Не обращая внимания на дядю, который что-то предостерегающе бормотал, Дженевра наклонилась на своем сиденье вперед. При этом голубые юбки ее с шуршанием коснулись роскошной бархатной накидки – коричневой, подбитой серым беличьим мехом. Девушка силилась получше разглядеть славного рыцаря, барона Роберта Сен-Обэна из замка Тиркалл, что на границе с Саффолком.

Два вооруженных рыцаря в доспехах и верхом на огромных боевых конях в богатых попонах стояли в ожидании по обе стороны арены. Вперед выехали герольды, чтобы объявить начало состязаний. Их яркий наряд сверкал в неровном свете апрельского дня.

Знатный граф Нортемпстон, хозяин этого изысканного турнира, затеянного в день святого Георга, восседал на красных бархатных подушках, украшенных золотой бахромой и кисточками, прекрасно сочетавшимися с фестонами ярко-красного шелка, которым была задрапирована балюстрада перед ним. Ложа графа, находившаяся в центре арены, осенялась стягом в бирюзовую и серебряную полоску с родовым гербом Нортемпстонов.

Герольды остановились перед ним. Затейливым движением, еще более подчеркнутым блеснувшими на солнце золотыми кисточками рукавов, они подняли вверх рожки и огласили воздух трубным звуком, привлекая внимание зрителей.

Целая толпа их собралась на обширном дворе Ардингстонского замка – громадная серая глыба с зубчатыми стенами создавала внушительный фон происходящим событиям. Все смолкло. Раздался голос первого герольда, перечислявшего долгий список боевых достижений своего рыцаря. Дженевра, щурясь на солнце, всматривалась в Сен-Обэна, который неподвижно стоял в ожидании своей очереди. Слишком большое расстояние мешало ей хорошо рассмотреть его, тем не менее она отметила, что у рыцаря мощный торс, а лошадь его и снаряжение великолепны. Она бросила мимолетный взгляд на пук зеленого шелка, трепетавшего на его сверкающем шлеме.

Зеленый шарф подарила ему она. Так велел дядя. Он сказал, что Сен-Обэн жаждет носить знак ее благосклонности.

– С какой стати? – нахмурившись, спросила тогда Дженевра.

И тут-то девушке сообщили, что ее прочат в невесты знатному барону. Раньше она никогда Сен-Обэна не видела.

Да и вообще Дженевре редко доводилось видеть мужчин, юные годы она провела в монастыре на берегу Дервента, среди прекрасных холмов Дербишира.

«Мой дядя, Джилберт Хескит, и его жена Ханна предпочли бы, чтобы я навечно заточила себя в заплесневелых монастырских стенах», – думала девушка, радуясь внезапно обретенной свободе.

Призвания к религии у Дженевры не оказалось, и мать-настоятельница, не желавшая принуждать ее к постригу, обещала всяческое содействие своей воспитаннице, которая вознамерилась покинуть монастырь и по весне – как только ей исполнится двадцать один год – потребовать у родственников свое наследство. Однако, к немалому изумлению Дженевры, дядя по собственному почину забрал ее и привез в Ардингстон. Он уже договорился о свадьбе.

Впрочем, лорд Хескит, привыкший распоряжаться состоянием племянницы, вовсе не горел желанием выдать ее замуж, просто он не посмел воспротивиться могущественному графу Нортемпстону, выступившему в роли свата. Дженевре, быстро это сообразившей, оставалось только сетовать на свой злосчастный жребий.

«Вот так: или монастырь, или брак с совершенно незнакомым человеком», – уныло размышляла она, наблюдая за рыцарем, который с грохотом носился по арене на громадном гнедом коне, грозно размахивая копьем, к неописуемому восторгу толпы. Разочарование и дурные предчувствия Дженевры сделались столь ощутимыми, что их, казалось, можно было потрогать рукой.

Сен-Обэн выглядел бойцом умелым и отважным. Даже неопытная Дженевра смогла оценить его маневры, а одобрительные возгласы зрителей подтверждали это. Он явно был их фаворитом. Ему и предстояло выиграть турнир. Рыцарь дрался во Франции и в Испании, отличился при Наджере. Об этом Дженевру известили, но больше она о нем не знала ничего. Отец его, очевидно, умер, раз Сен-Обэн унаследовал баронский титул. Можно было догадаться, что жених не очень молод, и можно было надеяться, что он не очень стар.

«Какой он? Добрый или жестокий? Очарует меня или отвратит?» Из-за этих смутных мыслей она крепче и крепче сжимала затянутыми в перчатки пальцами перила балюстрады. А от волнения ее желудок терзала обжигающая боль.

Дженевра жаждала любви. Мечтала любить и быть любимой. Ей и в голову не приходило воспротивиться негаданному браку. Она надеялась сделать свое супружество удачным, обрести счастье в детях, которые станут гордостью отца и ее отрадой.

Девушка молилась о том, чтобы никакая злая сила не смогла превратить ее в злобную ворчунью, вроде тетушки Ханны, которая сидела на скамье возле дядюшки, с другой стороны. Именно Ханна настояла (хотя это устраивало и лорда Хескита), чтобы десятилетнюю Дженевру, родную дочь его покойной сестры, отправили в отдаленный монастырь, якобы для того, чтобы девочка получила достойное образование. И она его действительно получила.

– Сядь прямо, Дженевра! – строго приказала тетка. – Помнится, твоя заблудшая мать обучала тебя приличным манерам!

Медленно и неохотно Дженевра подчинилась ненавистному голосу. Она не собиралась ссориться с теткой в такой день, да еще в таком месте, предвкушая скорое освобождение от ее придирок. А пока что девушка любовалась золотым орлом, венчавшим рыцарский шлем барона. Толпа приветствовала Золотого Орла неистовыми криками.

– И не забывай, что ты своего счастья недостойна. Незаконнорожденной – такая честь! – продолжал нашептывать безжалостный голос тетки. – Мы уже отчаялись найти тебе подходящую пару. Никак не возьму в толк, почему граф Нортемпстон выбрал именно тебя в невесты для своего протеже. И как он вообще узнал о твоем существовании.

– Граф, являясь попечителем монастыря, частенько к нам наведывался. Я была ему представлена в числе прочих. В последний свой приезд он весьма любезно беседовал со мной.

– Ха! Ты никогда об этом не говорила.

– Мне это казалось несущественным.

– Беседовать – одно дело, а выбрать жену своему любимцу – совсем другое. Красавицей тебя никак не назовешь.

Дженевра вспыхнула. Тетушка никогда не упускала случая напомнить ей, что она дурнушка.

– Польстился на ее наследство, не иначе, – мрачно вмешался Джилберт. Однако голос его потонул в радостных воплях толпы: Золотой Орел выиграл поединок.

Дженевра промолчала. Она и сама дивилась внезапному вмешательству знатного вельможи в свою судьбу. Граф действительно долго разговаривал с девушкой в монастыре и при этом разглядывал ее весьма внимательно. Дженевре, стеснявшейся своего убогого одеяния, показалось даже, что в глазах высокого гостя мелькнуло одобрение. Он ей понравился, хотя чувствовалось, что это человек властный, умеющий поставить на своем.

Впоследствии, склоняясь над вышиванием и размышляя о состоявшейся встрече, Дженевра возблагодарила собственное прилежание. Не так уж часто встретишь девицу, способную говорить на латинском и греческом столь же бегло, как на французском и английском. Они затронули множество ученых материй, и даже с математикой Дженевра не ударила в грязь лицом.

– Восхищен вашей ученостью и умом, мистрис, – произнес граф, собираясь уходить. – Вы не потратили зря годы, проведенные здесь, но, напротив, мудро распорядились временем, усердно срывая плоды с древа познания.

Однако в отличие от графа Сен-Обэн ее совсем не знал, и Дженевра не исключала, что ее наследство сыграло не последнюю роль в брачной сделке.

Она проследила, как рыцарь, по-прежнему верхом, покинул поле, устремившись навстречу шумным приветствиям зрителей.

Ханна фыркнула, причем достаточно громко, чтобы ее можно было расслышать сквозь шум толпы.

– Ты думаешь, что такое ничтожное наследство, как у нее, сможет прельстить его? – спросила она мужа. – Этой доли едва ли хватит на то, чтобы оплатить ее содержание в монастыре!