А вот опять у царя Петра заводится новая прихоть – морская забава. Увидал он ботик. Захотел посмотреть, как он ходит на парусах против ветра. А засим понемногу строить яхты, галеры, корабли и на озерах и на морях, и чем дальше, тем все больше… Это что же? Опять забава? Да, но опять забава идеальная. Он слыхал, что во всех сильных странах есть флот. Этот флот ведет торговлю, дает богатство стране, дает возможность создать большую и сильную армию. Дает стране силу, мощь и влияние… И в этом создаваемом Петром флоте создавалась не забава для Петра личная, а безотлагательное осуществление идеи о возможности усилить и возвеличить Россию, для которой он должен жить и существовать. Еще меньше во всем этом деле видна личная прихоть Петра. Он проходит всю морскую службу от юнги и до высших чинов. Все лично изучает. Все лично знает, чтобы впоследствии уметь повелевать.

Этими двумя примерами мы хотели показать, что душевный строй Петра был несколько иной, чем у остальных людей: в нем преобладала бессознательно идейность в руководстве действиями и поступками над личным эгоизмом и личным тяготением.

Петр Великий был высокого роста, прекрасно, пропорционально сложен, глаза черные, глубокие, взор быстрый, орлиный, лицо смуглое, с живыми отпечатками душевных движений; по временам в его лице наблюдался тик, то же бывало и в руке. При возбуждении появлялось трясение головою. Волосы были черные, вьющиеся, небрежно заброшенные за уши, небольшие усы придавали воинственный вид. Голос у Петра был чистый, ясный и громкий. Речь слышная, порывистая; походка скорая и энергичная, осанка величественная. Царь в общем был в веселом настроении, но по временам на него нападали приступы гнева, и несчастен был тот, над кем этот гнев разражался. Иногда под влиянием раздражения Петр впадал в ярость, которая в иных случаях разражалась приступами судорог. Петр обладал необыкновенною физическою силою, разогнуть подкову или свернуть в трубку серебряную тарелку ему ничего не стоило.

Петр обладал необыкновенною пытливостью ко всему окружающему. Все его интересовало, все он изучал и все познавал. Каждый из нас может обладать прекрасными способностями и, при усилии, может овладеть теми или другими знаниями, быть оригинальным в них, вносить свою окраску, свою инициативу и свои изменения. Петр изучал все, усваивал все и всюду вносил свой личный взгляд и свой личный отпечаток. Петр знал военное искусство, морскую службу, кораблестроение, артиллерийское искусство, приготовление пороха, бомб, гранат, саперное дело, провиантскую часть, все ремесла, математику, химию, зубоврачевание, фабричное дело, горное дело, шелководство, бальнеотерапию… Чего он не знал? Многое из всего этого он знал в совершенстве. Мы можем удивляться силе, мощи и всеохватности его познавательной способности. Но этого мало. Он не только это знал, но он умел своими знаниями пользоваться. Его рассудительная способность превзошла все вообразимое и допустимое. Умственный гигантизм царя выражается именно в том, что он один знал столько, сколько могли знать только десять людей. Его познания стояли выше всего доступного человеку и с этой точки зрения делали его колоссом ума, познания, мышления и творчества. Каждый государь в течение своей жизни может совершить множество государственных дел, реформ, изменений и т. д. Еще недавно Германия восстала на неожидаемую высоту в царствование Вильгельма. Но у Вильгельма были Бисмарк, Мольтке и др. Заслуга этого владыки состояла в уменьи выбрать людей. Петр воссоздал новое государство от верху до низу и географически, и административно, и политически. И сделал он это один. Правда, у него тоже были помощники. Он тоже обладал даром избирать и угадывать людей. Но никто из этих людей не был достоин развязать ему ремень сапога. Если Петр человек, то все его помощники были людишки. Не он пользовался их проектами, а он давал им приказания, а они исполняли. Все государственные перевороты, все реформы, все изменения шли от самого царя. Всякое дело он изучал до мелочей, давал ему распорядок и направление, а помощники исполняли то, что он им приказывал. Царь был все, его приближенные только лишь слуги и исполнители. Да и исполнители и не всегда верные, и не всегда точные, и не всегда умелые. Сколько раз их спина знакомилась с дубинкой Петра…

Умственная всеобъемлемость, широта знания, уменье пользования и практичность применения в Петре превосходят все, доступное нашему пониманию. Он в себе совмещал и Государственный Совет, и Сенат, и Синод, и все министерства, и медицину, и военное дело, и морское дело, и губернское правление, и суд, и волостное управление… Для того чтобы изобразить все величие его ума, пришлось бы повторить все сказанное о его царствовании, где также перечислены далеко не все его деяния. Его ничто не изумляло, его ничто не останавливало. Он на все был готов, и всегда он действовал с ясно поставленною целью, причем предела его стремлений не предвиделось. В детстве он заводит потешных, из этих потешных разрастаются полки, из полков армия… Из ботика создаются кораблики, из корабликов и озер – флот и моря. Он чувствует преимущество образования в Европе и оставляет свой трон, спешит за пределы России, хочет познакомиться с Европой в ней самой. Его стремлениям и побуждениям нет предела. Возвратившись из Европы, он прорубает окно в Европу на Балтийском море, охватывает Каспийское море и забирается в Азию, становится ногою на Азовском и стремится к Черному морям. Он посылает корабли в Индию, исследует пролив между Азиею и Америкою, стремится поднять торговлю России для сбыта в Азию, желает европейскую торговлю пустить через Россию. Он вводит в России науку, желая сделать Россию славною и в этом отношении.

Обширность его взглядов тесно связана с быстротой и энергией выполнения. Это доказывают его войны, его путешествия и его предприятия.

Петр был человек религиозный, но не ханжа. Он бывал в церкви, часто читал апостола и пел вместе с певчими. Вместе с этим он был веротерпим, дозволив свободу исповедания веры иностранной в России и к старообрядцам относился в духе христианской религии.

Любовь к родителям у него существовала. Правда, от отца он остался слишком мал, к матери же питал любовь и уважение, хотя дело у него стояло на первом плане, а любовь к матери на втором не потому, чтобы он мать любил меньше, чем дело, но потому, что он делом увлекался всей душой. К братьям он относился сердечно, хотя между ними стояла слишком большая разница во взглядах и убеждениях. Мы не станем говорить о любви к сестрам от другого брака. Ее не могло быть в силу политических условий существования. От родных сестер он также очень был далек, в силу слишком большой разницы убеждений. Первый раз он был женат 17 лет. Едва ли у него существовала любовь к первой супруге. Его скорее женили, нежели он женился. Еще более стала отстранять их друг от друга разница в убеждениях. К другим женщинам он относился очень индифферентно и хладнокровно. Есть основание думать, что он относился неравнодушно к Монс, но эта любовь имела скорее животный характер. Более любовно он относился к Екатерине, быть может, потому, что она его понимала, разделяла его убеждения и была не только женою, но и другом. Об отношении к сыну своему, царевичу Алексею, мы уже говорили. В лице своего сына он встретил врага его идеалу и его созданию, поэтому едва ли можно говорить много о любви к нему. Прочих своих детей он любил.

Но должно оговориться, что у таких людей, как Петр, любовь к родителям, жене и детям стоит всегда ниже, чем у обычных людей.

Петр не имел друзей. Он любил своих приближенных, любил тем большею любовью, чем больше они его понимали, но особенно исключительной дружбой он никого не отличал, ибо не имел никого равных себе. Он любил Гордона, Лефорта, Меньшикова и многих, многих других, но любил любовью не равного к равному, а любовно, со снисходительностью. Друзей у Петра не было и не могло быть, ибо равных ему не было никого.

Петр был очень самолюбив, но не личным самолюбием, а самолюбием России. Он требовал почтения и уважения к русскому посольству в заграничных странах, и когда в Вене придворные слуги захотели стеснить русское посольство, то Петр заявил, что он соглашается на тот или другой прием, но вместе с сим объявляет, что и императорских послов в Москве примут таким же образом; для себя же лично никогда ничего не хотел и очень не любил этикета. Его путешествие за границу вполне рисует его характер в данном направлении.