Путеводною нитью для арестов послужило показание одного из убийц, Видаля Урансо. Главные виновники были наказаны отрубанием рук и повешением, после чего их трупы повлекли по улицам и затем, разделив на части, разложили на площадях. Жан Делабадия был подвергнут этой казни уже мертвый. Он покончил с собою накануне. Видаля Урансо сперва повесили в награду за выдачу преступников. Менее тяжким наказаниям, конечно, на языке инквизиторов, было подвержено более двухсот человек, и в том числе Иаков Наваррский. Вместе с другими, получившими снисхождение, его вывели на публичное покаяние. Но одной Сарагосой дело не ограничилось. В Толедо происходили не меньшие бесчинства трибунала. В течение года там было начато и кончено 3327 процессов, и 27 из них окончились сожжением обвиненных. Тем не менее потребовалось еще два года на усмирение волнений народа, не желавшего принять инквизицию, волнение в Теруэле, Валенсии, Лериде и Барселоне. На островах Майорке и Минорке эта борьба тянулась целых восемь лет. Восстание вспыхнуло там еще раньше сарагосского и окончилось лишь в 1490 году торжеством инквизиции.

Что касается Арбуэ, ему устроены были пышные похороны, а могила его – на месте убиения – была украшена монументом с не менее пышною эпитафией. На этом еще не окончились почести, оказанные памяти инквизитора. В 1664 году папа Александр VII причислил его к лику святых, а молва укрепила за ним славу целителя от чумы. Трагическая смерть Арбуэ увековечена также кистью Мурильо. Художник представил событие согласно историческим данным. Лишь ангел вверху картины, как бы принимающий душу инквизитора для водворения ее в раю, является отголоском канонизации Арбуэ и преклонений пред инквизицией.

С развязкой этой трагедии, несомненно, связано имя Торквемады. Как великий инквизитор он, конечно, принимал живейшее участие в жестокостях, которые были ответом на убийство Арбуэ и критику инструкции. Ореол кротости и смирения, каким пытаются наделить его биографы вроде Турона, несомненно должен быть заменен символом совершенно обратного значения. Гораздо вернее, что он был лев, но не лев религии, как аттестует его Флешье, а лев нетерпимости и личного мщения. В этом отношении назначение его великим инквизитором было драгоценною находкою для инквизиции, и сам папа, что бы ни говорили обелители Сикста, благодарил Торквемаду за служение вере.

“Любезному сыну нашему, – писая он Торквемаде, – привет и апостольское благословение. Почтенный брат наш Родриго, епископ Портский, вице-канцлер святой римской церкви, назначенный кардиналом Валенсии, недавно говорил нам с большою похвалою о ваших заслугах и выдающемся усердии, которое вы обнаружили, искореняя ереси в королевствах Кастилии и Леоне. Мы узнали об этом с чувством полного удовлетворения, что делает вам честь, и с радостью видим, что, полные знания и облеченные властью в высокой мере, вы пользуетесь этими преимуществами только для преуспеяния дел, касающихся славы Бога и святости церкви. Мы можем только предложить вам, любезный сын наш, и ободрить вас в Господе, неуклонно продолжать эту святую обязанность на защиту и распространение правой веры”...

Чтобы оценить вполне, как исполнялась “святая обязанность”, по выражению Сикста, необходимо перенестись мыслью в зал инквизиционного трибунала и в мрачные камеры его темниц, лучшею надписью для которых была бы надпись над вратами ада:

Приезд инквизитора. – Извещение жителей. – Отсрочка милосердия. – Настроение общества. – Доносы. – Начало процесса. – Арест. – Инквизиционная тюрьма. – Заседание трибунала. – Первое свидание подсудимого и судей. – Свидетели. – Право отвода обвинителя. – Камера пыток. – Начало применения пыток в религиозных процессах. – Кроткое увещевание и отеческое побуждение. – Пытка веревкою, водою и огнем. – Виды преступлений, подлежавших инквизиции. – Пристрастие трибунала. – Категории обвиненных. – Примирение с церковью. – Аутодафе частное и общее. – Приготовления к аутодафе. – Церемониал. – Костюм осужденных. – Сожжение в изображении. – Образчик инквизиторского красноречия. – Чтение приговоров. – Сожжение упорных. – Общее число жертв инквизиции

Во времена первой инквизиции в городах, где не было постоянного трибунала, инквизиторы появлялись наездом. Тотчас по приезде они приглашали к себе коменданта и присягой обязывали его исполнять все их решения, иначе не только ему, но и всему городу грозило отлучение. В ближайший праздничный день инквизитор отправлялся в церковь и объявлял с кафедры о возложенной на него миссии. Он приглашал при этом виновных в ереси явиться к нему без понуждения, в надежде легкого церковного наказания. Затем на месяц давалась отсрочка на размышление, так называемая “отсрочка милосердия”... Вид города сразу менялся. Граждане от мала до велика по первому звону спешили на богослужение. Общение со знакомыми ограничивалось самым тесным кругом. Все боялись друг друга, родители – детей, дети – родителей, хозяева – слуг. Беседы велись на благочестивые темы. На каждом шагу слышались религиозные сентенции: Да сохранит вас Бог, идите с миром, да поможет вам святая Дева... Между тем помещение инквизиции начинали осаждать разные темные личности. Давнишние счеты с соседом, затаенное недовольство и злоба – все это сказывалось теперь в приемной инквизитора. Там с охотой выслушивали доносчиков и вносили их вести в особую книгу. Кроме этих услуг добровольцев, инквизиции служили еще циркулировавшие по городу слухи, наконец заранее заготовленное, предвзятое обвинение, и все дело состояло лишь в накоплении судебного материала под благовидным названием доказательств. К тому же многие спешили на встречу желаниям инквизиторов, потому что недонесение издавна считалось преступлением не менее тяжким, чем сама ересь... Наконец “отсрочка милосердия” истекала. Если обвиняемый доносом не являлся сам, по собственному сознанию, то инквизиторы начинали расследование. Прежде всего призывался доносчик. Ему предлагали способы открыть истину – обвинение и простое наказание. Обвинение могло не подтвердиться и обрушиться на самого обвинителя, поэтому выбиралось второе. Оставалось назвать свидетелей. Если эти свидетели подтверждали обвинение, инквизитор приказывал арестовать обвиняемого. Не знакомя его с делом, его запирали в темницу. Имущество его описывалось впредь до разрешения дела, и сам он до того же момента как будто умирал для мира. Темницы инквизиции были мрачны и сыры. Небольшие камеры, в пять шагов длиной и четыре шириной, наполовину были заняты нарами с грязной сгнившей соломой вместо постелей. Небольшое окошко чуть освещалоэто царство страданий. В нем помещалось до 6 и более узников, так что многие спали на полу в отравленной миазмами атмосфере. Первое время мужчины не отделялись от женщин. Жалобы не допускались. Если узники подымали шум или спор, их выгоняли в коридор и, раздев, бичевали, не разбирая ни пола, ни возраста. Все виды насилия, как вороны над добычей, носились над головами этих несчастных. Женщины и девушки насиловались или соблазнялись, конечно, коварно, путем позора купить оправдание. Под тем же предлогом у богатых выманивали деньги и только в этом случае допускали их тайное общение с родными. Иначе всякое милосердие к узнику считалось соучастием в преступлении.

Не сразу начинался процесс заключенных. Многие теряли здоровье прежде, чем являлись перед судом инквизиции, живые мертвецы в самом истерзанном виде. Процесс начинался не иначе, как по просьбе обвиняемого. Его побуждали к этой просьбе, когда хотели, при посредстве тюремных агентов. Только после этой жестокой формальности его приглашали на заседание трибунала... Под низким узорчатым потолком в небольшой комнате, слабо освещенной крошечными окнами, его ожидали инквизиторы. Они сидели за длинным столом на широкой лавке, подпоясанные веревками, в белых и коричневых сутанах, с небольшими шапками на головах. Тут же находился епископ в парадном облачении, что, впрочем, практиковалось лишь в начале инквизиционной эпохи, наконец – нотариус и докладчик. В это первое свидание с судьями обвиняемого встречали так, как будто ничего не знали о нем, и в то же время различными вопросами старались запутать его и вырвать у него улики. Свидетелей допрашивали отдельно. Обвиняемый их не видел все время допроса. Сами показания их он получал в сокращенном виде, без указания места и времени. Этим предполагалось оградить свидетелей от мщения их жертв, когда последние дождутся свободы. Очная ставка свидетелей возбранялась на том же основании, а сами свидетели могли быть людьми заведомо преступными и лицеприятными. Два свидетеля по слуху считались равносильными очевидцу. Обвиняемый мог отвергать обвинителя лишь в случае явной вражды к нему последнего. Чтобы узнать, не злоба ли руководила доносом, инквизиторы спрашивали у обвиняемого, нет ли у него врагов и кто они. Если он называл их, не упоминая действительного виновника своего ареста, его лишали права опровергать этого виновника. Он мог иметь защитника, но видеться с защитником ему позволялось только в присутствии инквизитора. Существовало, впрочем, формальное запрещение адвокатам и нотариусам защищать еретиков, но оно, по-видимому, не всегда исполнялось. Если улики против подсудимого казались слишком очевидными или, по личным расчетам инквизиторов, считались такими, трибунал немедля произносил приговор и отсылал подсудимого в темницу до исполнения этого приговора. Только полное признание справедливости обвинения могло уменьшить наказание подсудимого, и к этому прибегали часто, чтобы избегнуть ужасов полного дознания. Инквизиторы сами решали, действительно ли откровенно и чистосердечно сознание их жертвы...