Братья спорить не стали, ушли и даже не обернулись на прекрасных венгерок, а вечером пришли на представление вместе с другими людьми и стали смотреть. Купол у цирка был тоже алый, шелковый, и держался на столбах, перевитых золочеными лентами, мольто белло, мольто бен тровато!

Выходят наши сестрички, им выкатывают клетку, а в ней лев — наголо обритый, забившийся в угол, в глазах ужас, а на хвосте алая ленточка.

И что с ним таким делать? Финито. Рагацци повери.

Зрители смеются, венгерки ругаются гортанно, директор цирка бегает вокруг клетки, машет руками, как итальянец какой…тут одна сестра, которая рыжая, вышла вперед, нашла глазами братьев Тино, это было просто — они ведь не смеялись, подняла левую руку и сказала им что-то тихое, очень похожее на проклятие.

Тут все замолчали и стали собираться домой.

А утром цирка уже не было, мы с Витторио приходили туда посмотреть, глупые мальчишки, ничего там не было, ни алого купола, ни трейлеров, ни клеток со зверями, даже трава не примята. Капити? Мольто, мольто страно.

А девушек кто-то видел потом, в Портофино, они на ярмарке пирамиду делали, на коврике, в розовых трико. Мадонна! не лей ты это молоко в чашку, квесто э импоссибиле! дай же я тебе сделаю настоящий капуччино.

Вот ты говоришь — у нас много колдунов. Оттого, мол, к нам не ездит никто. Аллоре, я тебе раскажу, как на одного колдуна прошлым летом меньше стало.

Жила у нас девочка по имени Малина, красавица — волосы жесткие, попа большая, глаза, как лесные орехи — все на нее глядели с умилением и ждали, когда подрастет.

А дядя у нее был колдун, как и у меня, только рангом повыше: двухмачтовую шхуну мог завернуть нежелательную, скажем с грузом перца и шербета, он этим делом как раз торговал, или невесту в церковь из дома перенести, чтобы платье на жаре не помялось. Знающий был человек.

Однажды отправился он в Африку по своим бакалейным делам, а оттуда привез Малине амулет. Человечка каменного с большим хризолитовым сердцем, прикрепленным к разверстой груди. Купил в одном знакомом племени, специально для племянницы, которая в любовный возраст входила и уже вовсю по сторонам оглядывалась с вопросом в ореховых своих глазах, ну дядя и забеспокоился, капити?

Сердце у человечка прозрачным становилось, когда в дом достойный рагаццо входил, а если никчемный какой, то огоньками вспыхивало тревожными, очень удобная в хозяйстве вещь такой человечек.

Экко. Девочка его на буфет поставила и следила внимательно, первым делом позвала она в гости Эвересто, своего дружка детского, потом братьев Тино, одного за другим, потом Джино с улицы Дженова, ну…еще там кое-кого, а человечек исправно сердечком мигал.

Малина, конечно, веселого Джино больше всех хотела, у него руки и ноги были длинные, это в Италии редкость, а волосы цвета остывшего пепла, такое вообще только в Неаполе встретишь, но — вот незадача — человечку он не нравился, а нравился ему пикколо бамбино по имени Кори, живущий в нижнем Городе, равнодушный и пахнущий рыбьей чешуей.

Приходит Кори со своей лавандой — сердечко тут же цвет теряет, хоть гляди сквозь него, а божок африканский прямо светится весь, даже улыбается вроде.

Аллоре. Дядя его и приветил, Кори этого невзрачного, Малину даже слушать не стал, купили ей платье, расшитое лентами, золотые сандалии, колечко с монограммой, не прошло и недели. Что ты думаешь? Малина ревет целыми днями, колечко даже примерять не захотела, вечерами в окно вылезает и на пляже с Джино милуется, уж больно этот Джино был ей хорош. Импоссибиле! Девочка из хорошей семьи, так и честь улицы можно уронить, не говоря уже о всем квартале Ди Дженова, рассердился дядя, привязал Малину к кровати и до свадьбы велел привязанной держать. Кормила ее нянька старая, с другого конца улицы приходила, скампи приносила, холодное соавэ, даже зуппо ди песче в фарфоровом горшочке, но девчонка ни в какую, смотрит в сторону, рта не открывает, веревки ногтями царапает, девочка из Ноли! гордячка, не чета всем этим миланези, так нянька все и сьедала сама, дяде сказать боялась, пока Малина не умерла.

От голода или от злости, этого уж никто не знает.

Потом оказалось, что амулет этот погоду предсказывал, а не любовь никакую.

Перепутали в Африке дядины знакомые колдуны.

А пикколо Кори был рыбак, и в гости приходил, когда в море не получалось, надо же чем-то заняться, ежели работы нет.

Штормовое предупреждение был этот амулет, капити? Ну не плачь, бамбина, это же давно было, прошлым летом, чего уж там теперь. Возьми вот булочку с джемом, она еще теплая.

Тебе девочку Малину жалко, да? Не жалей, она попала в рай для обиженных, а там хорошо, скучновато только. Откуда я знаю? Так от Гильермо же, он всему кварталу рассказал, когда во сне являлся. Это сосед мой бывший, сын старого дона Ведардо, который всему Ноли вязал узелки на память, трудная работа, мольто компликато, но почетная. Гильермо к нему и приходил после смерти, только перепутал что-то и приснился всему кварталу ди Дженова. Инкредибильменте, какие бывают штуки!

Парень он был видный, одна беда — женился второпях, привез себе оливковую невесту из Санта-Риты, что в Андах. Мало того, что она говорила сама с собой, как это делают запойные пьяницы, так еще и в фиолетовой альпаке ходила, мольта претензионе! так у них там ходят в Санта-Рите, да что там альпака, только от ее тягучего взгляда женщины обмирали, а мужчины подбирались, впрочем, ты не поймешь, писеллино, не будем об этом.

Аллоре, наш Гильермо ее на улице увидел, когда в Санта-Риту по торговым делам приезжал, и так он ее захотел, что в тот же день к отцу явился, а отец этой самой Хуаны был известный пиштако, это вся деревня знала, но приезжему, натурально, не сказали. Откуда ему было знать, бедолаге, что папа невесты промышляет на дорогах, отнимая у прохожих витальную силу, которая, по ихнему, содержится в жире, а вовсе не в крови, как думаем мы в Ноли, а потом ее пускает на металл для колоколов (очень звонкие получаются колокола), а мамочка зарабатывает тем, что гадает на внутренностях пустельги и лечит пеонов, проводя морской свинкой по животу и спине.

Привез наш мальчик свою Хуану домой и стал друзьям показывать, такой имбециле! иступидито! смотрите, говорит, какая грудь, какая попа, а медовые глаза какие, Хуана, посмотри сюда, подними юбку, развяжи вот тут, ну друзья, натураллементе, смотрели и радовались, а жена Гильермо все делала, как он говорил. Я там тоже был, помню ее грудь, кози-кози, ничего особенного, соски, как тутовые ягоды, и пахло от этой Хуаны скипидаром, а вовсе не эвкалиптом, как Гильермо утверждал, инесперто! да что там, разве нет хороших девушек в Ноли?

Ну что тебе сказать? Кончилось все тем, что Гильермо ее застукал.

Капити? чего еще ждать, когда раздеваешь свою женщину на глазах у всех рагацци, нашел он ее на заднем дворе с молодым Филиппо Тино и сильно побил, очень сильно, так, что кожа сошла с ее оливковой спины, а медовые глаза покраснели, как от маисовой чичи, это они там пьют такое в Санта-Рите.

Тут-то все и началось. Хуана пожаловалась папе, написала ему в тот же день, полила письмо слезами, тот приехал и долго под дверью стоял, не пустил его Гильермо, а потом плюнул на крыльцо и посыпал чего-то из горсти.

Встреться, сказал он, теперь и ты со своим зверем. Сказал и уехал.

Потом уж мы узнали, что заклятие это было простое — каждый раз, как посмотрит Гильермо на другую женщину и пожелает ее в сердце своем, то сразу на палец в землю врастает.

Надо ли говорить, бамбина, что через неделю от Гильермо одна голова осталась.

Так и торчала она из земли последние два дня, пока через двор Ведардо не прошла соседка, синьора Дионисия, с корзиной белья, она его брала стирать у старого дона, и вот, принесла обратно, качая крутыми своими бедрами, и ведь некрасивая даже, бруттина, только и есть, что бедра, но хватило и бедер, чтобы Гильермо совсем провалился.