Поиск
4
«Любовью ранена, моля пощады…»
Да лобзает Он меня
лобзанием уст своих.
Любовью ранена, моля пощады, —
Переступила я святой порог,
Пред духом пали все преграды —
Открылся брачный, огненный чертог.
И все отверзлось пред вратами взгляда,
Я зрела небеса в последний срок —
И встало темное виденье ада
И свет познания мне душу сжег.
А Он, Супруг, объемля благодатью,
Пронзая сердце огненным копьем —
«Я весь в тебе – не думай ни о чем!» —
Сказал. И в миг разлучного объятья
Прижал к устам мне уст Своих печать:
«Мужайся, дочь, мы встретимся опять!»
1912
5
«Все так же добр хранитель умиленный…»
После посещения М. Волошина
Все так же добр хранитель умиленный,
Все с той же шапкой вьющихся кудрей,
По-прежнему влюблен в французский гений,
Предстал он мне среди моих скорбей.
Не человек, не дикий зверь – виденье
Архангела, когда бы был худей.
Все та же мудрость древних сновидений
И невзмутнённость сладостных речей.
И гладя мягкую, густую шкуру,
Хотелось мне сказать ему в привет:
«Ты лучше всех, ты светом солнц одет!
Но хочется острей рога буй-туру,
И жарче пламень, и грешней язык,
И горестнее человечий лик».
1912
«Она пришла и ушла из моей жизни…»
С. Щ.
Она пришла и ушла из моей жизни.
И я по-прежнему добр и весел,
Два раза она звонила у двери,
Два раза сидела среди этих кресел.
Она приходила такой неутоленной…
Глаза ее с тревогой спрашивали…
И были слова мои мудро примиренны,
Как у того, кому ничто не страшно.
Она смотрела на кусты сирени,
Из моего окна вся перегнулась,
Просила книг ей дать для чтенья
И забыла взять, когда я завернул их.
И вновь смотрела и ждала укора,
Сказала, что в Церкви молиться не может,
И ушла, унося тревогу взора
И какую-то странную правду Божью.
И я не сумел ей дать ответа.
1912
«Что же, в тоске бескрайной…»
Марине Цветаевой
«Что же, в тоске бескрайной
Нашла ты разгадку чуду,
Или по-прежнему тайна
Нас окружает всюду?»
– Видишь,, в окне виденье…
Инеем все обвешано.
Вот я смотрю, и забвеньем
Сердце мое утешено.
«Ночью ведь нет окошка,
Нет белизны, сиденья,
Как тогда быть с незнаньем?
Страшно тебе немножко?»
– Светит в углу лампадка,
Думы дневные устали.
Вытянуть руки так сладко
На голубом одеяле.
«Где те твое покаянье?
Плач о заре небесной?»
– Я научилась молчанью,
Стала душа безвестной.
«Горько тебе или трудно?
К Богу уж нет полета?»
– В церкви бываю безлюдной.
Там хорошо в субботу.
«Как же прожить без ласки
В час, когда все сгорает?»
– Детям рассказывать сказки
О том, чего не бывает.
1913
Москва
Мне
Твоя судьба, твой тайный лик
Зовут тебя в иные страны,
Ни бездорожье, ни туманы
Не эаградят последний миг.
Забила ты, где явь, где сон,
И ищешь здесь не то, что нужно,
И не на то твой взор недужный
С больной любовью устремлен.
Еще так много горных стран
Твоя стопа не преступала
И столько зорь не просияло
Над тишиной твоих полян.
В чужом дому нельзя уснуть, —
Неверный кров жалеть не надо,
Ты выйди утренней прохладой
На одинокий, вольный путь.
Росистой мглой луга блестят,
Мир многолик и изобилен,
Иди вперед, – Господь всесилен,
И близок пламенный закат.
Июнь 1913
Strand
Несвязные строки
Вечереет, и белый покров
Там, за лесом, встает в полусне.
Нет прозрений и вещих снов.
Я сижу между сосен на пне.
Ткется белый туман на лугу,
Горький запах несется с болот,
Я сегодня опять не усну,
Не забудусь всю ночь напролет.
Буду долго и кротко лежать,
Предо мной догорит темнота.
И об имени светлом Христа
Прочитаю несмело опять.
Я честна, я права, что молчу,
Не тревожу ничем тишины,
Я свой круг перейти не ищу,
И мне сказки теперь не нужны.
Искушенья и стыд, и вина
Улеглись под одной пеленой…
Только как себе буду верна,
Когда мальчик мой станет большой?
Он волшебное – спросит кольцо:
– Чем душа моя, – скажет, – жива? —
И увидит, что бледно лицо,
И услышит простые слова.
Ветер где-то вздохнул и затих,
Солнце низко над лесом стоит.
Это вечер слагает мой стих,
Это дух без святыни скорбит.
Июнь 1913
Strand
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: