоя смерть, доктор Хейлман. Раз ты с таким счастьем веришь в нее.

Доктор Хейлман долго, очень долго смотрел на меня, а потом улыбнулся и прошептал:

– Сама узнаешь. Дженни, поверь мне, ты сама все скоро узнаешь. Я бежал от смерти и надеялся... А вы ведь надеяться не должны, верно? Глупо бандитам надеяться на спасение...

Все верно, доктор Хейлман. Только вот мне хватило сил не поддаваться панике, а брату – нет.

Доктор Хейлман, пожалуй, вы могли бы сбежать от судьбы, если бы тогда отодвинулись от меня подальше, а не попросили стереть кровь с лица. И не улыбались. Тогда мой брат, может, и сдержался бы, но мы были слишком близко друг к другу, а Дуги всегда и во всем видел угрозу.

Да и вы, признаться, бесили его с самого начала.

Ведь не смеются, доктор Хейлман, когда из разбитого носа хлещет кровь. И не слушают угрозы столь внимательно и снисходительно. И не говорят так – без тени страха.

И не шутят, как вы пошутили с нами.

– И этими руками ты стреляешь... – пробормотал он, когда я потянулась с платком к его лицу. – Кукольные руки... А ты знаешь, – он усмехнулся. – А ты знаешь, что кукла может стрелять лишь с левой руки? Правой хорошая кукла держится за юбку, или протягивает цветок, или подносит ладонь ко рту...

Я видела кукол на ярмарках, в детстве. Скрипящих, плюющих маслом, нервно дергающихся под музыку... Они показались мне страшными. Говорят, с тех пор прогресс далеко ушел, и в больших городах в ходу настоящие представления с множеством механических кукол.

– К чему ты это?

– Ни к чему. Просто – увидишь куклу, смотри на ее руки. Опасные твари, эти куклы.

Получилось, что ровно за секунду до своей смерти доктор Хейлман смеялся – как положено удачливому вору, грабителю и сорвиголове.

Как хотелось бы мне.

Скоро мой брат уже полностью разучился смеяться.

– Ты мог меня задеть, – сказала я, поднявшись на ноги и глядя вниз, на улыбающегося доктор Хейлмана.

– Не мог, – нервно дернул плечом Дуги. – Этого скота и вправду никто не знает!

Он заметил, что для самой себя я слишком долго смотрю на труп.

– Он что-то рассказал тебе? Дженни, ты что-то узнала?

Я передала ему предсказание Вагоша. И поздно догадалась – вместо меня говорила месть.

Местью звали женщину из того городка. Бабка ее была из племени навахо. Это я предложила поискать здесь кого-нибудь из индейцев, и Дуги удивился тому, что доктор Хейлман тоже питал к ним симпатию.