– Инди, протри глаза! Они работают на организацию все до единого, а Гарри держит контрольный пакет акций. Это наше семейное дело.

Сзади мантия Инди была изодрана в клочья, и, входя в ворота университетского городка, он был вынужден придерживать лохмотья одной рукой. Но на такие мелочи ему было плевать – Инди до сих пор радовался, что удалось отделаться от легавых, мошенников и прочих собак. Главное – диплом, а остальное не имеет значения.

Он глянул вверх на развевающийся на легком ветру транспарант, гласивший «23 мая – ДЕНЬ ОТЦОВ-ОСНОВАТЕЛЕЙ». Тут сердце у него сжалось, и ощущение облегчения покинуло Инди. Последние события напрочь отшибли у него воспоминания о ночной проделке. Поступок, прежде казавшийся достойным завершением учебы в колледже, теперь выглядел не столь уж привлекательно.

Дойдя до конца дорожки, ведущей к той самой аллее, они остановились. Толпа студентов в черных мантиях и их родителей столпилась на тротуаре. Над ними на фонарных столбах болтались висельники. С того места, где стоял Инди, манекены выглядели, как настоящие люди в американских революционных костюмах – свободных белых рубахах и жилетах, брюках -дудочках и треугольных шляпах.

– Ну, ты только посмотри! – с ехидной ухмылкой заметил Шеннон. – Джорджи, два Тома и Бенджи.

Инди мрачно обозревал эту картину, уже не испытывая от нее никакого восторга.

– И что с того? При свете дня это похоже на карикатуру. Вообще-то, я думал, их уже сняли.

В будний день дворники городка, наверняка уже перерезали бы веревки и убрали манекены с глаз долой. Но сегодня, в субботнее утро, перед фонарями толпились зеваки.

– Ну, по-моему, это здорово, – ухмыльнулся Шеннон и хлопнул Инди по спине. – Нам это удалось!

В его голосе не было и тени беспокойства.

– Ага. Потрясающе.

– Слушай, даже газетчики здесь. У тебя есть шанс выложить им все до последнего.

Поначалу именно это и входило в намерения Инди, но теперь совершенно расхотелось брать на себя ответственность за этот подвиг, а уж похваляться им – и того менее. Может, не стоило переносить это дело с кануна Дня отцов-основателей на день выпуска. Может, теперь никто ничего не поймет.

Шеннон слегка двинул ему кулаком в плечо.

– А вон мои предки. Увидимся позже.

Инди проводил взглядом смешавшегося с толпой Шеннона и направился к тому месту, где репортеры фотографировали «Тома Джефферсона». Собравшиеся гомонили в один голос, и каждое слово ранило Инди, как острый нож.

– Кто это сделал? – недоумевал кто-то.

– И с какой целью?

– Да просто так.

– Ужасно!

– Должно быть, это большевики. Я слышал, в университетском городке они есть.

– А может, какой-нибудь роялист. По-моему, Франклин роялистам, как кость в горле.

– Какой-нибудь психованный англичанин.

Никто из зевак не находил в проделке ни капли юмора, и не мог ухватить ее смысла. Теперь Инди едва сдерживался. Ему хотелось заорать, мол, это его выставка к Дню отцов-основателей, и неужто ни о кого не доходит, зачем они тут развешаны?

– Это позор для нашего университета! – гремел властный голос у соседнего столба. – Нижайшее оскорбление!

Ректора университета Маллери Малхауза окружали репортеры, студенты и их родители. Его багровая физиономия еще побагровела против обычного, лоб покрывала обильная испарина. Малхауз черпал в Дне отцов-основателей неизменное вдохновение. Целый день звучали речи и творились патриотические действа, и хотя участвовать никого силком не заставляли, игнорировать этот день со стороны выпускников было бы оплошностью. На младших курсах, когда Инди еще жил в общежитии, старосты отвечали за то, чтобы привлечь всех к участию в параде или что-нибудь в том же духе.

В прошлом году, переехав на квартиру вне городка, Инди отвертелся от участия в Дне отцов-основателей. Однако в этом году Малхауз потребовал, чтобы все изучающие историю или английский написали работу об отцах-основателях, угрожая в противном случае не зачесть курс. Инди нехотя подчинился, но все равно сделал по-своему.

– Несомненно, всякий, кто вешает изображения основателей нашего государства на фонарных столбах – опасный, неуправляемый индивидуум, – продолжал Малхауз. – Я рассматриваю этот факт, как подстрекательство, как наглое оскорбление национального достоинства нашей великой страны!

Инди сердито нахмурился и начал пробираться поближе к Малхаузу. Он ждал, даже жаждал словесных баталий – но никак не рассчитывал, что Малхауз произведет эту проделку в ранг государственного преступления.

– А вам не кажется, что это всего лишь студенческая шутка? – спросил кто-то из журналистов.

Охваченный высокомерным негодованием Малхауз побагровел до крайности.

– Если это и шутка, то весьма низкого пошиба. Но кто бы за этим ни стоял, он будет найден и понесет соответствующее наказание!

– То есть, вы расцениваете повешение чучел как уголовное преступление? – выкрикнул другой репортер.

– Полиция университета уже уведомлена, а наши юристы в данный момент рассматривают правовые аспекты. В данный момент я ничего не могу предугадать.

– Доктор Малхауз, а не демонстрирует ли эта акция пример свободы слова, провозглашенной нашими отцами-основателями? – осведомился студент, в котором Инди признал редактора университетской газеты.

Малхауз через плечо указал на своего заместителя, снимавшего со столба чучело «Джорджи».

– Молодой человек, факт повешения на фонарном столбе изображения первого президента нашей страны отнюдь не является примером свободы слова. Наоборот, это прямая угроза ей!

Проклятье! Это уж никуда не годится. Инди посмотрел на зажатую в руке шапочку и прикинул, могут ли его лишить диплома. А что тогда? Крушение всего, вот что. Только думать об этом надо было вчера вечером.

– Что вы об этом думаете, Джонс?

Обернувшись, Инди увидел Теда Конрада, своего преподавателя истории. Тому едва перевалило за тридцать, он носил старомодные усы с закрученными кончиками и был любимым наставником Инди.

Пожав плечами, Инди уставился на ближайшее чучело.

– У кого-то будет куча неприятностей.

– А по-моему, это похоже на удар дуплетом по Дню отцов-основателей.

На губах Инди заиграла тонкая улыбка.

– Пожалуй, не исключено.

Инди восхищался молодым профессором за прямоту суждений и за смелость идей. Конрад то и дело повторял студентам, что надо отстаивать свои убеждения без оглядки на авторитеты. Свобода слова, говорил он, означает выражение себя любыми способами, лишь бы они не наносили ущерб другим. Это и есть настоящая демократия. Конрад мягко подшучивал над неумеренным восхвалением достоинств отцов-основателей, а когда ему было поручено провести на своем курсе ту самую письменную работу, он напутствовал студентов словами:

– Когда будете писать эту работу, не забывайте, что вы в университете, а не в церкви.

Инди именно так и поступил, и теперь Конрад подозревает его, тут уж двух мнений быть не может.

– Джонс, – сказал он, улыбаясь и указывая на висящие фигуры, – все это здорово смахивает на то, что вы предложили в своей письменной работе.

Инди вдруг понял, что Конрад читает в его душе, как в открытой книге.

– Я не говорил, что их следовало повесить. Я утверждал, что если бы победили англичане, наших великих отцов-основателей обвинили бы в предательстве, а то и повесили.

– О, я понял вашу точку зрения. Мне понравилась ваша работа. Я поставил вам А [1].

Вот здорово! Он все-таки понял, что к чему.

– Тогда вы должны оценить то, что я сделал, – воскликнул Инди. – Таким способом я распрощался с Днем отцов-основателей. Демократия на практике.

– Вы припозднились на неделю, – кивнул Конрад, – но все равно идеально подгадали к выпуску. Я искренне восхищен вашей прямотой, Джонс. Но, как вы понимаете, от последствий вашего поступка вам не отвертеться. – Он бросил взгляд на изодранную мантию и выглядывающие из-под нее волосатые конечности. – Кстати, недурной наряд!